Прямая связь
Великолепный чтец Рафаэль Клейнер, наделенный уникальным чувством юмора и уникальной памятью (часами наизусть он может читать Чаадаева и Пушкина, Мамардашвили и Мандельштама), на одном из своих выступлений услышал отзыв зрительницы (она шептала своей соседке):
— Не может быть, чтобы он все помнил. Такого не бывает. И Рильке, и Ахматову, и Пастернака… Наверняка есть какой-то подсказывающий механизм. Вот я после выступления подойду, обниму в знак благодарности и как следует его осмотрю.
Клейнер после выступления ушел за кулисы, вставил в ухо длинную нитку и вышел на поклон.
Когда дама подошла обниматься, он ей сказал:
— Осторожно, не повредите наушник, а то прервется связь.
— С кем?
— С Володей… с президентом… Я с ним в постоянном контакте. Если что забываю, посылаю сигнал. Он мне подсказывает. Особенно стихи.
* * *
Еще из рассказов Клейнера:
— В Музее Маяковского проходил вечер памяти Марины Цветаевой. Выступала Анастасия Цветаева, сестра поэтессы. Она сказала: «Я прочту стихотворение Марины, которое никому не известно, оно нигде не печаталось». Стала читать, сбилась, забыла слова… Весь зал хором подсказал ей забытую строчку.
Температура поэзии
Рассказал литературовед Виктор Чалмаев. В журнал «Молодая гвардия», где он заведовал отделом поэзии, принес подборку своих стихов Евгений Евтушенко. Редколлегия выбрала из большой рукописи семь стихотворений. Евтушенко поинтересовался у Чалмаева: какие именно одобрены? Чалмаев перечислил. Евтушенко сказал:
— Не пойдет.
— Почему?
— Это 36,6°.
Чалмаев удивился:
— Но ведь это и есть нормальная температура человеческого тела.
Евтушенко возразил:
— У поэта так быть не должно. Его должно либо лихорадить, либо бросать в жар.
Пришлось добавить к подборке еще одно стихотворение. Оно-то и произвело главный фурор. Читатели говорили именно о нем.
Чалмаев сказал, что аналогичная история произошла в журнале «Октябрь». Там тоже выбрали «ровные» стихи. Евтушенко настоял, чтоб к ним присоединили «Кровать была расстелена и ты была растеряна». И опять-таки именно это стихотворение выполнило роль возмутителя спокойствия.
Частушки
Виктор Чалмаев рассказал, как перепасовывался частушками с Александром Твардовским. Александру Трифоновичу нравилась та, которой восхищался Сергей Есенин:
На пригорке, у кринички,
Зайчик просит у лисички.
А лисичка не даёт.
Зайчик лапкой достаёт.
Твардовского привела в восторг и другая помнящаяся Чалмаеву частушка:
Я на речке была,
Встретила Тараса,
Он меня и так, и сяк,
А я не далася.
Мне Чалмаев подарил вот какую частушку из своей коллекции:
Я на горке была,
Я Егорке дала.
Не подумайте плохое,
Я махорки дала.
«Что вам до общества?»
Виктор Чалмаев рассказал о том, как Ярослав Смеляков, который заведовал отделом поэзии в журнале «Дружба народов», попросил Михаила Светлова принести новые стихи. Михаил Аркадьевич откликнулся на просьбу. Его стихи звучали так:
Ходят грустной парою
Комсомольцы старые.
Трудно в старости теперь —
Много в обществе потерь.
Казалось бы, Ярослав Смеляков, изведавший множество несправедливостей, должен был отнестись сочувственно (или, по крайней мере, снисходительно) к этим строчкам. Но и он вытянулся во фрунт перед требованиями партии и цензуры. Стал убеждать Светлова:
— Что вам до общества?
И предложил вариант: «Много у меня потерь».
Светлов согласился.
Двум смертям не бывать?
Поэт Анатолий Парпара рассказал поразительное. Когда его отца призвали на фронт, мама с ним, крохотным мальчиком, уехала на Смоленщину, к родственникам, в деревню Тыновка. И как раз угодила под оккупацию. Жили впроголодь и в страхе. Линия фронта проходила совсем рядом, по реке Угре. Пришли войска генерала Петра Белова. Он совершал рейды по тылам и остановился как раз в избе бабушки Анатолия, а следом нагрянули каратели — в основном украинцы и латыши, согнали тех, кто оставался в деревне, к амбару и расстреляли. Толя и его мама чудом остались живы, он и она были ранены (об этом ранении ему еще доведется вспомнить позже). Дом каратели сожгли. Жить стали в картофельных ямах. Там, где раньше хранили овощи. Теперь хранить стало нечего. Приходили то разведчики, то партизаны, требовали еду, а где ее было взять? Близкий выстрел пушки вогнал Анатолия (ему тогда был годик) то ли в контузию, то ли в летаргию. Но, может быть, это было какое-то другое состояние: он оставался неподвижен и, кажется, не дышал. Прошло несколько дней, решили его хоронить. Сколотили гроб из досок, отрывая их от ящиков для снарядов. Мать находилась в тифозном полубреду, но, когда тельце мальчика опустили в вырытую могилу, она очнулась и бросилась к нему: «Он живой!» Вытащила сына и, прижимая к себе, скрылась в землянке. К ней никто не подходил, старики рассудили: сама увидит, что тельце холодное, и предаст его земле. Но еще через несколько дней веки мальчика дрогнули.
