- Как вас забросила судьба именно в Северную Корею?
-У меня всегда был интерес к этой стране. В какой-то момент мысли стали более настойчивыми, и я вступил в длительные переговоры с Министерством культуры Северной Кореи. В советские времена снимались совместные игровые ленты двух стран, но документальных не было. Так что работаю над первой российско-северокорейской неигровой картиной. Вначале я съездил в Пхеньян на поиски героев и для знакомства со сценаристом. Согласно договору он должен быть обязательно из Северной Кореи. Наша картина не будет похожа на северокорейские фильмы - пафосные и панорамные. Мы расскажем о жизни простых людей, обычной семьи, ребенка, который ходит в школу, этапах его вхождения в общество. Мне всегда интересен человек и его внутренний мир. В Северной Корее все удивительно, как будто попадаешь в пространство фантастического романа об инопланетянах. Наша экспедиция подобна полету на Луну. Я счастлив, что моя профессия позволяет мне в рамках одной жизни совершать такие чудеса. Это абсолютное чудо.
- Корейцы оказались открытыми людьми?
- Нет. До конца не понимаю природу их закрытости. Приходя на завтрак в гостинице, я понял, что являюсь единственным иностранцем на весь отель. Казалось бы, огромная страна, наш большой друг, а рейс туда один в неделю. И на борту оказалось только два не корейца. Я рад, что на кинофестивале «Артдокфест» мы показали северокорейскую картину. Их должно было быть больше, но процесс переговоров шел так тяжело, и наша программа скукожилась до единственного 35-минутного фильма. По корейскому телевидению каждый день крутят три фильма о руководителях страны, но даже их в Москве не разрешили представить. Я все удивлялся, почему корейцы не смотрят футбол. Оказалось, что это трансляция одного и того же матча, на котором побывал лидер страны. Я уверен, что мы еще сделаем настоящую программу документального кино Северной Кореи. Возможно, мой интерес не всем понятен. Там настолько отличающаяся от всего остального мира жизнь! А искусство воссоздания голливудской ирреальности, базирующейся на реальности, доведено до совершенства. Три фильма о лидерах Кореи, которые я видел, - мифологические произведения. На их примере очевидны изменения, произошедшие в людях на подсознательном уровне.
- В какой стадии ваш проект?
- Мы отсняли первую экспедицию из трех, невыносимо сложную. Причем, настолько, что возникал вопрос: а будет ли вторая? Я хочу снять то кино, какое снимаю в России. Проблема в том, что в Северной Корее такого кино не существует. А раз его не существует, они просто не догадываются о некоторых вещах. Как обществу, которое не знает, что такое интернет, объяснить, что мы сейчас отправим письмо по электронной почте. Сложно работать, когда люди не понимают, что ты делаешь. Цензура жесточайшая.
- Смотрят все, что вы сняли?
- Наши корейские коллеги арендовали соседний с моим номер, установили там оборудование. Когда мы приезжаем со съемки, то первым делом отдаем им весь материал, потом нам его возвращают. То есть идет очень жесткий контроль каждый день. Я просто упрямый парень.
- Значит, можно убеждать?
- Нельзя, но можно подстраиваться к ситуации. Я – оптимист по жизни и надеюсь, что вторая экспедиция будет проще. В Корее уже знают, с каким фруктом имеют дело. Это первая картина, которая снимается в Северной Корее в режиме копродукции с корейским Министерством культуры, с учетом нашего права тоже что-то сказать. Не быть услышанными, но хотя бы что-то сказать.
- Фильм «Родина или смерть» вы снимали на Кубе. Где труднее работать?
- Я понял, что нужно делать кино только в сотрудничестве с северокорейскими партнерами по проекту, снимать то, что они позволяют, объяснять свой выбор. Никакие другие формы работы невозможны. Выйти самому без сопровождающего из гостиницы и тем более начать съемку - невозможно. На Кубе это было допустимо, и я там находился в ситуации относительной независимости. В Пхеньяне это невозможно. Поэтому лучше подчиниться обстоятельствам и делать кино такое, какое ты можешь.
- Должен ли документалист быть хладнокровным, как хирург, оставлять эмоции дома?
- Хирург, которого впечатляет один только вид крови, наверное, плохой хирург. Но врач, безучастно относящийся к судьбе пациента, это уж точно плохой врач. Может быть, документалист не должен быть совсем уж чувствительным во время съемки. Ему необходимо обладать холодным профессионализмом в определенные моменты. Но глобально он должен быть очень чувственным человеком, просто ее природа имеет другой уровень. Хотя бесчувственных документалистов, теперь, к сожалению, немало. Снимая «Трубу», я оказался зимой на огромном кладбище в Новом Уренгое. И удивился тому, что нет вообще никаких следов к нему. Все наглухо занесено снегом, и как будто никто туда не приходил. Я пробрался на кладбище и стал по нему ходить. Долго не мог понять, почему оно не отпускает. Пока не прошибло холодным потом: ведь все, кто на нем похоронен, моложе меня. Я стал иначе смотреть на жизнь. Это кладбище переформатировало мое сознание.
