«Не бойтесь, симфониями вас пугать не буду»
— Евгений Павлович, вот прихожу к иному кинокомпозитору советской эпохи, и тот непременно начинает показывать свои 20 симфоний «в стол», приговаривая, что он-де не просто «ля-ля-тополя», а вполне себе «серьезный мастер»... а то всё Шнитке да Шнитке.
— Я могу вас обрадовать: у меня нет ни одной симфонии. Поэтому мучить не буду. Что касается Шнитке, мы с ним учились на одном курсе в консерватории. Всего 4 человека на композиторском отделении: я, Шнитке (в то время совсем не знаменитый, большой души человек), Эдуард Лазарев и крупнейший симфонист Алемдар Караманов (время его музыки как раз наступает сейчас в полной мере). Увы, никого уж в живых...
— Вы с Карамановым в каком-то родстве?
— Я женат на его сестре. Алемдар — гигант. Шнитке всегда в заграничных интервью говорил, что «Караманов для него — номер один». Мне приятно вспомнить, что когда я очень рано женился в 1957 году, то на моей свадьбе (а никакой толком свадьбы не было — бедный студент снимал крохотную конурку) гуляли два будущих гения — Шнитке (с женой) и Караманов. Нет, конечно, когда я учился в консерватории, то писал положенное по программе — фортепианные концерты etc. Но когда вышел на просторы, то с головой ушел в прикладной жанр.
— А почему? Нет, чтоб остаться «сурьезным»...
— Надо было деньги зарабатывать, семью кормить, но даже не это главное. Внутренний голос подсказал, что нуждаюсь в творчестве, связанном со словом, с изображением, с сюжетом, с партнерством, наконец. Мне обязательно нужен поэт. Нужен режиссер. И, кстати, раз с режиссером подружившись, мы, как правило, проходили вместе весь путь на этой земле. Так вышло с Михаилом Богиным (с ним две картины сделали, потом он уехал в Америку, но до сих пор дружим); с Владимиром Бычковым работали над «Достоянием республики» и моей любимой «Русалочкой»; Павел Арсенов только со мной сотрудничал, включая культовую «Гостью из будущего». И сейчас на мой юбилейный концерт из Штатов приедет Константин Бромберг, снявший «Приключения Электроника» и «Чародеев».
— То есть вас не зудила по жизни мысль — «а вот я — не Шнитке»?..
— Такого комплекса нет, и не было. Потому что я не могу выйти на уровень Шнитке или Караманова и стоять рядом с ними. И страдать по поводу того, что у меня написана музыка к 140 фильмам, но нет трех симфоний, — не намерен. Ни о чем не сожалею.
— А когда именно вы поняли, что ваш путь — путь партнерства?
— Нет, еще в консерватории я жил иллюзиями о «классической музыке». Написал детский балет «Цветик-семицветик». Он шел на сцене Большого театра пять сезонов (чем очень горжусь). И в Малом шло два моих спектакля — «Горе от ума» и «Недоросль» (до сих пор в афише). Вот и думал, что выйду и напишу что-то, вроде Седьмого квартета Шостаковича... (а я очень люблю эту музыку и хорошо ее знаю). Но... не покидало чувство, что я по отношению к «классикам» — все равно ученик. И таким останусь. К тому же... как бы вам сказать... жизнь студентов-москвичей отличалась от тех, кто «понаехал».
— А вы, простите...
— ...а я родился в городе Лысьве Пермской области. Это совершенно иная стартовая площадка. Где жить? Как сделать прописку? Очень тяжело было. С женой снимали то в Москве, то в Подмосковье. И только в 1961-м меня приняли в Союз композиторов, который находился в этом самом доме, где я сейчас живу, на улице Чаянова. Тогда здесь сидел Мурадели (возглавлял Московское отделение СК), жили все великие — Хренников, Хачатурян, Кабалевский.
— А что сейчас с их квартирами?
— Там совершенно посторонние люди, к музыке отношения не имеющие. Я-то сам здесь поселился три года как...
— Понимаете, какой фокус: сами фильмы, к которым вы музыку писали, уже подзабываются. Ну кто сейчас смотрит «Ох уж эту Настю»? А песни давно живут сами по себе...
