Вариант из небытия
Прежде чем перейти к другим «эпизодам», связанным с фальсификацией произведений искусства и именем бывшего сотрудника Русского музея, искусствоведа Елены Баснер, расставим все точки над «i» в деле Васильева.
С чего все началось? В 2009 году гендиректор издательства «Золотой век» Леонид Шумаков предложил врачу Андрею Васильеву купить картину Бориса Григорьева. Цены на авангардиста зашкаливают: как раз в 2009-м на Sotheby's ушла акварель «Лики России» (из одноименного цикла)почти за миллион долларов, живопись котируется и того дороже. А холст «В ресторане» вроде бы и происходил из «хорошего дома» (генерала Николая Тимофеева), и «засветился» в 1914 году на страницах издания «Мой журнал для немногих», который выпускал купец 1-й гильдии, библиофил и собиратель Александр Евгеньевич Бурцев. И Васильев решился купить «картину с биографией» без экспертного заключения. Через год она отправилась на выставку в Москву, где ее увидела сотрудница Центра Грабаря Юлия Рыбакова. Эксперт, как выяснилось, еще раньше сталкивалась с ней и признала подделкой: экспертиза показала, что краски, использованные для создания полотна, появились уже после смерти Григорьева. Позже Васильев получил еще одно подтверждение тому, что ему всучили фальшивку, уже в Русском музее. Васильев кинулся к Шумакову, тот объяснил, что получил работу от Елены Баснер. Сама искусствовед, впрочем, не отрицала, что имела дело с такой картиной. Вот что она сказала «МК» в августе позапрошлого года (№26 020 от 21.08.2012): «Три года назад мне приносили работу, в подлинности которой я была абсолютно уверена. Но я даже не давала письменного заключения!».
А в апреле 2011 года в Русском музее открылась выставка Бориса Григорьева. Отлично помню тот вернисаж: море публики, лучшие, хрестоматийные работы Григорьева (далекие по красоте и мощи от приобретения Васильева) и дорогой увесистый каталог. В нем и обнаружился брат-близнец той самой картины, которую купил коллекционер. «Парижское кафе» (1913), картон, акварель, темпера, белила. 53,3х70,3. В собрании ГРМ» — узнаем из подписи. И вот что важно: «В ресторане» указывается как вариант опубликованной в издании работы. Здесь единственный раз упоминается предмет, происхождением которого сейчас так озаботился Следственный комитет Петербурга.
Звучит версия, что «Парижское кафе» поступило в Русский музей в 1980-х вместе с другими произведениями из коллекции Бориса Окунева. Профессор баллистики завещал свое собрание ГРМ, и его дочь исполнила последнюю волю отца. Он и правда мог купить работу в каком-нибудь комиссионном магазине, куда вещь действительно могла попасть из собрания Александра Бурцева. Издатель сыграл немаловажную роль в судьбе художника. Когда еще никому не известный Григорьев учился в Академии художеств, Бурцев стал привлекать его к оформлению фольклорных и этнографических сборников. Опыты в журнале Бурцева отозвались в самых известных циклах Григорьева: «Расея» (1918) и «Лики России» (1923–1924). Считается, что именно в «бурцевский период» (1910–1912) зарождается григорьевский гротеск, который и отличает его гениальную манеру письма. У Бурцева, очевидно, хранилась не одна работа Григорьева. Но потом все его капиталы и имущество были национализированы во время революции.
Однако кто видел полотно «Парижское кафе», кроме сотрудников Русского музея? Коллекцию Окунева принимала на хранение в ГРМ Баснер, и каталог по нему тоже она составляла. «Парижское кафе» на недавний вернисаж в Русском музее не попало и никогда прежде не выставлялось. Что касается каталога 2011 года, то там нет подписи Елены Баснер. В авторах издания бывшие коллеги искусствоведа — Ирина Вакар, Владимир Круглов, научный руководитель — Евгения Петрова. К последней фамилии еще вернемся.
После обнаружения клона своей покупки в каталоге Русского музея Андрей Васильев обратился в полицию — до этого надеялся, что работа все же настоящая. Заявление подал в июне 2011 года, но хода делу не дали. Подал иск на Шумакова, с которым, кстати, знаком 30 лет, но он не был удовлетворен за истечением срока давности. Написал в Министерство культуры: обещали устроить проверку Русского музея, но «не нашли серьезных оснований, чтобы направлять комиссию». И вот дошел до главы Следственного комитета РФ Александра Бастрыкина. Упорный врач оказался — видно, немало нервов, сил и средств вложил.
Елену Баснер арестовали на следующий день после возвращения из Хельсинки — 31 января. Она провела пять дней в СИЗО, сейчас находится под домашним арестом. Все электронные носители (компьютер, фотоаппарат, флешки) изъяты. Параллельно прошли обыски у других антикваров, которые могут иметь отношение к делу. Но следствие сейчас, должно быть, разрабатывает другого фигуранта дела — эстонца Михаила Аронсона. По словам Андрея Васильева, Баснер в разговоре с ним сказала, что именно он владелец картины, а она лишь посредник. Коллекционер же выяснил, что тот — неоднократно судимый уголовник. Баснер же заявила (через адвоката Ларису Малькову), что Аронсон принес картину в аукционный дом Bukowskis, где она работает, так картина и оказалась у нее.
