ВАННА
— Кто муж твоей бывшей?
— С ней на одной кафедре. На пять лет моложе нее. По вечерам вслух Сократа читают. Я дочурку навестить приехал, в квартиру войти невозможно, такая грязь. Ванна серая. Ради дочки ее отдраил. Все-таки охота, чтобы она в белой мылась. Странный он, этот новый муж. Живет в моей квартире, ест с моих тарелок моими вилками, а щетку сапожную свою привез. Такая однобокая принципиальность.
НЕВЕСТКА
— Со свекровью не ладила. Но когда она заболела, я ее не бросила. А теперь езжу на кладбище, убираю ее могилку и приговариваю: «И ничем-то я тебе, Алевтина Ивановна, не обязана»...
ХОЛОСТЯК
— Будь мне 38 лет, я бы женился.
— А сейчас что мешает?
— В 38 шансов больше. Выбор больше. Теперь не то. Все про них знаю. Не загорюсь.
МУСКУЛИСТЫЕ СВИНЬИ
После того как я прошел по его угодьям и увидел разруху и нищету, не оставалось ничего другого, как выразить сомнение в жизнеспособности его хозяйства.
— Обижаешь, — сказал он. — План выполняем на все сто. И по всем показателям.
— Как это может быть? — спросил я. — Вот у тебя значится: сданы 20 тонн огурцов. А ты их даже не сажал.
— Не сажал, — сокрушенно кивнул он. — Что есть, то есть. Не сажал. Но по огурцам план выполнил.
— Как это может быть? — повторил я.
— Нет ничего проще, — признался он. — Беру 8 тысяч из кассы, еду на соседнюю свиноферму. Отдаю деньги директору, он мой приятель, он пишет справку, что я скормил его свиньям 20 тонн свежих огурцов.
— Но тогда свиньи должны были прибавить в весе, — сказал я. — А они небось не прибавили.
— Почему не прибавили? Но у них прибавка не в жир пошла, а в мышцы. У него свиньи знаешь какие? Мускулистые. Они землю роют и по деревьям лазают, так есть хотят.
— А тебя не ругают за то, что ты такой ценный продукт свиньям скармливаешь? — спросил я.
— А я некондицию скармливаю. Их морозом побило. Или градом. Мои огурцы. Я, напротив, благодарность заслужил, что не дал продукту пропасть.
Я понял, что дальше расспрашивать бесполезно, но все же поинтересовался:
— А 8 тысяч откуда взял? Не из воздуха же?
— Конечно, нет. 20 тонн погрузить нужно? Перевезти нужно? Разгрузить нужно? Вот на грузчиков и на шоферов эти 8 тысяч и ушли.
ВРАЧ
Он начал с вопроса:
— Какое у тебя хобби?
Я промямлил что-то о занятости на работе.
— Холостой? — спросил он. — Вот тебе и хобби — бабы. А что, не так?
Я согласился.
— У меня хобби — монеты, — заговорил он. — Я в них, правда, не разбираюсь. Так, коплю. Брат у меня моряк, плавает — привозит. Иногда пациенты: кто что принесет. Сейчас один обещал футляры для них достать. Пластмассовые, с пенопластом — чтоб все видно и не елозили. Хоть по странам рассортирую. А еще одно хобби — рыбалка. Но в Москве не половишь. А в Загорске, где я прежде работал, — класс. Во-первых, я на колесах. Другана одного на восемь лет посадили. Ну, его брату машина по доверенности досталась. А он не водит. Отдал жене. Купил ей права. За деньги все можно. Но и она ездить не захотела. А во-вторых, там недалеко дача Мацкевича, министра сельского хозяйства. И возле нее — пруд. Раньше речка была, небольшая, ее запрудили, отбетонировали. И рыбы развели — видимо-невидимо. Лопатой черпай. К тому же брат этого моего знакомого — егерь. Приглашает в любой день — кроме пятницы, субботы, воскресенья, по выходным хозяева приезжают. Сами егеря ловят вовсю, и окрестные мужички — что им, колючая проволока — разве помеха? Конечно, водку с собой берут — если егеря поймают, без магарыча не откупишься.
— Все как всюду и везде, — сказал я.
Он не услышал.
— Там еще одно озеро было, да в него завод отравленный свинец спустил, всю рыбу убил. Тринадцать миллионов неустойки заплатил. Но карасей да карпов не вернешь. Теперь по берегу устроили отстойники, разводят карпов. Мы с приятелем на мотоцикле подъехали, завели бредень — чувствуем: не вытащить. А тут сторож откуда ни возьмись. Ну, мы один конец бредня отпустили, выволокли сколько могли, — как раз мотоциклетная коляска доверху. И быстрей тикать. Сторож пальнул из дробовика — не попал. А мы не по дороге, а через гору — с двух сторон подхватили, чувствуем, мотоцикл не вытянет, — и перевалили. А если по дороге — он позвонить мог, чтоб задержали, там пост.
Я смотрел на него и думал: неужели не понимает, что делает? И как после этого может похваляться?
Когда я ждал своей очереди в его кабинет, произошла сценка. Парень попросил старушку пропустить его, сказал, что опаздывает на работу. Старушка пропустила, а когда он скрылся за дверью, оговорила: «Какая работа — десять часов. Вот такая молодежь. И работать не хочет, и в очереди сидеть». Тут дверь распахнулась, и выскочил врач:
— Бабушка, вы этого пропускали?
