Но обо всем по порядку. Художественный руководитель, режиссер - постановщик, а заодно и сценограф вечера Владимир Васильев задумал мероприятие нестандартное, смелое, не укладывающееся в обычные схемы набивших оскомину мемориальных вечеров, что проводятся в таких случаях в Большом театре.
Вот что он рассказал «МК» накануне мероприятия: «Мы все в Фонде так много трудились над созданием программы этого вечера, хотели, чтобы он не был похож на другие, ставшие столь привычными юбилейные вечера. Поэтому и рискнули представить зрителю совершенно новую программу, где хореографы разных стилей и направлений ставили номера для вечера специально в память о Екатерине Максимовой или посвящали ей свои номера, которые еще не видели в Москве. Здесь не будет обычного для таких событий гала-парада звезд, но поскольку все участники его создания работали с любовью и отдачей, я надеюсь, что все это будет интересно зрителям, поклонникам, друзьям. Во всяком случае, мы бы хотели доставить им всем удовольствие, и чтобы вечер был теплым и светлым».
Так поначалу и было. Начатый стихами, которые Владимир Васильев посвятил своей покойной жене и хореографической композицией на музыку Мессы си минор Иоганна Себастьяна Баха, вечер и в дальнейшем был проникнут ностальгической грустью…
В Интермедии семь маленьких учениц Московской академии хореографии под музыку «Щелкунчика» воплощали на сцене образы максимовских героинь: в самой первой легко угадывалась Маша из «Щелкунчика», другая изображала Китри из «Дон Кихота», третья вышла на сцену Анютой, следующая — принцессой Авророй из «Спящей красавицы»…
В поставленном к вечеру самим Владимиром Васильевым «Вальсе-фантазии» на музыку Глинки вместе с премьером Большого Владиславом Лантратовым прекрасно танцевали максимовские ученицы Наталья Балахничева, Кристина Кретова, Анна Никулина, Татьяна Предеина, Марианна Рыжкина.
Как и обещали организаторы, особенно много на сцене было современной хореографии. Раду Поклитару закончил первое отделение специально поставленным для вечера номером «Земля обетованная», в конце которого с колосников сбрасывались веревочные лестницы, по которым вверх, словно в фильме «Тот самый Мюнхаузен», карабкались на «небо» артисты Воронежского театра оперы и балета, специально приехавшие в Москву для чествования великой балерины. Оригинально смотрелся и номер его ученика, танцовщика труппы Поклитару «Киев Модерн-балет» Алексея Бусько.
Из четырех номеров, которые поставила для вечера Елена Богданович, выделялся «In the air» на музыку Моцарта: одетые в белые пачки с черными вставками на лифе танцовщицы волшебным образом летали на Исторической сцене Большого театра, словно в невесомости. Такой эффект достигался за счет одетых в черное и танцующих на черном фоне, а потому практически невидимых партнеров. Хорошо смотрелся и ее «эко-балет» «Тайна сакуры», в котором одетая в красивейшее черное кимоно японка из балета «Москва» Саяка Такуда сплетала современный танец с опытом восточных практик.
Не ударили в грязь лицом и бразильцы: номер выпускника современного отделения школы Большого театра в Жоинвиле Акселя Лукаса «Два плюс один», исполненный тремя темнокожими бразильскими танцовщиками, также был благосклонно встречен публикой. А уж танцор фламенко Эдуардо Герреро, сочинивший и исполнивший Сегирилью де Долорес («Боль утраты») памяти Максимовой бешеной дробью сапатеадо, зал просто потряс. Вечер можно было бы считать удачей…
Но под самый конец подвела организаторов консервативность публики. Если напоминающий мультфильмы Норштейна прекрасный номер белорусского хореографа Дмитрия Залесского публика еще проглотила, то «Пустую комнату» израильтянина Идо Тадмора терпеть не стала.
Видеть то, что произошло в дальнейшем в Большом, лично мне приходилось лишь однажды: когда лет четырнадцать назад, на вручении престижнейшей премии Benois de la danse, публика устроила обструкцию балерине Волочковой, а заодно с ней и перформансу авангардиста Яна Фабра «Мои движения одиноки как бездомные псы». Тогда зрители начали бузить, заподозрив нечестность в присуждении премии скандальной балерине, и возмутились имитированию мастурбации, которую устроила под тушей подвешенного дохлого пса (естественно, искусственного) на сцене Большого танцовщица Яна Фабра.
На вечере, посвященном 75-летию Максимовой, все было пристойнее. По сути, это был номер как номер. Довольно симпатичный, забавный и одновременно немного грустный. На фестивалях современного танца такие показываются десятками и никаких протестов не вызывают. Но в стенах Большого театра, да еще на вечере памяти великой балерины, видимо, все смотрелось иначе.
Двое клоунов, напоминающих Арлекина и Коломбину из старинной комедии дель арте, с дурацкими хвостиками на голове и в столь же дурацкой одежде, изображая мужа и жену, сначала, сидя за столом, смачно ругались, имитируя звуки на манер кудахтанья куриц. Потом мирились, дрались, после опять мирились. Ползали по сцене, кувыркались. Затянуто это было, правда, неимоверно — минут на 15. Утомленные и плохо подготовленные к восприятию современной хореографии зрители наконец потеряли терпение… Начались захлопывания. А когда Арлекин стал кусать лежащую на сцене Коломбину за задницу, на 1-м ярусе по центру раздался оглушительный свист, послуживший сигналом к началу беспорядков. Спустя короткое время из 1-й ложи бельэтажа раздалось громкое «Позор!». Этого возгласа оказалось достаточно для того, чтобы завести публику. Дальше началась вакханалия: люди кричали, свистели, топали ногами, вопили, неистовствовали. Но и под улюлюканье зала, истошные крики «Долой со сцены!», «Уматывайте!», «Это оскорбление памяти Максимовой!» остановить номер не удалось — израильские танцоры невозмутимо продолжали. И даже на поклонах, словно в издевку, Арлекин нарочито лапал виляющую попкой Коломбину.
Выкрики, среди которых был почему-то и «Позор Урину!» (Урин-то здесь при чем?), одним казались спланированными, поэтому одной из версий произошедшего стала «намеренная акция против нового руководства Большого театра и лично его нового гендиректора». Другие же опрошенные мной (а среди них капельдинеры и представители клаки, поклявшиеся, кстати, что не имеют к произошедшему ни малейшего отношения) в теорию заговора не верили и склонялись к версии «спонтанного и искреннего зрительского возмущения».
Как бы то ни было, спас положение сам Владимир Васильев. Одно его появление на сцене утихомирило крикунов. Когда после недолгого затемнения на сцене появился одиноко сидящий на стуле артист, рядом с которым пустовал второй стул, — зал потонул уже в неистовой овации.
«Оправдывать ожидание публики не значит подстраиваться под ее настроение или подчиняться ее диктату. Я часто сталкивалась с возмущенным неодобрением, когда решалась на что-то новое, интересное для меня, но непривычное для зрителей и даже коллег. Понимаю, что есть люди, которым мои работы не нравились, и отношусь к этому совершенно спокойно; я никогда не стремилась быть приятной всем. Если бы я прислушивалась к подобным претензиям, возможно, многое в своей творческой жизни так бы и не сделала». Это слова самой Екатерины Максимовой, напечатанные, словно в предчувствии скандала, в роскошном буклете, выпущенном специально к этому вечеру.
