Буги-вуги
Начну с себя, школьника.
Не ходите, дети, в школу.
Пейте, дети, кока-колу
И танцуйте на досуге
Стильный танец буги-вуги.
Эту наивную песенку мы распевали в старших классах. Кока-кола в магазинах не продавалась. Буги-вуги слушали на привезенных из-за границы «пластах» — черных блиноподобных дисках.
Был устроен вечер танцев в актовом школьном зале. Мой одноклассник Игорь Пронин танцевал твист, тоже модный и тоже запрещенный. Учительница не выдержала:
— Пронин, не крути задом!
Уже давно нет в живых Игоря. И многих наших учителей. И Гали Лаврухиной, которая неизменно вспоминала этот случай, когда мы, повзрослевшие, встречались нашим дружным классом.
Мнимый больной
Студенческие зимние каникулы. Папа добыл для меня путевку в театральный Дом творчества «Руза». Там сказочно. Ветви елей и сосен очерчены снегом. Работает ресторан «Уголек». Наливают «Рябину на коньяке». В соседней с моей комнате — сын известного артиста, сам не лишенный театральных дарований.
В холле корпуса, куда нас поселили, стоит допотопный телевизор, болельщики смотрят по ночам хоккей. Шум и гвалт ужасные. А мы с девушками. И крики «Шайбу!» нам мешают. Интима тишины нет. Сын артиста придумывает ход: появляется перед болельщиками и говорит:
— В моем номере тяжелобольной человек, сделайте звук потише.
Звук прикручивают. Но через пять минут забывают о мнимом больном, и опять по всему корпусу разносится голос комментатора и вопли трибун.
Снова явление моего друга перед болельщиками:
— Будьте добры, в моем номере тяжелобольной человек.
Опять тишина и опять возвращение прежнего шума. Тогда приятель, обмотав голову полотенцем на манер чалмы и накинув простыню на манер халата, выходит и слабым дрожащим голосом говорит:
— К вам уже выходил мальчик и просил за меня. Дело в том, что я — тяжелобольной человек...
Произведенный эффект превосходит ожидания. Болельщики выключают телевизор и расходятся по номерам. Велика сила театрального искусства!
Подглядывание
Первые уроки принципиальности и компромиссности. Одноклассник сообщает: к нему в квартиру регулярно приходит мыться мама другого нашего одноклассника. В коммунальных квартирах, где все мы обитаем, не везде установлены ванны. Социалистическая бедность еще не побеждена. Чтобы помыться, надо идти в баню на Плющиху. Там грязно и противно. Иногда толпа к кранам с горячей и холодной водой такая, что не пробиться. И люди сговариваются и ходят мыться к тем, у кого в квартире ванна есть.
Мой приятель (мы вступили в период сексуального созревания) предлагает мне через выходящее в кухню из ванной окно на маму третьего нашего друга посмотреть. Рассказывает, что, когда женщина трет себя мочалкой, ее сиськи смешно дергаются. Где еще такое увидишь? Где мальчики нашего возраста могут увидеть голую женщину? Для этого надо лишь взгромоздиться на кухонный стол.
Пошел ли я подглядывать? Нет. Но и не остановил приятеля. С тех пор — не покидающее чувство беззащитности человека перед подглядыванием и вина перед одноклассником, чья мама была выставлена на позор.
Попутное воспоминание
Мой приятель, когда в первый раз отправлялся в баню, получил инструкцию от родителей: «Придешь — первым делом возьми шаечку». Он пришел в баню и стал искать компаньонов. Он решил, что ему надо сколотить банду, ватагу, шайку. «Шаечку». Иначе внутрь не прорваться. О тазе, который носит название «шайка», он не подумал.
Музыка
В Ленинграде, в знаменитой гостинице «Европейская», — я, Анатолий Алексин, Радий Погодин и помощник Сергея Михалкова Владимир Александров. Алексин занимает «люкс», где (может, «люксу» такое положено по статусу?) стоит рояль. Володя Александров садится к инструменту и ударяет по клавишам, начинает играть. Мощные раскаты музыки сотрясают старое здание. Алексина это приводит в неописуемый восторг и чрезвычайное возбуждение.
— Вот так, пусть знают! Пусть знают, что такое интеллигенция! — восклицает Анатолий Георгиевич.
Кто должен знать? Обслуживающий персонал? Соседи? Почему и зачем им нужно это знать? До сих пор не ведаю.
