У Локтева было не так. Ребёнок осваивал инструмент за 2 – 3 года и сразу садился в оркестр Ансамбля, который выступал на лучших площадках, с лучшими музыкантами страны. Так, я неделями «не вылезал» из Большого театра, Колонного зала Дома Союзов и Кремлёвского Дворца Съездов, в которых по нескольку дней готовились правительственные концерты, и в них выступали сплошь Народные артисты СССР. По идеологическим канонам того времени нужно было, чтобы весь народ – рабочие, колхозники, воины московского гарнизона, дети, - славили режим за то, что «жить стало лучше, жить стало веселей». Все эти группы были представлены на правительственных концертах. Так вот детей всегда представлял Ансамбль Локтева. Мы неделями не появлялись в школе, проводя время за кулисами Большого театра и других роскошных залов. И веселыми плясками и песнями приветствовали партийных чиновников и в этих песнях всегда благодарили партию за «наше счастливое детство»:
В стране советской дети,
Счастливей всех на свете
Мы весело смеемся,
Танцуем и поём.
Понятное дело, у советских детей заботами партии иной жизни и не могло быть. Но мы все жили в коммуналках (у нас было 13 соседей), в крошечных комнатах (13 метров на 7 человек), в страшной нищете и голоде. Из наших квартир по ночам пропадали соседи - из нашей был арестован врач И.О. Левин, по делу врачей и художник В.Ю. Кащенко. Но это всё заглушалось радостными криками ликования и славословий.
И все же у меня не поднимается рука, чтобы бросить за это упрёк своему учителю. У Локтева в то время не было другой возможности сохранить Ансамбль и работать с детьми. Он вынужден был славословить Ленина и партию, чтобы исполнять другой, нормальный репертуар. Величайшие композиторы в то время обязаны были принимать участие в хоре славословий коммунистическому режиму. Вспомним знаменитую «Кантату к 20-летию Октября» С. Прокофьева, написанную на слова Маркса, Ленина и Сталина. Или песню Д. Шостаковича «Сталину слава!».
Локтев, как дворянин (его отец был директором императорских театров) по советским законам попадал в категорию «лишенцев», а люди с этим клеймом могли работать только на заводе. Лишенцам запрещали поступать в вузы. Во всех государственных конторах проводились.«чистки», комиссии «вычищали» госконторы от «лишенцев». Локтев, обладая феноменальными музыкальными способностями, 5 лет поступал в консерваторию. И только после того, как он отработал 4 года рабочим и получил характеристику от парткома, смог поступить в консерваторию и закончил её с золотой медалью.
Я бы причислил Локтева к джазменам по трём параметрам:
1). Кроме прекрасного, мелодического материала, который Локтев сам обрабатывал для нас, а это была музыка таких корифеев, как Чайковский, Рахманинов, Григ, Штраус. Он сделал много обработок музыкальных жемчужин мирового фольклора – французские, польские, финские, корейские и песни других народов. Мудрый Локтев, понимая, что коммунисты никогда не позволят Ансамблю сыграть Гершвина и Эллингтона, включал в репертуар экстатическую музыку с чумовым драйвом под видом песен стран мира. Локтев с таким драйвом играл индийскую «Песню дождя», что когда хор пел припев на словах: «Ураг-таг, Ур-таг-сагы», мурашки бежали по телу.
Сейчас бы я сравнил этот припев по силе воздействия с риффами «Deep Purple». С таким же драйвом Ансамбль исполнял «Гуцульский танец». Сейчас такую экстатическую музыку Карпат демонстрирует Эмир Кустурица со своей группой, играющей в стиле «unza-unza». Но тогда дух захватывало от того драйва, с которым танцоры выплясывали закарпатские ритмы.
2). В джазовых темах преобладает мажор (примерно 95%), и очень мало минора (только 5%). В СССР наоборот – почти все песни минорные, и только 5% мажорных. Раньше в России, даже каторжные песни («По диким степям Забайкалья»), даже песни про смерть ямщика- («Степь, да степь кругом»), были мажорными. Приход в Россию минора, связан с революцией. Тогда же стал популярным клезмерский, хасидский минор. (Такие песни, как «Катюша», «Спят курганы тёмные», «Прощание славянки» - переделки хасидских нигуним). И, если джаз, произошедший от христианского спиричуэлза, весь в мажоре, ибо уже пришёл Мажор-Христос, то в советской песне уже нет Мажора, а появляется минор ожидания мифического коммунизма, как хасиды ждут в миноре своего Мессию. Так вот песни Локтева все были мажорные. И, хотя они порой славили страну Советов, но часто это были абсолютно нейтральные песни о походах, о костре, палатке и ночном небе. И их вполне могли бы петь и скауты, у которых коммунисты украли все пионерские символы (галстук, пионерский салют, приветствие «Будь готов!», - «Всегда готов!» и летние лагеря с палатками и костром, которые практиковали скауты). Конечно, локтевский оптимизм скорее можно отнести к радостному, цельному восприятию детства, чем к коммунистической системе.
