Одиннадцать утра. У Театра армии спокойная очередь где-то из 300 человек. Все по-военному строго, отточено, туда-сюда ходят с дюжину офицеров с рациями. Уж что-что, а хоронить красиво в России умеют. Люди, глядя на кадры из фильмов, активно шепчутся: «А министр обороны будет?», «А почему же флаг на шпиле театра не приспустили?»...
У артистов и служащих, сидящих теперь на зрительских местах, нет-нет да возникает вопрос: зная, что Касаткина обречена, почему родные к ней никого не пустили? Не покидает убеждение, что такой общительный человек, как Людмила Ивановна, не мог добровольно отказаться от встреч с друзьями и коллегами, от разговоров с ними хотя бы по телефону... Сын со своей семьей утверждает, что врачи запретили посещения, а врачи кивают на семью сына: мол, это они потребовали никого не пускать. Кто-то даже ссылается на источники в ЦКБ, из которых стало известно, что если бы у Касаткиной была профессиональная сиделка, то ее бы вытянули. А так за ней присматривала женщина без спецподготовки.
Молчаливая скорбь разлита в здании театра, где Людмила Ивановна прослужила более полувека. Где она выходила — яростная, отчаянно-заразительная, красивая... И я не припомню второго такого случая, чтобы министр культуры Авдеев и вице-премьер Иванов по нескольку минут стояли у гроба в почетном карауле. Тут же — Калягин, Житинкин, Вера Васильева, Олег Яковлев из «Иванушек», весь в слезах. Отношение персонала — крайне обходительное: когда одна из бабушек неожиданно упала, ее подхватили, усадили, позвали врача.
— Мы же с Людмилой Ивановной ровесницы, — грустно говорит Васильева. — Касаткина не была суетна, не была тщеславна, всегда вселяла в людей уверенность. Удивительно цельная натура: один театр, один муж, одна любовь к профессии...
Когда двери первого подъезда Театра армии распахнулись, неожиданно пошел крупный снег. Аплодисменты и... нетерпеливые автомобильные гудки оттого, что милиция на несколько минут перекрыла у театра движение.
