А как тогда хотелось песен и любви, но каждое фронтовое мгновенье готовило им смерть или увечье. Костя не был ранен. Редкое фронтовое счастье. И как не отблагодарить судьбу, что уберегла его тело, сохранила душу, одарила поэтическим словом?
Он, лауреат ярких премий, автор добрых стихов, ставших шлягерами (“Я люблю тебя, жизнь”, “Тополя”, “Старый вальсок”), в возрасте 84 лет вдруг издает толстый том интимной лирики “Шёпот”. Сегодня почти невозможно издать книгу стихов, не заплатив солидный куш издательству. А тут книга почти в 400 страниц. И книга прекрасная, честная, иногда ироничная, а в целом вся замешанная на любви к женщине. Мы не виделись с ним 9 лет.
И вот он — улыбается, держится молодцом, морщины не посмели начертить возрастную графику на его лице. Он меня ждал и на “Шёпоте” уже вывел дарственную теплую надпись.
— Роскошное издание, Константин Яковлевич! Кто же это так расщедрился?
— Тут любопытная история. Однажды, года полтора назад, получил я письмо от моего почитателя. Ему нравится, что у меня очень короткие стихи, афористичная строка. На четырех страницах он излагал, как у него возник интерес к моим стихам, толково их анализировал. Вижу, человек чувствует поэтическую стихию. Автору письма — 33 года. Я позвонил ему. А он оказался издателем книг о Москве. Мой любознательный доброжелатель так проникся симпатией ко мне, что отважился издать мою интимную лирику “Шёпот”.
В этой книге поэт, влюбленный и философ, целомудренно и с улыбкой пишет о самом сокровенном: “Есть ли сладостнее что-нибудь,/Чем в ночи сотворённое действо —/Этот Богом придуманный путь:/Вход мужчины и выход младенца”.
— В этом томе есть ли написанные недавно стихи о любви, о страдании душевном?
— Конечно. Это совершенно необъяснимо, в таком возрасте вдруг внезапно вспыхивает озарение и являются строчки.
— Однажды в “МК” сообщили, что в Воскресенске одна из улиц названа именем писательницы Инны Гофф, вашей любимой жены. Что вас связывает с этим городом?
— Мы там жили с Инной. Она много писала о Воскресенске, где работал врачом ее отец. Да, в Воскресенске назвали улицу ее именем. На доме, где жил ее отец и мы с ней, есть мемориальная доска. В Воскресенске издали роскошный альбом с огромным количеством фотографий. Потрясающе — сколько народу собралось на торжество! Ведь прежде чем назвать улицу, народ опросили, и жители не возражали, поддержали эту идею. Отца ее, хорошего врача и отзывчивого человека, старики еще помнят.
А места там прекрасные, именно здесь Инна написала стихотворения “Русское поле”, “Август”, ставшие любимыми песнями. Места там старые, дворянские, связанные с именем писателя Ивана Ивановича Лажечникова. А имение Спасское заставляет вспомнить Смирнову-Россет. К ней отдыхать приезжал Гоголь, гостил две недели. А мы жили с Инной в полутора километрах от этого имения.
— Вы без Инны уже 18 лет. В ваших стихах постоянно возникает и звучит тема одиночества.
— Ее смерть я воспринимал как ошибку природы. Я терзался и спрашивал небеса: почему ушла она, а не я? Какая несправедливость! “Вы, ангелы, мне схожий путь пророчите,/Но ко вратам, что в небесах видны,/Зачем вы провели ее вне очереди,/А не меня, участника войны?”. У нас была хорошая, счастливая семья. Я никогда не представлял на ее месте никакую другую женщину. Она, только Инна.
— Константин Яковлевич, вы — наблюдательный и справедливый человек — что думаете о нашей экономической и социальной неразберихе?
— Вам все-таки уютно: с вами рядом дочь Галя. Я заметила, что она прекрасно оформляет ваши книги.
— Да, она прекрасно рисует, занимается и книгой, и станковой графикой, и офортом.
— У вас есть еще и внучка Катя. Где она училась?
— В Литературном институте. Она тоже Ваншенкина. А потом ей стало скучно заниматься литературоведением, и она стала журналистом. Теперь она путешествует по Индии, наблюдает, пишет обзоры для какого-то интернет-издания.
— Когда вы собираетесь с близкими и друзьями, вы можете выпить чарочку?
— Чарочку смогу, но не так, как раньше. Когда мы вернулись с войны, многие просто спились. И какая печальная развязка для них наступала! Про свои вольные студенческие веселья вспоминаю: мы же не просто собирались, чтоб выпить. Мы стихи читали свои. Схватывались в спорах. У нас был добрый интерес друг к другу. Но это духовное единство постепенно ослабевало. А потом такой род встреч стал нонсенсом, нелепостью. Чтоб я или другой, выпив сто грамм, начал читать стихи? Это ушло навсегда.
— Константин Яковлевич, в День Победы вспомним ваши воздушно-десантные войска. Как называлась ваша часть?
— Воевал я в 38-м Гвардейском Венском корпусе. После войны он имел свой совет ветеранов и собирал всех сослуживцев, кто желал встречи. И мы каждый год 13 апреля, в день взятия Вены в 1945 году, собирались. Увы, в этот раз я не смог пойти — тяжело. Обычно собираемся у Вечного огня в Александровском саду. Из Президентского полка гренадеры строевым шагом проходят, чтоб приветствовать нас. И рядом с ними мы слабы и беспомощны. Дряхлеющие вояки…
— Где вы встретили День Победы?
— В Чехословакии. Все знают о встрече наших с американцами на Эльбе. А о встрече на Влтаве не знают. А мы встречались. Потом пешком прошли 800 километров — в Венгрию, с боями. И там уже организовывалась Группа советских войск…
— Песни на ваши стихи были очень популярными.
— Это мой друг Марк Бернес был инициатором. Он очень хотел петь песни на мои стихи. Я пытался специально для него написать, но как-то все неудачно. Когда он увидел мое стихотворение “Я люблю тебя, жизнь”, прочел и закричал: “Вот что мне нужно! Я давно это ищу”. Я пытался сопротивляться. “Ты ничего не понимаешь! Давай сократим”, — кричал он. Что мы тут же и сделали. И Бернес сам стал заказывать песню разным композиторам. Но Эдуард Колмановский написал так, что это еще больше вдохновило Бернеса. Успех был огромный. Буквально со всех сторон неслось. Как-то Бернеса спросили, какая песня у него любимая. И он назвал: “Я люблю тебя, жизнь”.
— А вы бывали в доме у Бернеса?
— Множество раз. Незадолго до этого у него умерла жена. И он очень опекал и очень любил свою трехлетнюю дочь Наташу.
— А к вам он приходил домой?
— Здесь мы и работали. Ну а Инна нас вкусно подкармливала.
— Видите, Константин Яковлевич, и жизнь вас любит и бережет.
— Да-да. Если бы только не ранняя смерть Инны. Так что я уже не скажу: “и надеюсь, что это взаимно”. Какая уж тут взаимность?