— Музыка всегда более живуча. Хотя «Электроник» и «Гостья из будущего» пока на слуху.
— Не зря в советское время хорошо платили композиторам за фильмы...
— Да-да, это был единственный в то время источник существования. Хотя нет, был еще более мощный (просто это не мой профиль) — шлягеры, которые пелись в ресторанах. Э-э-то... они просто колоссальные деньги получали, самые богатые люди. Ну а на втором месте — да, киношники. В 90-е годы всё рухнуло, и кинематограф в том числе, положение было тяжелым. Иные мои коллеги чуть в бизнес не ушли (хорошо, что не получилось). Я тоже тяжело пережил: чем только не занимался — выступал в школах, пел свои песенки за какие-то копейки. Но вот смута кончилась — и оказалось, что мы все снова востребованы! Недавно купил себе новую игрушку — айпад, вон валяется. Зашел в YouTube, и сердце переполнилось гордостью: сколько ж моей музыки звучит!
— Слава Крылатову?
— Ан нет. Мое-то имя как раз почти не упоминается. Лариса Долина как-то исполнила песню «Три белых коня» из «Чародеев». Так вот читаю в Интернете: «Певец Тютькин. Лариса Долина, «Три белых коня»». Ну я думаю — какой-то Тютькин спел с Долиной эту песню. Так нет же: поет один Тютькин, а Долину он указал как автора!
— Ну вы смеетесь, это ж здорово. А то другие начинают шизофренически орать «Авторское право, авторское право! Всё запретить!».
— Я абсолютно спокойно к этому отношусь. Для меня важно, что мои песни поют — в подъездах, в компаниях, причем самые разные возрастные категории. И еще одна гордость — это гостевая книга на личном сайте (уж простите, все мы тщеславны). Читаешь о себе и думаешь, что ты лучше, чем есть на самом деле.
— И что пишут?
— «Вы — гений».
— А вы что отвечаете?
— Спасибо, но я — Евгений. Хватает ума никаким гением себя не считать... Я нигде не светился, мало давал в жизни интервью (возможно, в «МК» — первое большое интервью за 80 лет), но столь широкое распространение моих песен всё компенсирует. Множество хитов (без меня) ушли в народ и живут своей жизнью. А огласка... ушел из жизни потрясающий композитор Марк Минков. О нем кто-нибудь говорит? Ну почему б не сделать на ТВ передачу его памяти? Но нет...
«Сначала «Крылатые качели» режиссеру не понравились»
— Раймонд Паулс замечательно сказал мне недавно, что «не надо никаких мифов, композиторы — обычные люди, сел — наиграл, а не то что «ночами не сплю»»...
— Это мнение не только Паулса, но и Петра Ильича Чайковского. Его тоже спросили о природе вдохновения. Чайковский ответил, что композитор должен работать как сапожник. Как ремесленник. «Ибо вдохновение не посещает ленивых». Поэтому ни о какой искре божьей не думаю: встаю, иду к роялю: «Боже, всё ж кругом уже написано! Как?!». Причем есть композиторы конструктивные: сидят и конструируют. А есть как раз те, для которых важно мелодическое начало, а потом уж всё остальное (таким очень трудно — «и это было, и это!», мучаешься-переживаешь).
— Так что в итоге?
— А в итоге получается нечто, что уже было, но зажило вдруг какой-то своей жизнью и рождается как новое. Собственно, от тебя всё время только этого и ждут — «мотивчика, мотивчика!».
— Как вы оцениваете качество современного кинематографа?
— На мой вкус, он всё более технологический и, если честно, не очень за ним слежу. Может, я не объективен, но советское кино обладало большим духовным потенциалом, а сейчас мы механически смотрим, кто кого убил плюс удивляемся (или перестаем удивляться) компьютерным эффектам...
— Слушайте, если даже вы говорите — «Боже, всё уже написано!», что ж делать молодым композиторам, выпускникам консерваторий?
— А им легко. У них по молодости должна быть наглость. А как иначе? Творческим людям вообще должен быть присущ здоровый эгоцентризм...
— Ну у вас-то его не было и нет!
