Представьте, что главный герой этой неожиданной постановки — робот. Нет, не артист в костюме с несгибающимися конечностями, а самая что ни на есть натуральная роботизированная техника. Да-да, мощный агрегат из нескольких частей — цоколь, несущая конструкция, детали, вращающиеся на пневматике. Черт-те знает из чего еще состоит металлический «монстр», что движется по сцене. Вид его вызывает и опасения, и любопытство одновременно. Он пугающе вращает всеми деталями, как в масле скользит по сцене и временами смахивает на динозавра с маленькой умной, судя по действиям, головкой и ровной геометрией «тела». Словом, терминатор из фильма ужасов: ничего округлого, ничего личного, никаких эмоций — сплошной прямолинейный интеллект.
Два типа — офисный планктон чистой воды — пытаются вступить с агрегатом в связь: вербальную, физическую, но без особого успеха. Тщетность мужской пары в черно-белой паре же (темные брюки, белоснежная рубашка и узкие пижонские галстучки) видна с последнего ряда.
Что ни говори, а другой театр — прекрасен, удивителен и хитроват. Для него не существует жанровых границ, он их нарочито игнорирует. Он, похоже, не задается вопросами: «А так можно? А такое сочетание допустимо?» Но от свободы вне правил и традиций получается совершенно неожиданный результат — по пластике, ритму, идее. Плоть и бездушный механизм во взаимодействии, рядом и без текста рождают многосмысловую метафору. Схватка интеллекта и эмоции, живого и неживого, новых технологий и трепетной клетки. Кто побеждает? За кем выбор? «Беспредметно» дает недвусмысленный ответ.
Происходившее на сцене Театра наций можно рассматривать и как суперинсталляцию верных последователей супрематизма — завораживает формами и жестким ритмом автоматических движений. Это и, безусловно, цирк, если следить не за конструкцией, а за офисной парочкой, которая пытается приспособиться, подстроить свои тела к агрегату. Оливье Аленда и Оливье Буайе делают это виртуозно и с юмором: ребята потрясающие акробаты. Они не прыгают, не подлетают с доски — телами они ведут диалог с ужасной машиной, как с живым существом. Как? Надо видеть, но благодаря именно им действительно начинаешь смотреть на машину как на некое существо, от которого либо надо спасаться, либо дружить с ним, чтобы выжить.
А дитя прогресса явно превосходит человеческие создания, всем своим металлически-невозмутимым видом транслируя в зал наши вялые перспективы. К счастью, пока он остается фактом искусства, и искусства с безупречным вкусом — аскетичные свет и музыкальное оформление только усиливают впечатление от беспредметного. Хитрят создатели спектакля — предмет для разговора очень серьезный. И о перспективах искусства и человечества.
Беспредметное и непривычное действие покинули не более двадцати человек из всего большого зала, явно не смирившись с попранием театральных норм. Зато несколько детей, что пришли с родителями, просмеялись почти весь спектакль. Оставшиеся, то есть те, что полтора часа провели в тишине от удивления, в финале разразились аплодисментами. Но все были уверены в одном — на поклон вместе с артистами, постановщиком и инженером, что за кулисами управлял страшным механизмом, выплывет и он сам, вращая автоматическими глазами. Увы, вот политес разводить он не смог.
После спектакля постановщик спектакля Орельен Бори весел и доволен приемом. В Москве, говорит он, отлично понимают язык странного театра, круто замешенного на цирковых дисциплинах и использовании новых технологий. Франция в этом деле пока впереди всех.
— Орельен, что это за инженерная разработка? Где заказывали конструкцию? — спрашиваю веселого француза.
— Вообще не заказывали. Мы его по случаю купили на автомобильном заводе. Между прочим, он не списанный, он работал.
— А как же вы с ним репетировали?
— Вот это было самое сложное. Очень долго приспосабливали трюки, чтобы связать все это в единую драматургию.
— Вам это вполне удалось. Вы укротили агрегат.
