Образ. Авиньон пахнет травами. Их обжигающий аромат, пряность и что-то необъяснимое еще дурманят голову, заставляют расслабиться, купить соломенную шляпу унисекс и, заломив ее на затылок или, наоборот, надвинув на глаза, понуждает шататься по улицам городка, чье население за три фестивальные недели — сто умножай на три. Кажется, в три недели, что идет глобальный смотр театров, город пухнет, раздается вширь, вытягивается, но почему-то не сатанеет от количества, теряя в качестве, не впадает в агрессию, а щерится от счастья на горячее солнце, вовсе не обращая внимания на возрастную нехватку зубов.
Традиция № 1 — формат. Это, упаси бог, не мероприятие на государственном уровне (директора назначает сам президент Франции), не день города в нашем понятии, не акция, на которую брошены все силы города и страны, а стихия. Сознательная, самоорганизующаяся в поисках ощущений — радости, отвязного веселья, свободы и творчества. Оказаться причастным к этому — все равно что вытянуть счастливый лотерейный билетик. Вот за ним-то на юг Франции в начале июля и устремляются сотни тысяч театралов и просто любознательных туристов из страны и сопредельных европейских территорий. И какой бы ни была программа (а год на год не приходится), что бы ни говорили критики и публика, какие бы кризисы ни сотрясали Францию, Авиньон остается Авиньоном со своим летне-театральным амбьянсом, который хранится здесь как государственная сокровищница. Руками не потрогаешь, в карман не положишь, но почувствуешь каждой клеточкой своей кожи.
Но амбьянс амбьянсом, а театр театром. Что характерно было для Авиньона-2012? Нынешний фестиваль буквально помешан на использовании достижений кино и видео. Где экран не просто иллюстрация, сопровождающая действие, и не фон с эмоциональной или информационной нагрузкой. А участник спектакля, сливающийся со сценой, без которого она много теряет. Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что редко кому удалось так органично поженить видео и театр. По большей части наблюдался мезальянс.
Знаменитая англичанка Кетти Митчелл построила свои «Кольца Сатурна» на черно-белой хронике из разных времен прошлого века с эффектом сепии и старения, но именно этот эффект совпал с атмосферой романа немецкого писателя Себальда, по которому Митчелл и сделала свой спектакль. Как всегда, вывернув наружу изнанку спектакля, публике предоставили возможность не только слышать, но и видеть, как и главное, из чего делается спектакль. А у госпожи Митчелл он весь состоит из шорохов, шагов, всплесков, которые на сцене кропотливо производят артисты. Целая лаборатория звуков развернута на глазах публики, и лаборанты (их всего двое), обложенные инструментами и приборами, священнодействуют и производят нечто алхимическое. Еще одна параллель — на заднике герой (очень пожилой человек) помещен в стерильное пространство немецкого госпиталя, с которым производят разные медицинские манипуляции, а он, лежа неподвижно, мыслями переносится в прошлое.
— Благодаря Себальду можно путешествовать во времени и пространстве — из Китая возвращаться в Германию, — говорит Кетти. — Перенестись из лагеря нацистов в обычную жизнь. Слушать дыхание рассказчика, шум своих шагов по пляжной гальке, поворот ключа в кармане. И так постичь невозможную грусть.
Режиссер достигла этой атмосферы — пять неподвижных актеров, нарративный текст от рассказчика и медленно-созерцательный видеоряд. Но всех по части кино переплюнул Маркус Орн со спектаклем «Сказка любви». Такую сказочку кто видел — не забудет, даже если и очень захочет.
Традиция № 2 — энтузиазм, с каким молодые люди играют в театр без занавеса, декораций и прочих эффектов. С полудня до полуночи улицы забиты одиночками, группками и группами со скетчами, сценами из спектаклей, перформансов, на которые они всеми возможными способами заманивают зрителей в неофициальную программу OFF, то есть оплаченную из карманов самих театров. Просто песня под баян-гитару-домру не пройдет: слишком велика конкуренция. А конкуренты весьма креативные — то лошадь по городу проведут, то прямо на улице в ванне с водой возню устроят или торжественно пройдут в похоронной процессии без брюк, но все-таки с гробиком. Недвусмысленные шуточки над католической церковью здесь никем не преследуются и в клевете не уличаются.
Побегай так несколько часов на жаре в костюмах (некоторые на вате), не потеряв при этом азарта, не впав в усталый профессиональный цинизм по принципу «чтобвыпровалилисьсосвоимтеатром» (именно в одно слово)! Источник авиньонского энтузиазма — традиция на уровне привычки, причастность к крупнейшей европейской тусовке, высокая конкуренция — и все это не дает расслабляться. Даже на жаре, даже в соломенной шляпе.
Так вот «Сказка любви» из благодатных австрийских краев, где несколько лет назад вскрылась история, потрясшая мир и заставившая его содрогнуться. Добропорядочный господин Фритцль более 20 лет содержал в подвале своих детей, насиловал дочь, которая рожала. Все это с честностью Маркус Орн выложил на экран и заставил три часа смотреть ужасы подвала тихого австрийского городка. Правда, жуть эту артисты разыгрывали не перед зрителями, как принято в театре, а перед камерами в режиме онлайн, как на съемках.
