Чемпионат Европы по футболу как индикатор
Вовсе не урожай забитых и пропущенных мячей, не количество точных пасов, не спортивный азарт и не волевые качества главенствовали, мне кажется, этим летом на футбольных полях Украины и Польши. Эмблемой, идеологической подосновой, символом и, если угодно, официально провозглашенной мыслью (а может быть, и целью) минувшего чемпионата Европы стал рекламно-агитационный ролик, не сходивший с телеэкранов: люди разных цветов кожи — болельщики, футбольные арбитры, тренеры, игроки, — освобождаясь от спортивной экипировки, оказываются под сброшенной одеждой одинаковыми, в связи с чем и пожимают картинно друг другу руки, подтверждая взаимное уважение. На экране эти действия так и истолковывались: возникала (видимо, для непонятливых) надпись «респект». То есть — объясняю для еще более непросвещенных — взаимное уважение.
Остаюсь в неведении: демонстрировался ли этот призыв к толерантности на российских каналах, ибо сам наблюдал его, следя за матчами в телевизионной комнате скромного зарубежного отеля. Об этой комнате, собственно, и поведу речь.
Публика в отеле сконцентрировалась разношерстная и разнонациональная — чехи, поляки, немцы, итальянцы, англичане... Каждый мог созерцать футбольные баталии в своем номере. Но... Видимо, пересиливало чувство братства и сестринства (женщины болели наравне с мужчинами), сплачивало единение вокруг мяча — кучковались в просмотровом зале, где стоял внушительных размеров экран. Переживали каждый на свой лад: итальянцы — шумно и экспансивно, немцы — сдержанно, англичане — с достоинством и перебрасываясь многозначительными короткими репликами, чехи, поляки, русские — молчаливо, тихо, пришибленно, думаю, не только в связи с присущей славянским народам неуверенностью в себе, но и потому, что команды этих стран внушительных успехов не достигли. Умиляла корректность, с коей зрители выплескивали эмоции.
Но так было лишь на стадии борьбы в подгруппах.
Когда дошло до полуфиналов, поведение многих претерпело радикальные изменения. Камнем преткновения стал язык, на котором изъяснялись комментаторы. Можно было включать польскую, чешскую, немецкую, английскую программы. Как правило, чтобы не отдавать предпочтение ни одной из стран, останавливались на нейтральной, чаще всего — хорватской линии.
Наступил день игры Италии и Германии...
Немцы потребовали, чтоб вещание было на немецком. Итальянцы возмутились. Вряд ли забуду, как они жестикулировали и гримасничали. Зал мгновенно разделился пополам: тиффози сели справа от телевизора и вызывающе дегустировали мороженое, их прямые оппоненты расположились слева и зловеще потягивали немецкое пиво. Англичане были оттеснены в тыл. Об упомянутых малозначительных славянских народностях нечего и говорить: они жались по краям. В итоге нервных перепалок остановились на хорватском комментарии — ни вашим, ни нашим. Однако можете вообразить, что происходило в рядах теперь уже не мирных созерцателей при взятии ворот... Рекламный ролик и надпись на экране, призывавшая к «респекту», оказались посрамлены.
Не просматриваются ли за этим вполне комическим эпизодом более глобальные проблемы? Конечно, еще как просматриваются!
Мистер Твистер
Данную публикацию я хотел начать словами: «Каждому в нашей стране известны строки Самуила Маршака из его бессмертного произведения „Мистер Твистер“ — о неграх, малайцах и прочем сброде, рядом с которым не желал проживать капризный американский миллионер». Но мое намерение зависло, как потерявший ориентацию компьютер. Я спросил себя: «Неужели каждому?» Было время, эта поэма, и верно, цитировалась постоянно, изучалась в школе, читалась на утренниках, а то и в дворовых детских компаниях. А сейчас? Нет, правильнее будет сказать: людям моего поколения эти строки впечатались в память — и не только потому, что весело, лихо рифмуются, а и потому, что являлись краеугольным камнем мировоззрения, идеологической аксиомой, впитанной с младых ногтей: нет скверных наций, нет людей второго сорта, все равны — и таджики, и узбеки, и литовцы, и латыши... А вместе с ними равны друзья с далеких континентов — индусы, новозеландцы, малайцы и суданцы. Даже про немцев, с которыми недавно воевали, мы говорили: теперь они — друзья.
Разумеется, не все немцы и американцы были нам ровней. Разве могли быть равны прогрессивно мыслящим интернационалистам презренные богатеи типа Твистера? Или агрессоры, напавшие на дружественных арабов? Однако считалось неприличным публично демонстрировать неприязнь к какой-либо нации, позорно было протянуть руку шовинисту. Официально провозглашенная доктрина сближения наций торжествовала не только на словах, хотя в практическом воплощении время от времени давала течь: то на бытовом уровне, в рассуждениях отсталой части населения, то в более высоких сферах, когда наше отстаивающее мир во всем мире государство занимало резкую антимилитаристскую позицию. А уж если рассказывались анекдоты за столом, тут и вовсе, бывало, царил осужденный Лениным великорусский вирус. И все же создаваемые повсеместно тепличные условия взаимного дружелюбия давали всходы, настрой на единение оставался неколебим.