Ушедшие
Становлюсь старше многих, кто был старше меня. Это не сразу укладывается в голове. Но я привыкаю. Раньше они, ушедшие, поучали меня и объясняли мне, что такое жизнь. Теперь я мог бы рассказать им о своем понимании жизни. Но они не услышат. И все же я хочу вступить с каждым из них, покинувших этот мир, в диалог.
Самоубийство
Мы сидим с Алексиным и главным редактором молодежного журнала в ресторане Дома актера, еще на Тверской, еще не сгоревшем. Водка, «бородинская» селедочка… Мирная, ленивая беседа.
Проходит очень немного времени после той нашей встречи. Алексин мне говорит:
— Саша (тот самый редактор) выбросился из окна.
Как? Почему? Туманные объяснения и неясность до сих пор.
Чаковский
Интересно ли кому-нибудь то, что я помню? Или это важно и значимо лишь для меня?
Александр Чаковский, главный редактор «Литературной газеты», куда меня приняли на работу после журфака, — удивительная, требующая обстоятельного осмысления фигура. Герой Соцтруда, сумевший создать демократическую газету в тоталитарное время…
Желая быть в курсе главных событий мировой культуры, Александр Борисович устраивал в редакции просмотры лучших зарубежных фильмов. Таких, которые не демонстрировались в общедоступных кинотеатрах. Например, «Корабль дураков», «Механический апельсин»…
Думаю, Чаковский мог бы организовать просмотр у себя в кабинете, или на даче, или поехать в знаменитое кинохранилище «Белые столбы». И рядовые сотрудники «ЛГ» его бы прекрасно поняли. (Если бы вообще узнали о таких сеансах.) И в голову никому бы не пришло его осуждать. Что положено знать кандидату в члены ЦК КПСС, то должно оставаться тайной за семью печатями для простых смертных. Существовал же так называемый «Белый ТАСС», который позволено было читать только начальству…
Но не таков был Александр Борисович. Интересные ему фильмы смотрели все — начиная с его замов и кончая техническим персоналом.
Между прочим, в «Литературной газете» той поры не было пропускной системы. В здание мог войти любой и получить консультацию у любого сотрудника «ЛГ». Чаковского убеждали: пропуска необходимы. Всюду, во всех редакциях существовал институт пропускной системы. Чак, как его кратко называли в коллективе, стоял на своем. Не подействовал даже довод одного из работников международного отдела, который сказал: «А вот, допустим, проникнет в наши коридоры представитель американского или английского посольства или какой-нибудь французский журналист, возьмет подготовленную к печати сверстанную полосу газеты, а потом сравнит с той страницей, которая появится в вышедшем номере, и увидит, какая правка внесена». Поскольку правку вносили не только литературную и редакторскую, но и цензурную, Чаковский призадумался. Но пропуска так и не внедрил.
Красивая
Лидия Георгиевна Катунина, секретарь отдела русской литературы, женщина редкой красоты, выдавшая мне первый «литгазетовский» блокнот и казенную шариковую ручку (когда я пришел на работу в «ЛГ»), оставалась не молодящейся, а вот именно молодой, выглядела юной, несмотря на возраст. Одним из ее поклонников был водитель кремлевского гаража, он подкатывал за ней к зданию «Литгазеты» на роскошной правительственной черной машине. На таких не ездили ни сам Чаковский, ни его замы.
Осколки
Состоим из осколков прошлого, они окружают нас, как спутники, которые вращаются вокруг центральной планеты. Из этих осколков пытаемся построить целостный мир и сотворить свою жизнь, склеивая разрозненное в единое целое. Сколькое — непонятно почему — не забывается, то и дело всплывает в памяти. Например, стишок из детства:
Перед вами, дети, слон,
Он огромен и силен.
У него, как у малайца,
Отросли большие Яша,
Яша, не балуй,
А то лев откусит Ху
лиган ты, Яша,
Говорит папаша.
Впечаталось на всю жизнь. Порой сам не знаешь, с чего вдруг всплывает неизвестно когда впорхнувшая в сознание фраза:
«Ничего, перезимуем, наш папаша — сибиряк».
Это — уже из детского анекдота о том, как женщина захотела избавиться от нежеланного ребенка с помощью поедаемого ею в неограниченных количествах мороженого…
Неприкаянные воспоминания
Воспоминания всплывают, борются с набегающими волнами свежих событий. Перед тем как окончательно идти на дно, непременно пытаются оказаться на поверхности, хлебнуть свежего воздуха, а уж затем окончательно кануть. Не дайте им погибнуть! Бросьте бумажный спасательный круг! Запишите!
