— Моя мама рассказывала, что, когда она меня рожала, рядом стояла группа из 25 студентов и конспектировала процесс, — рассказывает Андрей Кавун. — Как ей потом сказали, у нее были классические роды. Вот и у меня все произошло абсолютно по классической схеме. Мой дипломный фильм «Сколько стоит эта рыбка…» получил главный приз на фестивале студенческих фильмов «Святая Анна», а на вечеринке после вручения награды ко мне подошли редакторы Валерия Тодоровского и сказали, что хотели бы со мной поработать. Я перекочевал к ним на студию, снял первый фильм, потом второй, третий и так далее. У меня серьезных проблем после окончания института не возникало. Во ВГИКе мы перебивались с хлеба на воду. Почти все студенты через это прошли. Про это еще Достоевский написал. Среди моих сокурсников немало тех, кто работает по профессии: Нурбек Эген, Ульяна Шилкина, Илья Хотиненко, Ольга Дарфи. Нам повезло: мы стали первой мастерской Владимира Ивановича Хотиненко. На нас он отрабатывал свой метод обучения, который теперь выкристаллизовался. Он разработал потрясающую методику, и будет жаль, если он не напишет книжку, как Станиславский, о своей системе. Его этюдная система делает из непрофессионала человека, который по крайней мере может профессионально снимать кино. Дальше уже встает вопрос о таланте — есть он или нет. Но Хотиненко дает ремесло в руки. Ты выходишь с багажом хороших знаний и не пропадешь в профессии.
— Вам часто поступают предложения поработать именно в телевизионном кино?
— Для себя я большой разницы не делаю, считаю, что и то и другое — кинематограф. Мне неинтересно делать галимую телепродукцию.
— То есть вы работаете на сериалах с той же отдачей, что в кино?
— Абсолютно! Есть своя специфика на телевидении, потому что объемы больше и так сильно выкладываться не получается. Другой метраж, выработка другая. Если в кино делаешь 2—3 минуты экранного времени в день, то на телевидении я снимал и по 15 минут за день. А некоторые и по 30 умудряются.
— В «Шерлоке Холмсе» вы были свободны в выборе исполнителей, художественных поисках?
— В продюсерском кино не бывает полной свободы. А дальше все зависит от степени компромисса.
— Игорь Петренко — очень непосредственный и искренний человек. Кажется, немного задиристый. Вам нужен был такой актер на роль Холмса?
— Игорь Петренко был первым, кто пришел в голову, когда мне предложили этот проект, от которого я поначалу отказался. Пока не придумал своего Холмса и своего Уотсона, не давал согласия. Как только подумал о Петренко, все стало вырисовываться.
— Вам не сказали: «С ума сошел?»
— Сто раз. И до сих пор говорят. Те, кто не видел отснятый материал, как раз и считают меня сумасшедшим. В этом и задумка, чтобы Холмс был абсолютно не таким, каким его ожидают увидеть. Ведь как только ожидания зрителя оправдываются, он тут же выключает телевизор.
— То есть первоначально возник Игорь Петренко, а потом уже вы ему пару нашли?
— Нет, вначале возник Уотсон — Андрей Панин. А потом пришло понимание того, каким должен быть находящийся рядом Шерлок Холмс в той истории, которую я хочу получить. Главный герой моего фильма — Уотсон.
— И он тоже будет не таким, каким мы привыкли его воспринимать?
— Ничего привычного не будет. Восприниматься все будет по-другому. Есть притча про европейца, который приехал в Японию, увидел японскую живопись и спросил: «Почему вы рисуете так непохоже?» Ему ответили: «Зачем рисовать похоже, раз это уже есть?» Я придумал свою историю, своего доктора Уотсона, который является стержнем этой истории, ее рассказчиком.
— А снимали в исторических интерьерах, никакого осовременивания?
— Это XIX век. Лично для меня Шерлок Холмс — абсолютный продукт эпохи, он неотделим от нее. Он плоть и кровь конца XIX века викторианской Англии.
— Вы родились в старинном городе Львове, значит, по-особому воспринимаете фактуру окружающей среды. Наверняка это помогает в работе.
— Я родился во Львове, какое-то время жил в Рязани, Тюмени, опять во Львове, потом три года во Владивостоке. Я — актерский ребенок. Мотался по гастролям, переезжал из города в город. Маму с папой переводили, и я с ними болтался. Когда родители развелись, мама вернулась из Рязани во Львов. У меня нет ощущения, что вот, в этом доме я родился, вырос и умру. Хотя, конечно, со Львовом связаны моя юность, первая любовь, все это мне чрезвычайно дорого. А то, о чем вы спросили, я не анализировал. Воссоздание духа, конечно, важно. Бизнес-сити — это одна Москва, Хамовники — другая, а старые замоскворецкие улочки — третья. Три разные Москвы. Также и Лондон: есть дорогие кварталы, а есть трущобы Диккенса. Мы придумывали свой Лондон.
