На «Мосфильме» хранится и используется на съемках роскошная коллекция из более 287 тысяч костюмов — от камзола до телогрейки. Не меньше обуви, головных уборов и реквизита. Пока все это богатство располагается в помещении, предназначенном для овощехранилища. Сразу же бросается в глаза, что склад мужского платья больше и богаче женского. У входа выставлены костюмы персонажей комедии «Иван Васильевич меняет профессию» Леонида Гайдая и костюм митрополита Филиппа из «Царя» Павла Лунгина, который носил Олег Янковский. В ряд висят плащи всех времен и народов. Как объясняет руководитель комплекса сценическо-постановочных средств Сергей Плохов, женское платье более изысканное, из тонких тканей, быстрее изнашивается, поэтому и единиц хранения насчитывает меньше. Его надевают непосредственно на тело. А мужской костюм — на майку или сорочку, оттого и хранится он дольше. У входа в дамскую часть нас встречает крошечное платье Инны Чуриковой из картины «Тот самый Мюнхгаузен» и белое платье мадам Грицацуевой — Натальи Крачковской из «12 стульев» Гайдая. Оно тоже на удивление миниатюрное. Дело в том, что костюмы имеют свойство со временем «усыхать», сужаясь на пару размеров. А вот оставшиеся три стула из знаменитых «12 стульев» — правда, не Гайдая, а Марка Захарова, — находятся поблизости. Когда-то их закупили на Ближнем Востоке, а потом изрубили в процессе съемок.
На «Мосфильме» хранится более 200 видов бронетехники: танки на ходу, самолеты, коллекция гужевого транспорта — пролетки, телеги, кареты и сани. Что-то подлинное, историческое, а что-то создано современными умельцами для тех или иных картин. Если забрести в отдаленные уголки «Мосфильма» (а просторы у студии огромные — 34 гектара), то попадешь в декорации провинциального городка. А вот «старую Москву» выстроили для съемок фильма «Всадник по имени Смерть» Карена Шахназарова. А когда он приступил к работе над «Белым тигром», ее превратили в полуразрушенный немецкий город.
Главный инженер студии Игорь Богдасаров проводит меня по современной части «Мосфильма» — через тонстудию, участок компьютерной графики. Все технологично, функционально. Никакой особой ауры. Но вот открываем одну из дверей — за стеклом туда-сюда ходит человек. Его гулкие шаги записывают, а потом мы их услышим в одном из новых фильмов. В другой студии только завершилась запись музыки, которая прозвучит на открытии и закрытии сочинской Олимпиады. Режиссер Максим Воронков занимается озвучанием ремейка «Кавказской пленницы». На экране — новая Нина, буквально копирующая Наталью Варлей. Но голос и манеру говорить повторить сложно.
Наконец очередь доходит до кабинета генерального директора, где меня встречает кинорежиссер Карен Шахназаров, который руководит знаменитой киностудией вот уже 15 лет.
«Торжественного концерта не будет. И банкетов тоже»
— Карен Георгиевич, как отпразднуете юбилей?
— Торжественного концерта не будет. Готовится вечер в клубе «Эльдар», но это скорее клубное мероприятие, куда мы пригласим ветеранов и зрителей. Банкетов тоже не будет. Знаете о запрете корпоративов? Хотя мы не бюджетная организация. А если серьезно, то все это пережиток советских времен. Кстати, никогда на «Мосфильме» не было ничего подобного. Я тут ветеран, застал еще 50-летие студии. Никаких торжеств уже тогда не закатывали. Думаю, это правильно. Студия же работает. А путь она прошла славный. Недавно мы представили в Таллине выставку, посвященную 90-летию студии. В Мексике открылась большая ретроспектива мосфильмовских картин. И проходит она там пафосно. Такие мероприятия запланированы на весь год.
— Накануне 80-летия «Мосфильма» вы брали на себя обязательства многое построить и реконструировать. Даже обещанный сувенирный киоск с продукцией «Мосфильма» работает. А что не сделано?