— Я был другой. Потому что учился и прожил жизнь рядом с двумя гениальными музыкантами. И смотрел на профессию как на ремесло в благородном смысле этого слова: как столяр берет и делает красивый шкаф. Вот и я бегу на съемочную площадку фильма «О любви» Богина и вижу, что Вика Фёдорова, влюбленная в героя Янковского, плачет. Богин говорит — «в этом месте нужно как «нож в спину!»». Я сижу и пишу. Проходит 40 лет — музыку до сих пор играют. И точка.
— Ну а всё-таки эгоцентризм?
— Он нужен композиторам другого уровня, более...
— Опять себя принижаете?
— Я вспоминаю замечательного писателя с трудной судьбой Виктора Астафьева, написавшего «Царь-рыбу». Его долго никто не знал, и вдруг пришла слава — он получил премию. Все подхватывают, аплодируют, запечатлевают на хронику, «вы теперь у нас звезда». А Астафьев походит к полке, снимает томик Толстого, открывает... «Да какой я великий? Ну-ка почитайте. И все сразу встанет на свои места».
— И всё-таки ваша так называемая детская музыка оказалась не совсем-то и детской...
— Я даже заплакал от того, как Елена Ваенга замечательно исполнила «Прекрасное далеко», позвонил ей: «Елена, вы спели ее как библейскую притчу». Она, кстати, обещала прийти на мой концерт 1 марта в Театре Российской армии. Очень надеюсь. «Прекрасное» поют везде — на дискотеках, в ночных барах, ребята в подъездах с пивом... они раньше «Мурку» пели, а теперь «Далёко» или «Крылатые качели». Поют какие-то ансамбли мужиков с бородами. Я очень этим горжусь. А ведь первоначально те же «Крылатые качели» режиссеру Косте Бромбергу совсем не понравились. Он вышел с прослушивания такой расстроенный — главная песня «Электроников» и — мимо. Я сказал — «давай перепишу!». Но времени уже не было: начались активные съемки. Прошли годы. И вдруг нахожу в Интернете ролик: поддатые хасиды поют «Качели» на своей вечеринке... И я срочно пишу Бромбергу: «Костя, смотри, какую песню я тебе написал: она же кошерная! А ты не хотел!!».
— Вы до мозга и костей — мелодист...
— Какой сейчас самый популярный в мире композитор? Чайковский. И с этим ничего не сделаешь. Нет, это совсем не значит, что музыка не может быть модерновой, конструктивной — всякая должна быть. Но мелодия — как говорили классики — это высшее проявление. Конструкцию можно научиться сделать. А мелодический дар — это тайна.
— А лет через 50 мелодистам будет чем заниматься?
— Конечно. Это все равно как спросить — будет ли жить человек, если исчезнет кислород? Музыки без мелодии быть не может. Это ключевое зерно. Хотя один обаятельный человек вообще заявил, что «музыка умерла».
— Мартынов?
— Но ведь это неправда. Она живет с нами параллельно, навещая и в трудные и в счастливые минуты. Вот был такой гениальный композитор, полупрофессионал Марк Фрадкин. И вот он пишет музыку — «Ночь коротка, спят облака, и лежит у меня на ладони...». Откуда он это взял? Как? Ну не чудо ли рождение песни?
— Даже Шнитке писал чудесные мелодические темы (например к фильму «Экипаж»)...
— Про Шнитке тяжело вспоминать. Я ведь прежде жил здесь неподалеку, на 4-й Тверской-Ямской. А соседний с нашим — был двор клиники Бурденко. Хорошо корпуса видел с кухни. И вдруг в один момент узнаю, что Шнитке (а мы долгое время не общались до этого) там лежит. Я тут же позвонил его жене... была Пасха. Взял цветы, отправился к нему. Зашел в палату. Лежит. Не говорит. Одна рука парализована. Вроде бы меня узнал. Пытался показать знаком... такая трагическая встреча, последняя. Прекрасный человек. Интеллигентный, образованный. Щепетильный. Из хорошей семьи. Дружная была у нас команда в студенческие годы... все праздники у него дома проводили с Карамановым.
«Без любви к поэту музыки быть не может»
— Вы можете назвать себя отшельником?
