О творческом кризисе
С самого первого клипа я только и слышала: «Что это у тебя за клип?! Творческий кризис?». Может, люди так воспринимают меня из-за того, что у меня глаза, как у Кота в сапогах из «Шрека», но тут ничего не поделаешь — природа.
Как орешки, песни у меня никогда не отлетали. Во-первых, ко мне никогда не приходила та самая муза, не приходилось ее ждать. У меня песни пишутся как-то очень банально. Сейчас это вообще происходит несколько меркантильно, я бы сказала. Звонят из звукозаписывающей компании: «Ну что, Марин, давай, песню уже новую надо записать». И я пишу.
Мне сейчас интереснее писать для других, чем для себя. Я дозрела до того, что хочется изложить какие-то другие человеческие стороны, какие-то глобальные вещи, которые я замечаю. Но мне не нравится, как это звучит в моем исполнении. Изменилось само отношение к тому, что я делаю, оно становится более осознанным и трезвым. А вот в отношениях с людьми я склонна наступать на те же грабли.
Про эксперименты
Мне не страшно меняться, не боюсь кому-то не угодить. Потому что мне по большому счету нечего терять. Я долгое время работала как малобюджетный артист и в любое время могу туда вернуться, смогу прокормить себя и свою дочь, продолжая петь в ресторанах. У меня изначально не было особой задачи стать богатым человеком. Телевидение для меня всегда было каким-то таким миром за гранью возможного. Поэтому мне не страшно экспериментировать.
Клип «Любовь — это яд» выглядит как эксперимент. Когда мы только думали над ним, я понимала, что хочу что-то совершенно другое, то, что телевидение не возьмет точно. Я не хотела, чтобы он был коммерческим. Не хотела чересчур вылизанной картинки. Гламурности я и так всячески пытаюсь избегать. Гламур и дорогая картинка, когда видно, что это снято на «кино», что там большой бюджет... Это как бы говорит, что вот мы вложили деньги, поэтому приходите на наш концерт. Мне же хотелось в этом клипе показать именно эмоцию, то, что накапливается, но это нельзя передать в словах.
Про путь в шоу-бизнесе
Интересно смотреть передачи про то, что в шоу-бизнес все попадают через постель. Потому что, если бы все было так просто, сколько же было бы у нас звезд!
Сложно дать какой-то рецепт вхождения в шоу-бизнес. Я всегда говорю, если бы меня было хотя бы две и эти две Максим пошли бы разными путями, я могла бы сравнить и сказать, что лучше.
К тому времени, когда я пришла в звукозаписывающую компанию «Gala Records», я ходила с дредами. Я была то растаманкой, то панком. И никакого желания появиться в телевизоре... Мне вообще казалось, что я выше всего этого... Мечты стать суперзвездой у меня не было. Не было задачи пойти по головам, чего-то там добиваться. Я вообще такая любительница плыть по течению. Другое дело, что меня окружали креативные, интересные люди, которые желали добра. Приехав в Москву, я встретила очень много хороших людей, с которыми до сих пор в очень хороших отношениях. Все происходит только благодаря каким-то отношениям между людьми, потому что я сама не занималась своим продвижением, до сих пор не знаю, что такое Интернет. Просто люди, с которыми мы где-то под гитару орали песни, передавали их своим знакомым, но опять же не для того, чтобы я стала популярной, а просто говорили «вот прикольная песня, послушай». На таком бытовом уровне все и происходило. И только потом дошло дело до Интернета.
Про «Евровидение»
Не хочу туда, может быть, потому, что я достаточно знаю об этом конкурсе. Мне незачем туда ехать. Я очень верю в Диму Билана с Яной Рудковской, считаю, что Диме Билану там нужно прописаться и жить и из года в год доказывать, что Россия — это самая певческая страна. Зло говорю? Почему? Он вроде и сам уже привык туда ездить. Он, по-моему, и в этом году едет, да? А когда Дима расхочет, надеюсь, у Яны Рудковской будет другой прекрасный исполнитель.
С телеканалами у меня взаимоотношения не самые хорошие. Когда нам оттуда звонят и говорят о том, что у нас эфир или пиар-акция какого-то нужного человека и надо приехать, мы говорим, что у нас запланированный концерт, скажем, в Урюпинске. Наш ответ им непонятен.
Все точно такими же огромными глазами на меня смотрели, говорили: что ты делаешь, когда я писала второй альбом. Говорили: тебе нужно делать вот такое же звучание, как в «Трудном возрасте», зачем ты сейчас пишешь все живые инструменты, зачем ты пишешь этих духовиков, совершенно другие тексты, какой-то рок пошел, что это такое вообще? А я хочу делать то, что отражает мои эмоции, мои мысли. Если это будет не так, я буду осознавать, что переступаю через себя. Мы же когда-нибудь потом все-таки посмотрим с высоты наших лет на свою жизнь, и где-то нам будет некомфортно за себя. Мне кажется, нужно вообще все брать от жизни, а вот какие-то материальные вещи — это же такое преходящее, уходящее.
Про себя
Есть надежда, что я не становлюсь серой массой. Ощущение того, что я в первую очередь человек — это вообще самое главное, что я сейчас имею. На первое место я ставлю то, что я ни разу не переступила через себя и не прошла по головам друзей. Мы занимаемся творчеством, музыкой, несем духовные ценности, которые могут быть изложены по-разному, такая у меня духовная составляющая. Может быть, я там не особо креативлю, не надеваю на себя перья, не устраиваю какие-то сумасшедшие альтернативы, но в моей голове все должно быть так, как есть. Пока. Может быть, все изменится.