Бабушка отправилась в соседний населенный пункт, выменяла на свой шерстяной платок полкурицы. Этим бульоном и выкормили доходягу… Так Анатолий Парпара превозмог первую свою смерть.
Под Самотлором он летел в вертолете с журналистским заданием. Лопасти вертолета, так называемая вертушка, забарахлили, а потом и вовсе отскочили в сторону. Машина, зависшая в воздухе, стала падать. Брюхо ее могли пропороть пики сосен и елей. Но надо же было случиться такому, что она угодила меж вековых деревьев. Хвойные лапы спружинили, они были настолько мощными, что подбросили вертолет, а затем по этим же мощным ветвям он плавно соскользнул вниз. Конечно, без травм не обошлось, много лет лицо Анатолия безобразил шрам. Позже он исчез. Это была вторая несостоявшаяся смерть.
С писательской делегацией Парпара отправился на фестиваль поэзии в Среднюю Азию. Был известен маршрут, по которому он и его товарищи должны были следовать, — в порт Красноводск на Каспии. Но два поэта из другой группы загуляли, и Анатолия попросили примкнуть к той группе и поехать в городок Мары. Машина, где он должен был ехать (по первому маршруту), натолкнулась на сбежавшего из казармы с автоматом солдата, который изрешетил автомобиль — погибли все.
Анатолий ничего об этом ужасе не знал и прямо из Мары, минуя Ашхабад, полетел в Москву. В ЦДЛ к нему бросился Олег Дмитриев: «Ты живой?» Оказалось, фамилию не успели внести в список второй группы, Анатолий значился в первом и считался погибшим. Такой была третья несостоявшаяся гибель.
В 1988 году Анатолий попал в больницу. Из почки вынимали камень. Но внесли инфекцию. Два месяца он находился в тяжелейшем состоянии: начался абсцесс. Почку пришлось удалить. Абсцесс перекинулся на вторую. Врачи, видимо, его списали. В забытьи он видел и то, как летит по светлому коридору к еще более яркому свету; видел себя, распростертого на операционном столе, и склонившихся над телом хирургов; видел калиточку, которую приоткрыл и услышал птичьи голоса, на него повеяло райской теплотой. Остановило от того, чтобы сделать шаг внутрь кущ, воспоминание о маленьком сыне. «Надо его растить. Я еще успею побывать здесь», — подумал Анатолий. Он очнулся от боли. Оказалось, медсестра, делая послеоперационный укол, угодила иглой в то самое место, куда ранила Анатолия в 1942 году карательская пуля. Так он очнулся после четвертой несостоявшейся смерти.
Разумеется, я спросил: ради чего, по его мнению, судьба хранит и оберегает его? Он ответил, что в 15-летнем возрасте мечтал стать Львом Толстым. Но жизнь складывалась иначе, пришлось служить на флоте, работать на метрострое, образование получать заочно. В 1973 году Анатолий побывал на родине, возле той самой реки Угры, где подвергся расстрелу. И увидел: на месте деревни остались два вишневых дерева. Сердце сжалось при виде запустения. Анатолий начал работу над исторической драмой о великом стоянии на реке Угре, а затем решил расширить эпопею и в поэтически-драматургической форме рассказать еще и о Смутном времени, наполеоновском и гитлеровском нашествиях. Он твердо знает, что ради этого ему и сохранена жизнь. Свой долг он должен исполнить во что бы то ни стало, но старается не говорить об этом пафосно.
Дети лейтенанта Шмидта
Почему Ильф и Петров в ироническом контексте (а многие другие — очень серьезно) писали о сыне лейтенанта Шмидта? Что это за фигура и насколько она реальна? Прозаик Виктор Смирнов, автор романов «Тревожный месяц вересень» и «Обратной дороги нет», погрузился в архивы (этот легендарный лейтенант Шмидт дружил с его двоюродной бабушкой) и выяснил: Шмидт женился на проститутке. Это был акт гражданской отваги — дворянин выступил за уравнивание в правах представителей высшего света и отверженных. Она родила ему сына. Которого лейтенант вырастил и даже предпринимал с ним совместные морские походы. Мальчик принял участие в революционных событиях. Был восславлен. А потом исчез. И обнаружился уже за границей. Написал там плохо о той самой революции, которая его вознесла. Его перестали упоминать в советском обиходе, но героический ореол остался. Свято место пусто не бывает. Объявилось много авантюристов, называвших себя тем самым легендарным именем.
Пожить для себя
Леонид Утесов, находясь в преклонном возрасте, обратился к врачу. Пожаловался, что плохо стало получаться с женщинами. Врач сказал:
— Что вы хотите? Такие солидные годы…
— И поделать, исправить ничего нельзя? — спросил артист.
Врач развел руками. Утесов заключил:
— Наконец-то смогу думать не о других, а о себе… Хоть немного поживу для себя.