— Весь мир описывает Фритцля как монстра, фундаментально отличающегося от нас, — уверен постановщик. — Но он фигура скорее показательная для общества капитализма, а подвал — его фундамент. Подвал человека, у которого, между прочим, пять квартир, он приличный деловой человек, налогоплательщик и, наконец, респектабельный мужчина.
Маркус утверждает: в его театре никакого натурализма, только представление с гротеском и фарсом. Решение — переложить всю ответственность на камеру — представляется весьма гуманным для обеих сторон: артисты в таком экстремальном материале не напрямую общаются со зрителем, а сам зритель становится опосредованным свидетелем кошмара, разыгранного без сцен насилия, но на грани. Хотя многие и такого экранного зрелища не выдерживали, сбегали.
Традиция № 3 — без привилегий. На спектакли стоит очередь. Одна, и никакого вам «через служебный вход» не ждите. Такое положение дел совсем непривычно для нашего человека. В стране, 72 года остервенело боровшейся за всеобщее равенство, до сих пор предпочитают отдельный вход, вешалку и чтобы не вместе со всеми. В этом парадокс. В Авиньоне вам прежде всего укажут на конец очереди, кем бы вы ни были: звездой кинематографа, известным критиком или просто богатым человеком, готовым купить весь зал с потрохами. Не пройдет! А волонтеры, что отрывают билеты? В обязательном порядке каждому говорят «добрый вечер и хорошего спектакля». Каждому! С улыбкой! И как язык не отсохнет?!
Джон Бергер, английский писатель, живущий во Франции, — официально приглашенный автор Авиньона-2012. У него здесь с громадным успехом прошли читки его романа в письмах с Жюльет Бинош, показ фильма по его сценарию. Пожилой человек удивительной судьбы и обаяния. Переведен на все языки мира, кроме русского. Хотя в СССР приехал тогда, когда, как он говорит, «труп Сталина еще не остыл». Сошелся со скульптором Эрнстом Неизвестным и не советовал тому эмигрировать в США. Не будучи политическим деятелем, защищает интересы палестинского народа на страницах французских газет. Его книги написаны от имени разных и часто необычных персонажей — женщины влюбленной, женщины пожилой и даже собаки бомжа.
— Джон, почему вы прячетесь за других? — спрашиваю я г-на Бергера.
— У этой традиции давняя история. В 18 лет я служил в армии Британии. И там впервые стал публичным писателем. Когда твои друзья просят тебя написать письмо матери или девушке, ты им не можешь отказать. И как-то один из них попросил меня написать матери, я сказал: расскажи мне о ней. Он рассказал, я написал и заставил его прослушать. Ему понравилось: «Точно, — воскликнул он, — ты как будто всю жизнь ее знаешь».
— Жюльет Бинош читала роман в письмах: от влюбленной женщины к палестинцу, заключенному в тюрьму за терроризм.
— Эта книга вышла из моей дружбы со многими людьми из Палестины. Там нет семей, у которых хотя бы кто-то из родных не сидел в тюрьме — обычный опыт для этих территорий. В каком-то смысле эта книга о навязывании народу чужой воли, которую население не может принять.
— Как, по-вашему, изменилась роль писателя в мире? Имеет ли он влияние на умы, как в прошлом, хотя и недалеком ХХ веке?
— Сложный вопрос. (Замолк, задумался.) А теперь самый простой ответ на твой вопрос: есть необходимость и обязательство, то есть долг это делать. Потому что, если не писать, — это преступление. Молчать — преступление. А насколько результат будет успешным — второй вопрос.
От Джона Бергера я узнала, что как раз сейчас в России переводится его последняя книга — «Bento’s Sketchbook».
Традиция № 4 — никакого демпинга и взвинчивания цен при повышенном спросе. Бытовая сторона Авиньонского фестиваля не раздражает и не унижает, а сохраняет комфортность для потребителя на протяжении многих лет. Инфраструктура работает безотказно и — главное — с уважением к потребителю. Так, стоимость студии за неделю в центральной части города — 350 евро, независимо от того, когда она зарезервирована: за полгода или в самую горячую пору, когда квартир или номеров в отелях катастрофически не хватает. Цены на питание также подстроены под карман туристов: блюдо дня (включая кофе и десерт) — от 12 до 20 евро. Можно устроиться и вдвое дешевле. Во всяком случае, ситуации, когда тебя все «обувают» и рвут цены, как в последний день, здесь нет и в помине.
Какая авиньонская идиллия! Ну как сказать? Вот под окнами моей студии по ночам регулярно раздавался крик «merde!!!» (дерьмо). Это соседи кричали тем, кто после полуночи писал у подъезда за углом. «Мне жаль этих людей, — сказала мне Кристина, хозяйка квартиры, — это, наверное, потому, что улица наша маленькая».
