«В будущем, — пишет режиссер, — те фильмы, которые мы привыкли называть кинематографом, можно будет все реже встретить в мультиплексах и все чаще — в маленьких кинотеатрах, в Интернете и в таких местах, какие мне даже сложно представить».
Заявление Скорсезе получило широкий отклик, хотя вряд ли его слова кого-то действительно удивили. Дело не только в том, что в прошлом году примерно о том же почти синхронно заявили Джордж Лукас и Стивен Спилберг — двое авторов, которые во многом ответственны за господствующее положение в мире современного Голливуда. Просто теме смерти кино как искусства примерно столько же лет, сколько самому кино. И несмотря на пессимистичность прогнозов и авторитет их авторов, кинематограф не только не думает отступать, но, кажется, только начинает нащупывать настоящую силу. Примерно так же другие не менее авторитетные имена предсказывают смерть бумажной книге, а она — вот же наглость! — только и делает, что объявляет слухи о собственной кончине сильно преувеличенными.
Подобно самураю, которому по долгу службы положено каждый день думать о смерти, искусство и религия во все времена последовательно готовили человека к концу. Страшный суд, ядерная война, потухшее солнце — любой из нас в силах смоделировать свою версию Армагеддона.
Такова эгоистичная человеческая природа — неутолимая жажда каждого следующего поколения оказаться последним из живших на Земле. Или, как в случае с письмом Скорсезе, — последним из числа настоящих режиссеров. То есть тех, кто занимается Кинематографом, а не тем, чем забиты сегодня залы мультиплексов.
Но как размышления о смерти нужны для того, чтобы лишний раз задуматься о жизни, так и рассуждения о конце кинематографа скорее лишний раз обращают наше внимание на его исключительную важность. На его неограниченные возможности, которые нам только предстоит осознать.
Мартину Скорсезе 71 год, и он не просто остается одним из лучших режиссеров мира, он и есть современный кинематограф.
Кто еще может позволить себе выпустить в один год документальный фильм о Джордже Харрисоне, один из самых взрослых детских фильмов «Хранитель времени» и — в качестве продюсера — очередной сезон выдающегося сериала «Подпольная империя»? Сегодня влияние Скорсезе на публику гораздо значительнее, чем в те времена, когда он выпускал свои по-настоящему культовые фильмы. Да, он на время исчез с больших экранов (впрочем, ненадолго — впереди очередной суперамбициозный проект в паре с Леонардо Ди Каприо «Волк с Уолл-стрит»). Но площадь поражения от этого не стала меньше — зато изрядно увеличилась точность попадания.
Скорсезе сам проговаривается в открытом письме дочери: «Не инструменты делают кино. Кино делаешь ты».
А раз так, неважно, где окажется кино будущего: в окошке YouTube или огромном зале мультиплекса. Главное — в чьих руках.
Еще одна вечная тема искусства — наконец-то разобраться, что же такое это самое искусство.
Начиная с постоянных мук непризнанных гениев (или, наоборот, признанных посредственностей), заканчивая изнурительной борьбой за сохранение того ценного, что у нас еще осталось.
На этот вопрос по-своему отвечает музыкальная мелодрама, которая выходит в российский прокат на следующей неделе, — «Внутри Льюина Дэвиса» братьев Итана и Джоэла Коэнов. Одних из тех авторов, которых Скорсезе в своем письме к дочери по праву назвал настоящими режиссерами.
Льюин Дэвис — так зовут кудрявого фолк-певца (Оскар Айзек), который изо всех сил пытается прославиться в Нью-Йорке 1961 года. Ему мешают собственный гонор, отсутствие средств к существованию, равнодушие звукозаписывающих компаний, пропавший рыжий кот, подруга (Кэри Маллиган), ее муж (Джастин Тимберлейк), блюзмен-героинщик (Джон Гудман), безымянный слушатель в баре, который вместо восторгов отвешивает смачный удар по лицу. В общем — весь мир.
Льюин не только не спорит с мнением окружающих о себе, которые называют его если не лузером, то придурком, но и намеренно игнорирует любые попытки наладить с ним отношения. Дэвис не сдерживается в оценке других: ему не нравится все, что звучит вокруг него в среде фолк-музыкантов. И в его словах, хоть и напросто лишенных такта, можно найти достаточно разумных доводов. Правда, одного отрицания недостаточно, чтобы родить что-то новое, — к его музыке вселенная тоже абсолютно глуха.
Построенный весь на ироничных репризах, фильм Коэнов только притворяется несерьезной мелодрамой. Отбросив в сторону лица блаженных идиотов, с которыми Маллиган и Тимберлейк вытягивают высокие ноты, свитера крупной вязки и общую атмосферу Грушинского фестиваля в центре Нью-Йорка, мы получим достаточно тонкое размышление о природе творчества.
Подобно рыжему коту, который никак не дается в руки главному герою, Коэны мастерски ускользают от любых выводов, оставляя зрителям самим решить это уравнение со многими неизвестными. Был ли Льюин Дэвис на самом деле талантливым? Станет ли он когда-нибудь популярным? И если да, то кому и что для этого надо изменить? Автору свой подход к жизни и к песне? Или публике — к музыке?
Финал служит разве что слабой зацепкой. В нем ведущий сразу после Льюина Дэвиса приглашает на сцену молодого Боба Дилана (имеется в виду его первое публичное выступление, действительно состоявшееся в 1961 году). А самого Дэвиса — выйти на улицу, где его уже поджидает все тот же ярый почитатель музыки. Как и в начале фильма — совсем не для того, чтобы сказать Льюину спасибо.
Кажется, сама вселенная снова дает неудачному музыканту понять, что он что-то делает не так.
Впрочем, как любое настоящее искусство, музыка всегда проложит себе дорогу. Если понадобится, найдя себе место даже в таком специфическом жанре, как фолк. Как это случится в следующий раз или хотя бы где и когда — об этом не знают даже такие мастера, как Коэны. Но, как показывает феноменальный успех Боба Дилана, который случился с ним наяву, а не в кино, — музыка в целом не очень-то и страдает от отдельных неудач.
К слову, о Мартине Скорсезе и его 14-летней дочке: с кинематографом дела обстоят точно так же.