Куда тянутся ниточки этого преступления? Сколько фигур задействовано в темной истории? Могла ли, как утверждает Васильев, «чья-то незримая рука» тормозить процесс так сильно, что делу мог дать ход только Бастрыкин?
Но презумпцию невиновности еще никто не отменял: а что если Баснер действительно ошиблась, приняв работу, которую ей показали, за чистую монету? Как-никак, из ее уст мы пока никаких признаний не слышали. Вот и ее коллега Ирина Шалина утверждает, что Баснер «живет совсем небогато, как все». Могла ли Елена Баснер сама стать марионеткой в чьей-то хитрой игре? В защиту искусствоведа собрано около 2000 подписей — среди поддержавших весь художественный Петербург, и не только. Кого они защищают?
Радиоактивный эксперт
Есть такая негласная гильдия под названием «уважаемые люди». Елена Баснер вошла в нее очень давно. Дочь культового советского композитора Вениамина Баснера, автора мелодий «С чего начинается Родина» и «На безымянной высоте», росла в лоне искусства и посвятила ему себя. Специальностью выбрала авангард, объясняла так: привлекла его таинственность, запретность. Закончила Ленинградский институт живописи, скульптуры и архитектуры и в 1978 году устроилась в Русский музей. Со временем стала старшим научным сотрудником отдела живописи второй половины XIX — XX века. Именно Баснер передатировала многие работы Казимира Малевича и курировала первую международную выставку, посвященную творчеству художника (1988–1991 годы, Москва–Ленинград–Амстердам–Вашингтон–Лос-Анджелес–Нью-Йорк). Вдруг в 2003 году уволилась по собственному желанию и ушла на «вольные хлеба» — экспертом в шведский аукционный дом Bukowskis, потом, с 2006-го, ведущим научным сотрудником в Музей петербургского авангарда (Дом Матюшина).
А через пару лет Елена Вениаминовна сделала сенсационное заявление: она нашла способ безошибочного анализа живописных произведений ХХ века. В 2008 году, за год до начала истории со злосчастной подделкой Григорьева, запатентовала ноу-хау. Секрет решения главной проблемы экспертизы, по мнению Баснер, кроется... в радиации. Способ предполагает измерение уровней изотопов цезия-137 и стронция-90. Если таковых много, значит, картина написана после 1945 года. Точка отсчета не случайна: впервые ядерный взрыв прогремел в Нью-Мексико в июле 45-го. Со времен Хиросимы и Нагасаки в мире было проведено более двух тысяч ядерных испытаний, так что выброшенные ими радиоактивные элементы теперь повсюду. В животных, деревьях, растениях, почве. И в красках, которые делаются из органических материалов, тоже. Логика такова: если картина довоенная — радиоактивных изотопов в красках нет.
Какой бы фантастической на первый взгляд не казалась идея, она имеет право на существование. Да, радиоактивные изотопы рассеяны по земле — где-то их содержание больше, где-то меньше, но они есть везде. Причем не только те, что появились на планете в результате ядерных взрывов, но и те, которые существуют в природе безо всякого человеческого вмешательства. Кстати, изучение последних с помощью радиоуглеродного анализа помогло ученым в 1990-х годах исследовать Туринскую плащаницу и доказать, что она создана не ранее ХIII века. И то результаты пересматривались несколько раз, не один год подряд. Но одно дело — радиоуглеродный анализ, он апробирован (хоть и дает сбои), другое — способ Елены Баснер. Обладает ли она прибором, который способен проводить подобные анализы? Каков процент погрешности? Все эти вопросы остаются повисшими в воздухе — ни сотрудники реставрационных мастерских, ни специалисты по радиации не смогли подтвердить «МК», что такой аппарат существует и способен давать точные результаты. Правда, и ни одной экспертизы, проведенной посредством такого анализа, не удалось обнаружить.
На этом месте стоит пояснить, из-за чего так встрепенулось искусствоведческое сообщество. Больше того — испугалось. Дело в том, что к работе экспертного сообщества давно накопилось много вопросов. Российский рынок переполнен подделками: называются разные показатели «загрязненности» — от 40 до 90%! А судопроизводства по случаям махинаций с произведениями искусства — никакого. Дело Преображенских если только вспомнить. Да, владельцев галереи, торговавших подделками, осудили, но, говорят, только после того, как они умудрились всучить фальшак в коллекцию Владимира Путина.
— Я пять лет занимался каталогами подделок, и у меня осталось более 1000 неопубликованных случаев. Антикварный рынок заполнен ими! — уверен издатель Владимир Рощин, чьи совместные с Росохранкультурой издания привели к обличению экспертов Третьяковской галереи. Искусствоведы признали больше 100 ошибочных заключений за собой. После скандала ГТГ перестала выдавать экспертизы частным клиентам.
