Он из тех редких проводников высокой мысли, которых вроде бы и не видно, но в душе след оставляют весомый. Я бы сравнил Равиковича с огранщиком, который удаляет с тебя всё лишнее, наносное. Его ролями в кино (начиная с «Агонии»), простите, никого не удивишь, люди часто и фильмов-то таких не вспомнят, но он честно шел по жизни философом, неся в котомке веру в профессию и грустную веру в людей.
...Вот сидит на деревянной скамеечке возле дома своего в деревне Большое Захонье вместе с преданной женой — актрисой Ириной Мазуркевич. В доме этом в достопамятные времена располагалось нечто вроде больницы, при больнице — акушер... И вот мимо бредет дама (лет 75) и под нос скороговоркой бурчит, оглядывая Равиковичей, их машину, дом: «Понаехали тут, толстосумы-дармоеды, буржуи... Ничего, придет времечко, ох, придет, поразгоним вас, тунеядцев, ишь... Другие придут — работящие... А не вы, лешие». Хотелось подойти, спросить у бабульки: «Чем тебе не угодил скромнехонько живущий народный артист Равикович?». Ответ незамедлительно явился сам собой: «Понаехали! Родить теперь негде!».
— Вот вам и дача, — резюмировал тогда Анатолий Юрьевич, — и когда наш уважаемый Никита Михалков... нет, МихАлков... боярин... начинает, сидючи в костюме от Версаче (интервью
...На
— Я же ничего хорошего в жизни не видел. А теперь мне показали — гостиницы, лимузины, — а возвращаться-то всё равно, извините, в говно!
— Чувство юмора наследственное?
— Не знаю, как с бородавкой уродился. У папы моего, инженера, чувства юмора вовсе не было... Точность во всем любил. Документ. А мама — да, отзывчивая, доверчивая. Оперетту «Сильва» смотрела по телевизору и всякий раз плакала, когда Эдвин с Сильвой прощался. Отец раздражался: «Ну что за идиотка? Ты бы лучше так плакала, когда я в прошлом месяце ангиной болел!».
...Тема «Покровских ворот», всплывающая в десятках интервью, артиста откровенно раздражала: «Сыграл и не заметил. Можно было гораздо интереснее эту роль повернуть. А так... Тебя удивляет, что я и на коньках там катаюсь, и в трамвай на ходу прыгаю... Мне всего 44 года на тот момент было, спортивный всегда! Вот Ира не даст соврать — в спектакле „Укрощение строптивой“ я играл слугу Петруччо и делал сальто прямо на сцене! А сейчас... пришла старость». Старость не радость, но Равиковичу никогда не было скучно. И с ним скучно не было. Дело находилось само собой — на той же даче брал и рисовал гуашью, жене много картин посвятил — особенно одну на фоне золотого поля пшеницы; изображал подсолнухи а-ля Ван Гог, хлеб и селедку по мотивам Петрова-Водкина, автопортрет в тюремной робе. О многом думалось...
— А церковь, вера? — украдкой его спрашивал.
— Церковь — сразу мимо меня. А вера... Да, интересует, кто создал этот мир. Материалисты что-то там пытаются говорить: «так было», «природа» — это не ответ. Вот Бог — с руками, ногами, «людьми занимается» — в это я не верю. Потому что не вижу справедливости. Да, не вижу! (Повышает голос, когда близкие пытаются артиста урезонить.) Ну есть Бог. А что он дает? Умирают лучшие люди. Умирают дети. Почему у нас такая унизительная старость? И если он всемогущ, почему не создал мир, в котором волки не пожирали бы овец?
У Равиковича каждое слово — задетая струна. Актер-миссионер, в итоге не ставший заложником своей внешности, хотя и сказавший главное... за кадром.
...Банальностей не хочется. Кто-то написал, что театр-де Акимова оплачивал Равиковичу лечение в больнице. Это надо совсем не знать Равиковича!
— Мы предлагали! — с жаром говорит худрук театра Татьяна Казакова. — Не только мы — московский СТД: пожалуйста, выделял деньги. Равикович ничего не взял. Всегда был предельно скромным. И он такой, и жена его, Ирина. Никогда ничего не просят, не бьют себя в грудь, не якают — пара, которую связывали глубочайшие отношения. По нынешним временам такого просто не бывает. Увы, так измучила его эта болезнь...
— Онкология?
— Там «полное собрание сочинений»: и диабет, и артроз большого пальца ноги, и сердечный клапан... и ничего трогать было нельзя. А ведь еще в январе выходил на сцену в небольших ролях в «Средстве Макропулоса». Никогда не праздновал юбилеев. Но на
...Ему было бы приятней, чтобы вместо высоких слов мы прочитали бы отрывок из найденного письма от детишек ясельной группы: «Мы еще маленькие и не умеем писать, поэтому за нас пишут наши нянечки. Мы очень-очень много лет, сто или двести, Вас сильно любим. В тихий час не спим — смотрим Ваши фильмы. А ночью наши нянечки читают нам интервью с Вами. Мы хотим быть похожими на Вас...».