Мой приятель-композитор как-то заметил: «Ну, какой же Шаинский — детский композитор? Ведь детское мышление очень солнечное, радостное, а у него все песни траурные, построенные на малых стонущих секундах: "Пусть бегу-у-ут неуклюже пешехо-о-оды по лужам...» Видимо, советским детям без Бога тяжело жилось, поэтому Шаинский и был так популярен. Сейчас его песни не поют. Так вот, парадокс Локтева в том, что в голодную эпоху у него песни надежды – мажорные, а в относительно сытую эпоху 70-х, без Локтева, детские песни стали минорными, со стонущими малыми секундами.
3). Локтев по жизни джазмен. Он любую, самую сложную ситуацию мог взорвать джазовой импровизацией. Моя сестра – Тоня Степурко, которая играла в Ансамбле на домре раньше меня, рассказала как в 1955 году на гастролях Ансамбля в Прибалтике, в Риге, при пересадке с московского, на местный поезд, возникла большая пауза. Все изнывали от жары и ожидания, сидя на чемоданах на привокзальной площади. Вдруг, Локтев встал и, как бы напряжённо что-то ища, заглядывая в разные места, пошел по площади. Конечно, всем было интересно, что же он ищет, и за ним выстроилась змейка. Скоро в этой змейке оказался весь Ансамбль, и она извивалась восьмёрками и другими замысловатыми фигурами, которые он выделывал по площади. Тоска кончилась, все забыли про томительное ожидание и началась увлекательная игра, превратившая уныние в праздник. И волшебником, сумевшим претворить скуку ожидания в увлекательную игру, поразившую всех рижан, – был Локтев.
Ещё она вспомнила, как Локтев в пионерлагере, куда вывозил на лето Ансамбль, играл в пинг-понг. Когда он проигрывал, а проигравший должен лезть под стол, он вдруг начинал говорить: «Смотрите дождь пошёл». И все дружно лезли под стол прятаться от локтевского дождя. Под столом начиналась возня, толкотня и все смеялись до упаду. Ну а знаменитые локтевские капустники – это настоящий джаз. Локтев мог нарядиться старцем с бородой и морочить всем голову, или он, схватив зубами нож, начинал отплясывать лезгинку. Или показ на капустнике фильма с эпизодом на рыбалке в Артеке, когда лодку так качало, что с девочкой случился конфуз и её стошнило, а кто-то в этот миг поймал рыбу, а В.С. Чунин, всё бесстрастно снимает на 8-ми миллиметровую камеру. При показе этого фрагмента на капустнике, находчивый Локтев так откомментировал этот эпизод: «Посмотрите, вот кто-то ловит рыбу, а кто-то её кормит». И зал взорвался гомерическим хохотом.
И такая джазовая атмосфера в ансамбле привела к тому, что именно из ансамбля вышла славная когорта московских джазменов. Барабанщик Владимир Филатов (лауреат джазового конкурса VI М.Ф.М.С. 1957 год), Александр Бухгольц, (гитарист ансамбля «Мелдодия» п/у Г. Гараняна), басист Адик Сатановский (Золотая восьмёрка ЦДРИ, бенд В.Людвиковского), Анатолий Герасимов (играл в США с оркестром Д. Эллингтона, Т. Джонса и М. Льюиса, и со звёздами мирового джаза с Ч. Бэйкером, Ж. Пасториусом, Дж. Скофильдом и Э. Джонсом). Трубач Олег Степурко Заслуженный артист России. Лауреат международных джазовых фестивалей, доцент ИСИ 2011 Барабанщик Ваня Барабанщик Иван Авалиани. Играл с Г. Лукьяновым, с А. Козловым, с С. Манукяном, доцент РАМ им. Гнесиных, ведущий "Радио "Культура", председатель Московской ассоциации джазовых журналистов, джазовый критик Дмитрий Ухов.