— Раньше эксперты боялись быть замеченными в скандалах такого рода. Каталоги подделок развязали руки экспертам, они говорят: человеческий фактор, бывает, ошибся, — продолжает Рощин. — Сегодня эксперты — это каста неприкосновенных. Это единственная профессия, где ты можешь брать колоссальные деньги за свою работу. Конечно, не стоит клеймить всех. Но в случае ошибки эксперты не несут никакой ответственности. Пока арт-аферы не прекратятся, рынок не станет цивилизованным. Задержание Баснер — революция! Может быть, после этого эксперты станут бояться одурачивать. После этой истории пострадавшие встанут в очередь с исками против экспертов.
Сколько коллекционеров держат зуб на экспертов Третьяковки? Кто проверял отсутствие мотивов для этих ошибок? Коллекционеры сплошь молчат — знают, что правду сыскать ох как сложно. Большинство и не пытается. С другой стороны, эксперт — всего лишь человек. А кто не ошибается?
— Мы тоже люди! — вступается за коллег искусствовед, сотрудник Русского музея Ирина Шалина. — Знание предмета и провенанс — это важно, но есть то, что лежит за пределами понимания, на уровне интуиции. Экспертиза — не математика. Никто никогда не изобретет способ однозначной идентификации, всегда найдется два человека, один из которых будет «за», другой «против».
Ошибки или аферы?
Баснер чаще бывала «за».
Так, картину армянского художника Мартироса Сарьяна «Вид на гору Арарат» она определила как подлинник. Баснер выставила работу на аукцион Bukowskis, где Елена сейчас работает, за $50–70 тысяч. Однако пейзаж никто не купил. Позже московский коллекционер Виктор Шпенглер приобрел работу за 120 тысяч долларов. В отличие от Васильева — с письменным заключением за подписью замдиректора ГРМ Евгении Петровой (которая как раз значится в руководителях каталога Григорьева) и Елены Баснер. А через некоторое время коллекционер провел несколько дополнительных экспертиз: в Научно-реставрационном центре имени Грабаря и Научно-исследовательской независимой экспертизе имени Третьякова. Оказалось, полотно поддельное. Летом 2012 года дело возбудили, но потом закрыли.
Об этом «эпизоде» писали некоторые СМИ. О следующем — никто и никогда. Сразу оговорюсь: коллекционер, который в 2007 году купил эту подделку через Bukowskis за 40 тысяч евро, пока не готов открыть свое имя. Однако — через Владимира Рощина — в «МК» попали материалы, подтверждающие еще одну ошибку петербургского искусствоведа. Она касается работы, которая приписывалась театральному художнику Николаю Сапунову — живописцу, ученику Коровина и Серова, сценографу, утонувшему в 1912 году. Баснер посчитала, что «эскиз выполнен в характерной для художника стилистике, с соблюдением основных композиционных принципов...». Сомнений у искусствоведа вещь не вызвала, она вынесла вердикт: «Обладает высоким художественным достоинством и неоспоримой коллекционной ценностью». Однако через некоторое время наш аноним отправился в другие экспертные институции и везде получил противоположный ответ. Эксперты ГосНИИР, лаборатории технической экспертизы «Арт Колсалтинг», Института геологии и геохронологии РАН пришли к одному выводу не сговариваясь. Причем исследовали не на глаз, а делали «химию» и рентген. И установили, что работа не могла быть сделана раньше второй половины ХХ века. «По мотивам работы С.Ю.Судейкина «Сад Арлекина» из собрания Саратовского государственного художественного музея», — уточняет самая авторитетная из этих организаций — ГосНИИР. Согласитесь, все это выглядит подозрительно. Кажется, что авторитет Елены Баснер рассыпается как карточный домик. Но вопрос здесь даже не в ней и не в ее обвинителе.
Дело в системе. Она по своей природе фальшива. По идее, каждый акт купли-продажи, будь это покупка жвачки или Рубенса, должен фиксироваться документально. Но кто в антикварном мире сегодня оформляет чеки и контракты? У Васильева его нет, как и у тысяч других коллекционеров тоже. Все на словах. Антикварный рынок давно находится на полулегальном положении. По инерции движется с советских времен. А в СССР можно было, конечно, купить произведение искусства в комиссионном магазине, но редко когда стоящее. Самые актуальные авторы — те же авангардисты — были под запретом, значит, присутствовали на черном рынке, как и иконы и все остальное. Прошло больше 30 лет — но из тени рынок не вышел. Проблема в том, что нет отдельного ведомства, которое контролировало бы эту среду. Росохранкультуру распустили, а в Минкультуры вопросом занимаются три с половиной человека. Правоохранительные органы толком не знают, как действовать: практики в расследовании подобных дел почти нет. А сейчас вот дело Баснер. Действительно, революция.