— Отшельником — нет, но есть некая замкнутость от другого пространства, единение с семьей: у меня двое детей, сын закончил ВГИК, сценарист, поэт... немножко ушел в религиозную сущность. То же самое и дочка: у нее за плечами — Московская консерватория, она музыковед, написала несколько книг. Жена посвящает себя пропаганде творчества своего брата, чтоб Караманов не был забыт...
— Где-то прочитал, что вы не чураетесь слушать музыку других авторов...
— Я обожаю слушать музыку своих собратьев — Гладкова, Минкова, Рыбникова, Таривердиева, это мне нисколько не мешает, напротив, услышав что-то классное, думаю — «как жаль, что не я это написал». И это пошло с того времени, как я мальчиком играл на рояле Первый концерт Рахманинова... Что до того, как я себя чувствую в 80 лет, — очень доволен: может, не так много хочу ходить, но в творческом смысле я абсолютно как молодой. Сажусь — и из меня музыка вырывается!.. Недавно написал хор а капелла, с Энтиным всё собираемся сделать музыкальный спектакль «Русалочка»: музыка, в общем, написана, но ставить сейчас нереально — всё кругом «обрусалено», «Русалочек» пруд пруди; но тем не менее что-то бросаем в этот костер, и недавно создали еще одну арию... но вы ж понимаете: сейчас на большие временные расстояния загадывать не приходится. Живу день в день.
— От многих композиторов слышал, что один «Мастера и Маргариту» писал 30 лет, другой — еще какой-то эпохальный труд... у вас был подобный «долгострой для души»?
— Нет. Не до этого, знаете ли. Я очень поздно дебютировал. В 37 лет. Какие-то театральные проекты задумывал, но руки до них не дошли. Сейчас ни о чем не жалею. Что-то сделал — и то слава богу. Кинематограф познакомил меня с потрясающими людьми — Андреем Мироновым, Николаем Караченцовым, Александром Абдуловым. Они приезжали ко мне, мы репетировали, пели. А какие поэты! Белла Ахмадулина, Евгений Евтушенко, Леонид Дербенев. Но более всего я дружил всю жизнь с Юрием Энтиным, что у нас ним? «Лесной олень», «Шпаги звон как звон бокала», «Крылатые качели», «Кабы не было зимы...». Опять же — мы не дружим так, что каждый день друг к другу в гости ходим (он на даче под Дмитровом живет). Но духовно близки... да и скайп всегда под рукой.
— Не будь его, не было бы этих ваших шедевров?
— Не было бы. На 100%. Я из тех композиторов, кто пишет на уже готовые слова. Слова, где есть образ. Где уже заложена мелодия. Я от них вдохновляюсь. Потому что (оставим это за скобками) есть композиторы, которые сначала пишут музыку. Я считаю, что взаимная любовь между композитором и поэтом, композитором и режиссером необходима. Всегда говорил им: в моей музыке есть ваш образ. Без этого — никуда.
— Странно слышать от композитора, что слово — первично...
— Любой композитор, получив такие слова, как «Прекрасное далеко», написал бы свою самую лучшую песню. Но моя была бы все равно лучше всех!
— Никогда не было желания покинуть Россию?
— Нет. Где родился, там и сгодился. Страна замечательная. Если ее представлять в целом — как дерево; а вот какие мы слои проживаем — это уже другой вопрос... Для мужчины главное, чтобы он был реализован, и если ты делаешь то, что любишь — какая разница где? До 1971 года мне очень трудно было на композиторском поприще. Звали редактором на радио, на телевидение... но я не пошел, не сдался, продолжал биться об лед. Понимал — получу кусок хлеба, и на творчество воли уже не хватит. Выдержал, дождался... У меня своя была жизнь — довольно утилитарная, как бы заработать. Был тружеником. Умка? Пусть будет «Умка». Лесной олень? Пишу «Лесной олень». Но прошли годы и... оказалось, что песенки эти много кто еще слушает. Ну и слава богу. Хотя автора не помнят, музыка оторвалась от автора... захожу вон в банк. В окошке девушка. Подаю паспорт. Я ее спрашиваю — «Вам ничего не говорит моя фамилия?». — «Крылатов, Евгений Павлович... Нет». — «А такую мелодию знаете: «Ложкой снег мешая, ночь идет большая?..»». И у девушки вот та-а-акие глаза...