То были благословенные наивные времена, когда, деля Польшу с Гитлером, пытались скрыть расстрелы в Катыни, а убийство Михоэлса считали нужным выдать за несчастный случай. И «дело врачей», и отголоски жестокого выселения из родных аулов чеченцев, и подавление непокорных прибалтов и грузин, и дискриминация цыган каждый раз маскировались изобретательными идеологическими штампами: финны становились «белофиннами», чехи, примкнувшие к врагам советской власти, — «белочехами». Польшу, видимо, потому, что там принято обращение к мужчинам «пан», а к женщинам — «пани», провозгласили «панской».
Крах, который должен был наступить
Моему поколению выпало жить в удивительное время — уникальной попытки построения идеального общества в одной отдельно взятой стране. Попытка эта не избежала, разумеется, перекосов и ужасающих трагических заблуждений. Вера в то, что выпестовать идеального человека — реально, привела к уничтожению тех, кто не подошел под убогий трафарет совершенства. Но едва власть одряхлела и вместо серийных убийц у кормила оказались шамкающие вожди — началась и верно идиллия. Убогая, разумеется, как все, что может принести воплощение мечты в реальность. Но инакомыслящих уже не расстреливали, им предоставляли возможность выбора: вернуться на праведную стезю или быть высланными. Или сведенными с ума в психушке (это ли не гуманность?). Постулат о верховенстве образования над неученостью, о важности искусства, о приоритете знания (пусть ограниченного заботливыми недалекими надсмотрщиками рамками их собственного унылого кругозора) торил свой путь. Быт не имел подавляющего значения, деньги не считались эквивалентом успеха. Благородный миф о дружбе народов тем более не подвергался сомнению.
С течением времени акценты смещались. В Россию возвращалась царская политика откровенного антисемитизма, поднимала голову надменность в отношении к окраинным, завоеванным, присоединенным народам. Религиозный фанатизм исподтишка побеждал неумных трепачей, конфликт между черным, желтым и белым цветом кожи, зревший подспудно, прорывался наружу.
Сегодня от человека открыто требуют примкнуть к какому-либо лагерю — на основе его кровной принадлежности. Вступительным взносом в клуб «чистокровных» и «высокопородных» может стать отрезанная голова представителя низшей касты.
Европа, еще недавно квазитолерантная в отношении к переселенцам, щеголяет экстремизмом. Она задыхается в тисках некоренных меньшинств, которые стали большинством. Пришла пора, говорят европейские лидеры, отказаться от прекраснодушия и признать: единения с пришлыми быть не может. Саркози (и сменивший его Олланд) высылают из Франции цыган. Италия отказывается принимать нищих беженцев. Испанское правительство запрещает врачам обслуживать гастарбайтеров. Мягкотелая Греция устроила облаву на нелегалов: при отчаянном дефиците бюджета она готова оплатить их депортацию. Британский премьер Кэмерон признает: Британии все сложнее переваривать мигрантов. Ангела Меркель объявила о провале политики мультикультурности.
Возможно ли согласовать эти сегодняшние примеры с Францией столетней давности? Вот что писал о Париже тех времен Стефан Цвейг: «...китайцы и скандинавы, испанцы и греки, бразильцы и канадцы — никто не чувствовал себя чужаком на берегах Сены. Никто никого не стеснялся; элегантнейшие девушки не считали зазорным отправиться в ближайшую меблирашку... рука об руку с черным, как смола, негром или узкоглазым китайцем — кто считался в Париже с такими страшными впоследствии жупелами, как раса, сословие, происхождение? Бродили, разговаривали, жили с теми, кто нравился, все остальное не имело значения».
Политическая составляющая футбола
Вернемся, однако, на отгремевший чемпионат Европы по футболу. Что в реальности происходило на зеленых полях? Поединки спортсменов или выяснение отношений между недовоевавшими странами?
После ввода советских войск в Чехословакию (произошло это в 1968 году) хоккейный матч команд СССР и ЧССР воспринимался не только как состязание в умении загонять шайбу в ворота. Надписи на заборах в Праге красноречиво говорили об этом: «Брежнев — 3, Дубчек — 4 (без танков)». Победа чехов трактовалась как реванш за недавнее национальное военное унижение. На чемпионате по футболу
Командам даже не обязательно было встречаться непосредственно в поединках, порой отношения выяснялись заочно. Кто сильнее: Россия или Украина? Российская сборная из подгруппы не вышла, а украинская вышла и продолжила борьбу. Продержалась недолго, но краткий миг торжества ей принадлежал. И Польша свой триумф тоже получила и заочно Россию превозмогла.
Вы скажете: изложенное мной — плод фантазии, разыгравшееся воображение? Вовсе нет. Приведенные рассуждения я своими ушами слышал в телевизионной комнате отеля, которую упомянул в начале этого опуса. Что ж, продолжу в том же ключе: из стран с диктаторским прошлым дольше всех продержались в турнире франкистская (в прошлом) Испания и муссолиниевская (в прошлом) Италия. Германия выбыла на подступах к чемпионству. Россия проиграла почти всем. Испания выиграла у Италии — потому что Франко был сильнее, чем Муссолини. Англии не удалось добиться победы над Италией, хотя на полях Первой мировой войны Британия Италию прижучила...
Пережитое на протяжении истории забыть невозможно. Связь спорта и политики способствут забитию голов и швырянию бутылок.