— Но в Лондоне не снимали?
— Гай Ричи тоже не снимал «Шерлока Холмса» в Лондоне. В реальном Лондоне снимать невозможно. Мы строили декорацию, искали натуру, потом что-то в ней фактурили.
— И где вы нашли свою Англию?
— Обошлись Санкт-Петербургом и его окрестностями. Художник Владимир Светозаров, делавший величайшие фильмы («Чужие письма», «Собачье сердце», «Хрусталев, машину!». — С.Х.), прекрасно знает город, как его можно преподнести, чтобы он сошел за Лондон. К тому же Питер строился западными архитекторами и в чем-то похож на Лондон.
— И Бейкер-стрит тоже нашли в Петербурге?
— Нет, Бейкер-стрит мы снимали в Выборге. Отсюда три минуты пешочком. В старом городе нашли кусок улицы, по которой у нас ходили англичане и англичанки.
— Выборг обладает необыкновенной киногенией. Не зря здесь снимали столько хороших фильмов: от «Земли Санникова» до «Возвращения» Звягинцева.
— Очень киногеничный город. Во-первых, здесь брусчатка, мощеные улицы, которые мало где сохранилась. Помню, прибежал ко мне счастливый Володя Светозаров, где-то раздобывший информацию, что в Лондоне асфальт стали стелить в 1853 году. То есть мы могли работать с асфальтом.
— Как вы вышли из ситуации после гибели Андрея Панина?
— Слава богу, мне не пришлось из нее выходить. Съемки закончились за год до смерти Андрея. Весь материал был отснят и практически весь озвучен. Над тем, что не было записано вчистовую, работают специалисты. У меня технологических проблем не возникло из-за ухода Андрея. А вот то, что его уже нет, — это великая потеря. Андрей Панин был одним из величайших актеров, его можно поставить в один ряд с Евстигнеевым, Леоновым, Пляттом. Другое дело, как его использовали в кино. Мы в какое-то время пришли к кинематографу штампов. Если человек сыграл однажды какого-то яркого персонажа, то этот образ прилипает к нему так, что оторваться от него очень тяжело. Хотя Андрей играл разноплановые роли даже в кино. Достаточно сравнить его работы в «Свадьбе» Лунгина и «Всаднике по имени Смерть» Карена Шахназарова. Это два разных человека.
— А вы дружите с артистами?
— С большинством да. Я отношусь к тем режиссерам, у которых есть своя группа актеров, с которыми приятно работать на любых проектах. Есть люди, с которыми мы понимаем друг друга без слов, а кому-то надо долго все объяснять. Причем с другим режиссером этот артист может легко найти общий язык. У меня с Александром Балуевым, к сожалению, не все сложилось. Не нашли мы с ним контакта. Хотя роль получилась, но она стоила много крови и мне, и ему.
— Вы заканчиваете работу. Наверное, думаете о том, что будет дальше? Возьмете паузу, чтобы передохнуть?
— Отдохнуть вряд ли получится, потому что я затоптался на этом проекте четыре года и весь гонорар практически проел. Но, пока не закончу фильм, ничего брать не буду. Надо после «Холмса» сделать что-нибудь полегче, либо что-то очень большое, требующее серьезной подготовки, чтобы было время прийти в себя. У нас, к сожалению, тебе звонят, говорят, что уже через полтора месяца съемки. После минимальной подготовки тут же выпихивают на съемки, а потом все хватаются за голову от того, какой материал получился. На «Холмсе» у меня был первый опыт длительной работы над проектом. Скрупулезно писался сценарий, долго делался предпродакшн, искались натура и художественные концепции. Была возможность продумать каждую минуту.
— Уверенно чувствуете себя в кино, знаете все его тонкости?
— Невозможно все знать до конца. Всегда есть земли, которые ты можешь открыть. Мне интересно было бы поработать с музыкой, если бы нашелся хороший проект. Как-то возникла идея сделать ремейк фильма «Берегись автомобиля» Эльдара Рязанова. Но как сегодня рассказывать историю человека, угоняющего машины у корумпированных людей, чтобы сидел священник и считал денежки? А я бы сделал историю еще жестче, чтобы Деточкина еще напоследок убили. Те люди, которые учат меня жить, украли всю страну. Поэтому и фильм Эльдара Рязанова давно не показывают. Потому что он про нас. То, что там творилось, — цветочки по сравнению с тем, что происходит сейчас.