Я подумал: есть же заботливые люди, беспокоится, не обидел ли парень старушку.
Но врач интересовался им по другой причине: парень пришел просить бюллетень уже не в первый раз. Но когда брал предыдущий документ, оправдывающий неявку на работу, ничего врачу не заплатил.
Теперь врач говорил мне:
— Наглецов, которые задарма, не терплю. Договориться всегда можно. Раньше мебельные гарнитуры москвичам не продавали. А я в подольском магазине подошел к продавщице: «Скажите, у вас зубки не болят? Могу желтенькие сделать, нужен гарнитур». Показал документ, что действительно могу, и пожалуйста. Устроила. Грузчики и шофер говорят: за город не поедем. Каждому по пятьдесят откинул — пожалуйста.
Он вздохнул:
— Эх, будь здесь главврачом русский или хоть еврей — договорился бы. А то — кореец. Без него как славно было. Подобрались ребята одного возраста, интересы одни. После работы — в кабак. А он как пришел — стал подлавливать. В первый раз ко мне пристал, что я на работу опоздал. А я — с жалобой на него в райздрав. Я специалист редкий, если уйду, его по головке не погладят. Ему оттуда звонок. Затих. Второй раз пристал. Тут я, правда, сам был виноват. Напился в кабинете. А старшая сестра, когда я уже никакой был, вошла. Я ей: «***, чего выслеживаешь, чтоб сплетни разносить?» Он на другой день меня вызывает. Хочет припереть к стенке. А я говорю: «Не было этого». Я ж ее без свидетелей послал. «Вы были пьяны». Говорю: «А вы мне Рапопорт делали?» И уже не в райздрав, а в Совет профсоюзов, у меня там кореш. И он, этот кореш, снял трубку — и в райздрав. А оттуда — опять косоглазому. А он райздравовских как огня боится. Он иглоукалыванием частным образом занимается. У себя на квартире. Женился на двухкомнатной квартире, — осклабился он. И сообщил: — Сам-то я в кооперативе «Лебедь» живу.
— Спортивный, кажется?
— Да, в основном спортсмены. Саблисты, шпажисты. Главный игрок хоккейной сборной Борис... — он назвал фамилию.
— Старый уже?
— Борис... Лет сорок пять. Это он и работает в профсоюзах, — раскрыл он передо мной карты. — Я ему говорю: «Боря, устрой меня как следует. Ищу место». А он: «Не залупайся на корейца. Я тебе раз помогу, второй, а на третий помочь не смогу». Мы вместе собак прогуливаем. Он на третьем этаже живет, я на седьмом. Может, кореец злится, что я свою собаку не съел, — пошутил он. И посерьезнел: — Пора менять профессию. Я уже две квалификации утратил. Был стоматологом. В гнилых зубах ковырялся. Захотел ортопедом стать. А этим тогдашний главврач занимался. Неужели упустит золотишко из своих рук? Послал меня на хирурга учиться. Я, конечно, в сторону. Стал по суставам специализироваться. На той неделе идем с Борькой и еще одним собачником пиво пить, все вопросы решим...
Я глядел на него и думал: «Займет место, какое хочет, будет делать, что хочет. Лечить? Или калечить? Неужели так всегда: люди копошатся, устраиваются, тянут друг дружку — только потому, что вместе браконьерствуют или выгуливают собак, поят друг друга пивом — и это называют жизнью?
Но, может, это и есть жизнь?»
ПЛЯЖ
Дело было на юге.
— Хотите, угощу пляжем, — предложил местный фотограф.
Я согласился.
На пляже лежало пять человек, двое рабочих просеивали песок через огромные сита.
Удивило: тут росли пальмы, хотя побережье вокруг было пустынно. Фотограф повел в особняк с инкрустированными полами и итальянской мебелью.
Сторож, охранявший вход на территорию, разоткровенничался:
— Сам-то был хорош. С нами мог запросто посидеть, выпить, а жена — стерва, подойдет и стеком по лицу.
— О ком он говорит? — спросил я.
— О Шибаеве, председателе ВЦСПС. Это был его особняк. А теперь профсоюзы под санаторий взяли.
Возникла пауза.
— Теперь плохо,— пожаловался сторож. — Одни евреи сюда повадились. Скупые. А уж выпить со мной им и вовсе западло.
ДИРЕКТОР ШКОЛЫ
— И вот я утром выхожу — автобус не подан. И учителя повели два класса на троллейбус. Я говорю: «Немедленно всех вернуть. 285 детей, и я за всех отвечаю!» Учителя кричат: «Будет сорван урок!» Я говорю: «Пусть будет сорван». Они: «А если бы это было выступление на сцене, а не зрительское участие?!» Я им: «И выступление бы сорвали! Вы что, хотите на слезе ребенка, на его несчастье построить благополучие школы?»
Так мне впервые помог Федор Михайлович Достоевский.
ПЬЯНИЦА В ПИВНОЙ
— Нагрузили на Луну луноходы всякие... Вот дождемся: она на нас грохнется...
СОЛИДАРНОСТЬ
— Зашел в магазин после того, как прочитал в газете о Сумгаите. Думаю: выражу азербайджанцам порицание, не стану покупать азербайджанский коньяк. Не тут-то было. Никакого другого коньяка нет. Делать нечего — купил.
Зашел в магазин после землетрясения в Спитаке. Думаю: поддержу армян, куплю армянское вино. Не тут-то было, только грузинское...