С тех времён сохранилась любопытная фотография, на которой я исполняю соло «Неаполитанский танец» П. Чайковского в Кремлёвском театре. Спиной стоит, играющий на барабане Николай Калинин (народный артист России), справа от него голова Толи Герасимова, а крайний справа – Адик Сатановский. Адик был жутким хулиганом и однажды мы чуть из-за него не схлопотали по шее. А надо сказать, что Москва 50-х годов была жутко криминальная. Адик подрался с кем-то о из местных, а потом увидев, что его поджидают – вылез в окно и исчез. И, когда мы вышли после репетиции, нас обступила шпана, которая держала в руках металлические предметы. К счастью нас они не тронули, искали Адика, но все же досталось басисту, который благоразумно подбежал к милиционеру у Швейцарского посольства, которое было по пути и там спасся. В то же время мне рассказали балетные девочки, что их встретила в проходном дворе шпана и избила, причём били специально по ногам. Я специально описал эти эпизоды, чтобы стало понятно - какая жуткая жизнь, полная злобы, зависти и ненависти была вокруг Ансамбля. Но для нас особенно было дорого то, что Ансамбль в то время тотальной лжи, равнодушия чиновников, отношения государства к человеку, как к «винтику», отработал и на помойку – был оазисом радости и творчества. Это была семья, в которой тебя любили и поддерживали и всегда тебе рады.
Мы видели как Локтев, проявлял чудеса смекалки, чтобы помочь ребятам. Во время войны добился, чтобы голодных хористов кормили кефирной сывороткой и «пробил» им рабочие карточки. После войны он всегда на лето отправлял Ансамбль отдыхать в лагеря, а в последние годы на море. Будучи депутатом, помогал в решении квартирных проблем. Сколько он людей устроил в институты, сколько сделал протекций, да и просто помогал заниматься по трудным предметам. Но самое главное – Локтев чаще помогал своим воспитанникам, когда они уже покинули Ансамбль. Казалось бы, для него они уже «отработанный материал» и от них не будет никакого толку. Скольких он устроил в музучилища, скольким «пробил» место для службы в армии в московских оркестрах, чтобы не услали в Тмутаракань, скольких он поддержал в трудные моменты жизни, скольких избавил от уныния.
И вот ответная реакция, – родилось целое движение «Локтевцы», это люди, которые встречаются в годовщину его смерти на Ваганьковском и для которых детские воспоминания – самые светлые, самые радостные страницы жизни. И имя этой радости - Локтев. Потом в жизни пошла рутина и череда обычных будней, а все лучшее осталось там, когда мы были причастны творчеству и радости успеха. Да, именно успеха, ибо наши выступления всегда принимались «на ура». Локтевцы загодя стали готовиться к юбилею. Собрали оргкомитет в который вошли народные артисты СССР Т. Синявская, проф. С. Гусев, проф. В. Чунин и другие достойные люди. Планировали большой ряд мероприятий в его годовщину. Фестивали, циклы на TV, и в том числе джазовые джем-сейшены на темы Локтева. Но все мероприятия накрылись медным тазом из-за кризиса и равнодушия музыкальных чиновников.
И все же воспитанница Ансамбля Вера Алексеева провела хоровой фестиваль памяти В.С. Локтева, на котором наградили всех талантливых хормейстеров Москвы. Она же сделала роскошное издание – «Сборник песен и обработок Локтева», Олег Синицын организовал передачу на одном из кабельных TV. И Ансамбль не подкачал. Подготовили программу к юбилею, издали памятный знак и книгу о Локтеве. Низкий поклон Виктору Ермолаевичу Соболеву. А я написал и записал с Катей Волошиной песню, причём, поскольку Локтев истинный джазмен, я счёл уместным в проигрыше сыграть джазовое соло.
Когда мы встречались у Локтева на Ваганьково, то было ощущение, какое бывает в особенно торжественные дни жизни. С одной стороны, - огромный, бесконечный день, вместивший столько прекрасных событий и праздник который подарил нам он, а с другой стороны, – время свернулось в магический свиток и промелькнуло мгновенно. Такое парадоксальное время бывает лишь тогда, когда влюблен, а наша любовь к Локтеву вечна. В Царстве Небесном мы сыграем в Райском Ансамбле под руководством нашего любимого Локтева немало счастливых песен.
