В квартире старого мхатовского дома, что в Голенищевском переулке, живет его ангел-хранитель — его Таня, Татьяна Семеновна, врач по профессии и добрейший души человек. На лице — грустное подобие улыбки, показывает семейные альбомы с фото, рассказывает мне о нем. Больше 60 лет они прожили вместе. Две разные страны, один театр, уйму его ролей и бесконечное число ее пациентов — чего только не пережила их любовь.
Это его последний спектакль — «Трудные люди», хотя снимок был сделан раньше. У него уже одышка появилась. Говорил мне: «Наверное, больше не смогу играть, не смогу на сцену выходить». Потом как-то раздыхивался и играл. Вот и сыграл в последний раз в августе. А на программе «Жди меня» ему было проще — сидел за столом, бумаги перед ним… А один раз взбежал по лестнице на четвертый этаж, забыв про болезнь, и прямо на передаче ему стало плохо. Когда возвращался с программы, иногда просто было не узнать его — он так переживал все эти истории. Как будто они с ним случились.
Вот на этой фотографии — мальчик с папироской. Смешной такой. Когда мы женились, я сказала Игорю, почти ультиматум поставила: «Вот бросишь курить, возьму твою фамилию». Мой отчим, Александр Петрович (А.П.Штейн — известный советский драматург. — М.Р.), узнал, что я выхожу замуж за Игоря, даже испугался, сказал: «Ты только не бери его фамилию. Ну что это за фамилия такая — Кваша? Может, мужчина? А может, и женщина?» Но Игорь обещал бросить, если я стану Квашой, но... не бросил... и я не взяла его фамилию. Только раз в жизни он бросил папиросы, на четыре месяца — вот была мука: лежал лицом к стенке, злой, мрачный — ужас. В молодости у него по пачке уходило, а в последнее время даже десяти сигарет не выкуривал. Да он сам всё прекрасно про себя понимал, но уже поздно было бросать, ведь курил он со школы, с четырнадцати лет.
Как мы познакомились? Галя Волчек уехала отдыхать в Коктебель и сказала Игорю: «Поедем со мной — у меня там знакомая девочка отдыхает, очень хорошая, я тебя с ней познакомлю». А он к этому времени уже со Светкой Мизери (Светлана Мизери, в то время ведущая актриса «Современника». — М.Р.) разошелся. Ну и поехал. Днем пришел на волейбольную площадку, где все мы собирались, там и познакомились: «Это — Игорь». «Это — Таня». И он мне сразу понравился, хотя в Москве у меня был мальчик.
А вечером все пошли в кино, я до сих пор помню название фильма — «Плата за страх» с Ивом Монтаном в главной роли. Игорь сидел рядом со мной. Потом пошел провожать и сказал, что я ему понравилась. А я ему зачем-то ляпнула: «А у меня в Москве есть мальчик». — «Ох, ну почему же мне не везет?» Ушел, а на следующий день на пляже Галя Волчек накинулась на меня: «Что ты ему сказала? Он собирается уезжать. Ты знаешь, что в него влюблена Ирка Скобцева». Но он не уехал. А вот когда мы вернулись в Москву и ехали с вокзала домой на метро, то прямо на эскалаторе, на «Площади Революции», Игорь мне сказал: «Давай поженимся». Я ответила: «Давай».
Когда я с папой в Ленинграде встретилась (Семен Мандель — известный театральный художник. — М.Р.), сказала: «Папа, я замуж выхожу» — «За кого?» — «Ты знаешь, он артист» — «Ты с ума сошла, они же 24 часа в зеркало на себя смотрят» — «Он не похож на такого». В зеркало Игорь смотрелся, но мало. Первый спектакль, который я с ним увидела, был, конечно же, «Вечно живые». Игорь играл Бориса. Он мне тогда очень понравился. А если бы не понравился? Да ничего бы, думаю, тогда бы и не было.
Свадьба у нас была в «Национале» — мои родители деньги дали. Народу было много, особенно много маминых друзей пришло. А из наших — только из «Современника»: Волчиха с Женей Евстигнеевым, Ефремов — не помню точно, был ли он? Мама дала нам три тысячи, чтобы мы купили постельное белье, ведь мы у Игоря начали жить. Папа из Ленинграда тоже прислал деньги, а у наших друзей на подарки денег не было совсем — бедные все тогда были.
