Ушёл и я бы, чтоб сентябрь меня не мучил…
Столкнулись лбами нынче вёдро с непогодью.
Хотел расстроиться. Опомнился: хотя,
чего я жду ещё? На улице-то вроде -
сентябрь...
Но мало радости, когда пришёл ретивый,
одевший в плащ и сапоги природу, гость-
-сезон, напомнивший: жизнь бренна, в перспективе -
погост...
И маршем траурным стучит по заоконью -
за разом раз - взгрустнувшей осени слеза.
И ясно: лета ждать назад (оно - покойник) -
нельзя...
Обмыв листвы усопшей мертвенную кожу
(обряд такой. Зачем же? Бес его пойми!),
настойкой луж ненастье правит дней погожих
помин...
Как стопку тризны чёрным хлебом, кроют тучи
собой стакан холодной водки бытия.
***
Ушёл бы (волю дайте!) чтоб сентябрь не мучил -
и я...
Аве Мария поздней осени…
Осень поздняя. Тоска. Умирание.
Стыль. Промозглость пространства.
Ты присядь, Аве Марию наиграй мне.
Ту, что Шуберта. Франца.
Мы нырнём с тобою в омут мелодии
пряно-сладкой, тягучей.
Подсластим тоску. Полегче нам. Вроде и
беспросветность не мучит.
То ль дождями день промок, то ли плачется -
слёзы вытереть просит.
Нелюбимое ноябрьское качество -
вмиг сбивает на прозу.
Но мелодия заставила исподволь
внять осеннему плачу,
вдруг услышать колокольчиков чистый звон,
всё увидеть иначе.
Будто в плаче осень молится истово,
аки старец в Сарове:
"Дай нам, днесь, любви, Царица Пречистая,
да и землю укрой ей!
А молюсь впервые в этом сезоне я.
Ты неверье - прости мне.
Пожалей уже рабу свою сонную
перед смертию зимней..."
Ниспослав успокоенье, затихла песнь,
спрятав звуки в клавире.
***
Для себя больной ноябрь, растерявший спесь,
яму мокрую вырыл...
предзимье. реквием…
Заледенела листва сухая.
Конец предзимья всегда отчаян -
как цвета дёгтя полкружки чая
под лай овчарок и вертухаев...
В дыму сознанья - скрипенье дровен
о снег, прошедший чистилищ горны.
Мечты о свете в приюте горнем
в процессе смены нетрезвой крови...
Височный дятел натрудит жилы,
пытаясь в череп вдолбить себя же...
***
Накроет землю пером лебяжьим,
пером холодным и жданно-лживым...
Не торгуюсь с октябрём…
Уже не только журавли,
курлыча, скрылись,
листву смахнув меж двух столиц
размахом крыльев -
мечты и вёрсты растеклись
осенней охрой.
А небеса пора стеклить -
земля не сохнет.
Прибилась пара жёлтых птиц
к окну снаружи -
их путь и мой пересеклись.
А мне не нужен
голодный писк, звенящий льдом
в предзимье стылом.
Мне радость, если я ведом
ордой стокрылой,
полёт стремящей в бурный май,
к родным пенатам.
Октябрь! Свой лот с торгов снимай.
Среди пернатых
предпочитаю птицу ту,
что в высь стремится.
И знай, я вовсе не пестун
твоим синицам...
бублики-ада (по мотивам)…
Октябрь.
С природой мрачной вместе я
ссыпаю жизнь свою до рублика.
И вновь напишет Шура-бестия:
"...у нас опять скончался Бубликов..."
В такие дни - племянник лени я,
и не прельщают взор кудесницы,
что мельтешат всегда коленями,
взбираясь лёгонько по лестнице.
Асфальт желтеет под мелодию,
что, мол, плохих погод в природе нет.
Ба!
Как красив на некрологе я!
А в зеркалах - не я. Пародия.
Конфузный ступор местной публики.
Оркестр от шока целый такт соврал.
А я - листвой опавший Бубликов -
Петром в полсотый раз не пущен в рай.
Коллеги сдали по полтиннику.
Я занесён в графу потери
и -
пузырь потеет в холодильнике.
А Шура - вовсе - в бухгалтерии.