— Я всю жизнь проработал на «Мосфильме», и у нас все время чего-то не хватало. Вот мне и захотелось создать идеальную студию, хотя таких не бывает. Но мы ее полностью реконструировали. Привели в порядок вечно текущие крыши и трубы, поменяли электрику еще 40-х годов. Реконструировали все павильоны. И самое главное — насытили студию современными технологиями. Теперь можно смело сказать, что «Мосфильм» не уступает никому в мире. Мы гордимся, что сделали все без поддержки государства, на средства, которые сами зарабатывали.
— А павильон для подводных съемок почему не построили?
— Он оказался не нужен. Если бы у нас каждая вторая картина была связана с подводными съемками, тогда другое дело. В последний раз Владимир Хотиненко снимал такую — «72 метра». Так ему все необходимое соорудили в обычном павильоне. И вот еще важный момент: Владимир Путин подписал проект, и теперь на «Мосфильме» будет построено еще два павильона, киноконцертный зал и новое хранилище костюмов. Опять же, это будет сделано не за государственные деньги, но под контролем государства. Надеюсь, что произойдет это года через четыре.
— Музей кино будет у вас работать?
— Если его руководство захочет — пожалуйста. Все будет открыто. Нам очень не хватает киноконцертного зала, где можно и вечера проводить, и фильмы показывать. В сочетании с нашим собственным музеем это приобретет новое качество.
— Чем будут отличаться новые павильоны?
— Масштабом. Потребность в них велика: у нас сейчас павильоны на год расписаны. В основном их эксплуатирует телевидение. Это реальность, и ничего с этим не сделаешь. Бюджеты сериалов растут и иногда несопоставимы с кино. Телевидение все чаще делает высококачественные, большие картины с компьютерной графикой, участием звезд. Оно будет и дальше вытеснять кино. Правда, сейчас начал строительство декораций Станислав Говорухин. А вообще в кино очень мало теперь строят. Российские картины в основном на современную тему. С появлением цифровых технологий стало гораздо проще работать в интерьерах. Сегодня можно фильм и фотоаппаратом снять. Когда я пришел в кино, мы строили все, вплоть до малогабаритной квартиры, в павильоне.
— А есть у «Мосфильма» главный бренд? Скажем, у японской студии «Тохо» их два — «Годзилла» и «Семь самураев» ее визитные карточки.
— У нас биография гораздо богаче, поэтому я затрудняюсь назвать какой-то конкретный символ. На «Мосфильме» работали выдающиеся режиссеры — от Эйзенштейна до Тарковского. Когда я пришел в кино, то застал такое созвездие! Одновременно работали Сергей Бондарчук, Лариса Шепитько, Леонид Гайдай, Элем Климов, Эльдар Рязанов, Георгий Данелия, Александр Алов и Владимир Наумов, Андрей Тарковский, Эмиль Лотяну. Каждое из этих имен — бренд. В конечном счете студия — прежде всего личности, люди, которые там работают. Но, кстати, и наш сад — тоже бренд.
«Власть вообще портит людей»
— А что вам мешало поднимать «Мосфильм»?
— В конце 90-х, когда я стал директором, студия находилась в тяжелом положении. Самая новая камера — 80-го года выпуска, со времен Олимпиады. Было ощущение, что такое отставание чуть ли не навсегда. «Мосфильм» не бюджетное предприятие. С 1991 года государство не выделяло ему никаких средств. И надо было думать, как деньги зарабатывать, куда их вкладывать. Чего тогда только не было на «Мосфильме»: и водку разливали, и рыбу вялили, номера перебивали у наворованных машин. Все это страшно мешало, и надо было с этим что-то делать.
— Так ведь убить могли за сопротивление!
— Могли. Но тогда об этом я не думал. Многое делалось по наивности.
— Хватало тех, кто противился преобразованиям?