Игорь в роли Сталина — это на съемках у Глеба Панфилова «В круге первом». Вообще Игорь не очень-то любил рассказывать про работу. Я знала, что если скажет что, то только на следующий день. Особенно в последнее время приходил со спектакля или со съемок усталым, и я знала — его лучше не трогать: сам все потом расскажет. Иногда спрашивал мнение мое. А я говорила ему, например: «Не играй с Мишкой Казаковым, он предаст». И действительно, был такой спектакль «Сирано» — и они сначала договорились, что будут репетировать вместе — сначала Игорь, потом Миша — и играть станут в очередь. Но потом получилось так, что Мишка стал Игоря как-то оттеснять и премьеру сам сыграл. Так было, но их-то нет...
У нас всегда собаки жили, всегда. Игорь любил их. Но на этом снимке, где я с Володей, сыном нашим, не наша собака. А наша самая первая — Чапа, нам ее кто-то принес и отдал. А потом много лет только одни бультерьеры были — они ласковые, умные такие, а не страшные вовсе. И последняя у нас — Маня, тоже бультерьериха, ее все обожают.
Игорь умел дружить. В «Современнике» с Гафтом дружил, с Галей. С Андрюшкой Мироновым они, если сходились, веселье, шутки начинались... Из жизни, то есть не из театра, у него были Гриша Горин, Аркаша Хайт (хотя с театром все равно оба связаны), очень он их тоже любил. А еще очень дружил с Борей Месерером и Беллой. Беллочка говорила: «Ты мне как брат». А Борю в театр как раз Игорь привел, и тот свой первый спектакль в «Современнике» сделал.
А вот на этой фотографии мы под Парижем, в гостях у Шагала. К нему нас привела Люда Максакова. Нас поразило, что он, великий художник, а очень маленького роста. И почему-то сразу он спросил у меня: «Вы врач? Можете посмотреть мою грыжу?» И начал снимать рубашку, а его жена Вава начала ругаться на него: «Ты что? Тебя в Швейцарии всего обследовали!».
Это произошло в начале 70-х. «Современник» пригласили на гастроли в Швецию. И вдруг выясняется, что Игорь и Валя — не выездные. И вот тогда Галя Волчек собрала собрание всей труппы и сказала, что вот их не пускают и все вместе должны решить — ехать или нет. Потом Игорь пришел с собрания и рассказал, как все было: «Представляешь, все проголосовали не ехать». А в других театрах, я знаю, в таких случаях худруки безропотно заменяли артистов.
Я точно и не знаю, за что их решили тогда наказать. Скорее всего из-за того, что когда мы ездили в Париж, то встречались там с Викой Некрасовым (Виктор Некрасов, писатель, эмигрировал из СССР во Францию). Мы когда приехали первый раз в Париж, Игорь сказал: «Ну что мы будем прятаться? Хватит дрожать». И я помню, как Вика повел нас в кафе, а Игорь захотел заплатить, но Вика засмеялся: «Не надо, я тут немножко поклеветал на радио, деньги есть». Он в Париже на радио работал. Но фотографий у меня парижских с Некрасовым не сохранилось. Но сказать, что Игоря преследовали за это — будет неправдой. Его только один раз вызывали в соответствующие органы. Игорь сказал, что Некрасов его друг. Один человек, которого вся артистическая Москва знала как стукача, только сказал ему: «Ты съездил в Париж, мой шеф тобой недоволен». Но никаких угроз не было.
Последние 10 лет Игорь каждый год ложился в клинику 1-го Меда. И 10 лет я ждала, что что-то случится. И в последний год ждала... Когда Игорю стало совсем плохо, он поехал к доктору Чучалину. Тот посмотрел и только спросил: «Что же вы все так поздно приходите?»
Не очень-то он берег себя. По весне можно было поехать в Израиль, а он уже не хотел. Мы вместе легли в больницу — он на одном этаже, я — на другом. Он приходил ко мне, я спускалась к нему. И вот уже выписываться, его хотели врачи раньше отпустить, и он пришел ко мне. Стоит, говорит: «я пришел с тобой попрощаться, завтра иду домой и буду ждать тебя». Сейчас это иначе воспринимается, а тогда...
С утра в тот день я ходила к нему в реанимацию, врачи мне на него жаловались: он устроил им скандал, потому что они запретили ему смотреть футбол — его любимый «Спартак» играл. А в реанимации-то телевизор не полагается. Потом врачи позвонили и сказали, что Игорь... Вдруг поняла, что не могу встать, у меня ноги перестали ходить. Но сейчас врачи говорят, что ноги могут восстановиться — капельницы, лекарства… Вот потеплеет, стану на улицу выходить. У него был астмоидный бронхит, в заключении так и написано: «хроническая обструктивная болезнь легких. Бронхиальная астма».
Я о нем все время думаю. Ну как я могу без него? Еще думаю — как он лежит на кладбище? Холодно там.