— Я всегда выступал против акционирования. Хотя с экономической точки зрения «Мосфильм» работает как рыночное предприятие. Если бы в начале нулевых его акционировали, то сейчас бы с нами происходило все то, что случилось со студией Горького и «Ленфильмом». Мы понимали, что территория студии — лакомое место, искушение слишком велико. И здесь наверняка построили бы торговые центры, дома — вроде того, что высится теперь напротив «Мосфильма» и внушает мистический ужас. Когда мы начинали, денег не было, все было разрушено. Вспоминаю первую большую закупку у германской компании. Мы собрали все заработанные деньги — их было немного — и закупили свет. Нам все говорили: «Зачем вы это делаете? В России нет кино и не будет». А в немецкой компании наших представителей три дня не принимали — сочли за шаромыжников из России. Но мы все-таки заключили контракт, получили свет, и он в течение полугода принес нам прибыль в 14%. Так все началось.
В советское время не надо было особенно думать о рентабельности, а в новые времена многое пришлось менять, с кем-то расставаться. Самое сложное — найти правильных людей: толковых, энергичных, желательно честных, с характером и принципами. «Мосфильм» — очень сложное производство, потому и вопрос кадров всегда самый серьезный. Инженер стал главной профессией в кино. У нас есть курсы. Мы набираем ребят с хорошим образованием — выпускников физтеха, физмата, Бауманского университета. Натаскиваем их с учетом специфики кино, стараемся увлечь. Из десяти специалистов примерно двое остаются у нас.
— Какие качества вы приобрели, оказавшись в директорском кресле?
— Профессия режиссера предполагает наличие организаторских функций. Опыт, который я приобрел, работая в съемочных группах, мне очень помог. Могу сказать без ложной скромности, что я хорошо знаю кинопроизводство. 40 лет работаю в кино, снял 15 картин, имел возможность работать в США, Англии, Италии. Этот опыт мне пригодился. В принципе моя работа сегодня — это работа менеджера. Надо осуществлять бизнес-проекты. Многому научила моя работа.
— И многое забрала…
— Власть вообще портит людей. Стараюсь смотреть на себя со стороны. Это большая ответственность. Ведь вольно или невольно ты влияешь на жизнь многих людей, в определенной степени нарушаешь течение их жизни. Понятно, что и ошибки совершаешь.
— Сегодня в кино надо быстро соображать и принимать решения.
— У нас есть очень сильные частные компании — наши конкуренты. С точки зрения технологий у российской киноиндустрии масса проблем, но она построена. И это одна из самых современных сфер. Но сама организация управления российским кино не выстроена. Мы говорим все время о кино, а ведь «Мосфильм» сегодня в большей степени работает с телевидением. Российское кино довольно слабое. Посмотрите на цифры. Мы производим 70–80 картин в год. А во Франции их порядка 400. Мне кажется, одна из главных наших проблем в том, что двух центров не должно быть, должен быть один — аналог Госкино. Без участия такого централизованного государственного органа существовать просто невозможно.
— В прежние времена на «Мосфильме» была особая творческая среда. Сохранилась ли она?
— Советское кино было рыночным. Мало кто об этом помнит, но мы были безработными. Получали зарплату не постоянно, а только когда снимали картину. Если я не мог найти работу, то сидел без зарплаты, как и большие режиссеры. Тарковский редко снимал и тоже сидел без зарплаты. Советское кино — это кино больших студий, а сегодня у нас продюсерское кино. Нам часто говорят: «Вы создали студию, она технологична, но вы там мало снимаете сами». Да, мы много кино делаем, но не финансируем его. Раньше государство передавало средства на студии, и там уже разрабатывались проекты. В этом смысле «Мосфильм» был более творческим. А сегодня это прагматичная студия. Мы выполняем заказы. Нужно вам записать музыку — запишем. Можем построить декорацию. Все большие студии Европы работают так. Конечно, все это не сравнить с атмосферой прежних лет. Но мы не можем переделать мир.
— Но мосфильмовское братство существует?
— Оно и сегодня есть. Ощущение, что рядом люди, которых ты знаешь, с которыми связан, никуда не уходит. Опять же, не в такой степени, как в советское время. Здесь можно было поговорить, поиграть в карты и в кости. Это на «Мосфильме» очень любили, особенно преферанс. Все болели за «Спартак». Был единый организм. Сегодня такого нет. У меня не как у директора студии, а как у режиссера и продюсера с «Мосфильмом» прагматичные отношения. Был случай, когда я работал на картине «Исчезнувшая империя», и в нашей лаборатории мне сделали брак. Тогда я ушел к конкурентам, в компанию «Саламандра», занимавшуюся обработкой пленки. Это был большой удар для нашей лаборатории. Как это: директор студии ушел к конкурентам? С позиций руководителя я, наверное, поступил неправильно. Но я действовал как режиссер и продюсер. Мне нужно было качественно сделать картину.
«У нас Монтсеррат Кабалье три диска записала»
— Говорят, что на «Мосфильме» слишком дорогие услуги, легче за границей снимать.
— Про нас многое говорят. Да и про себя я чего только не слышу: и Москва-то мне помогла, и Лужков-то меня любил. Всем предлагаю: пойдите и посмотрите документы. Я взял студию, у которой был ноль на счетах. Понимаю, что мы вызываем раздражение у конкурентов. Если у нас так дорого, то почему тогда к нам идут, а к вам нет? Почему у нас павильоны забиты? Потому что у нас качество лучше. Мало уметь выстроить павильоны, надо научиться строить декорации. Если бы у нас были супердорогие услуги, мы бы просто не выдержали конкуренции. За последние 10 лет наши налоги составили более 12 миллиардов рублей. Назовите такое предприятие кино, которое заплатило бы столько государству.
— А что есть на американских студиях, чего нет на «Мосфильме»?
— «Уорнер Бразерс» — очень хорошая студия. Она чем-то похожа на «Мосфильм». Но у них больше павильонов и климат другой. В январе — плюс 20. Можете себе представить, что такое «Мосфильм» в зимнее время? Надо чистить территории, крыши. А на «Уорнер Бразерс» нет тепла в павильонах. Какая экономия! Когда говоришь, что «Мосфильм» — лучшая студия в Европе, это вызывает подозрения. А вы поезжайте, посмотрите на «Баварию», римскую «Чинечитту». «Бавария» — хорошая студия, но там нет записи музыки. Ни на одной европейской студии нет полного цикла технологий. А у нас Монтсеррат Кабалье три диска записала. Это самое востребованное подразделение с точки зрения заказов из-за рубежа. Даже из Индонезии композитор приезжал — музыку записывал. Иногда меня спрашивают: «А почему к вам не приезжают зарубежные киногруппы?» Они приезжают, все их устраивает, но им же надо где-то поселить съемочную группу. Обходится это в Москве в 500–600 евро за номер в отеле 4 звезды. А в Праге — в 100. При этом посмотрите, в каком состоянии чешская студия «Баррандов». Там же ничего не осталось, только павильоны и декорации. Ни пост-продакшна, ни монтажа, ни лаборатории. Все закрылось.
— Вам же предлагали «Баррандов» купить. Почему отказались?
— Было такое. А зачем нам ее покупать? Что мы с ней будем делать? У «Баррандов» большие проблемы. А сейчас конкуренция жесткая. Большие студии построены под пленку. Цифровая революция сильно по ним ударила. Было в свое время предложение заняться возрождением «Ленфильма». Я рад, что получил колоссальный жизненный опыт, но я бы не хотел его повторять. Я с уважением отношусь к своим коллегам, которые хотят возродить «Ленфильм». Дай бог им удачи. Но «Ленфильм» очень трудно вернуть к жизни, особенно учитывая, что у него нет фильмофонда. У нас-то была коллекция старых фильмов, благодаря моему предшественнику Владимиру Досталю. Он многое сделал для «Мосфильма», но главное — сохранил фильмофонд, который тогда легко было потерять, что и произошло с «Ленфильмом», киностудией им. Горького. Их фильмотеки ушли в неизвестном направлении. А наша киноколлекция на 80% пополняла доход студии, когда я стал директором. У нас другого ничего не было. Собственно средства, которые мы зарабатывали на этом, мы вкладывали в технологии, приобретали оборудование. Сегодня киноколлекция приносит нам около 25–30% дохода. А все остальное — производственная деятельность. Мы ставили перед собой задачу: не зависеть от фильмофонда. Не дай бог, конечно, если его завтра не будет. Но мы все равно сможем существовать.
