Он старался не врать, но стеснялся уличать других во лжи. Вот что из этого получилось.
Служил экспертом по строительству и оставался честен. На такой работе легко впасть в соблазн: подношения стекаются отовсюду ручьем, ими надеются подкупить и задобрить, сделать сговорчивее. Хранить себя от искуса помогал пример родителей. Его отец и мать жили скромно и скончались, не обременив сына и прикованную к постели дочь весомым наследством.
Жена не корила. Напротив, превозносила и уверяла, что гордится его порядочностью.
Жена была состоятельна. У нее имелось множество знакомых. И три подбородка. Ей родители оставили большой дом с садом. Частенько она и ее многочисленные подруги собирались в этом доме и устраивали спиритические сеансы. Наряжались в черное. Комнаты, коридоры, кухня, подвал были задрапированы агатовыми тонами. Всюду стояли бутылки и банки разной вместимости.
— Эта — с острова Корфу. Исцеляет от ишиаса, — говорила жена. — А эту я зачерпнула из речушки близ монастыря Сан-Микеле. В том достопамятном году, когда стояла дичайшая засуха, однако, тамошний родник не высох. А вот — жемчужина моего собрания: из болотистой лужицы близ горы Анимат. Согласно легенде, омыв ноги в этой луже, Илья-пророк произнес знаменитую проповедь…
Подруги восхищенно кивали, в отдельных случаях удостаивались дегустации.
* * *
У жены была дочь от предыдущего брака, которая вскоре стала называть его отцом. Жена изредка заводила речь: не мешало бы ему попить отвар трав, собранных на Синайских холмах, травы эти, общеизвестно, удесятеряют мужскую силу. Мало-помалу подобные разговоры сошли на нет.
Жениться не собирался. Приехал осметить дом на предмет ремонта, дал ряд ценных советов. Хозяйка в знак признательности пригласила отведать диковинного чая. Подливала в чашку разноцветные снадобья, поясняла — то ли в шутку, то ли всерьез: намерена гостя приворожить. Увлекла его в спальню — якобы взглянуть на избороздившую потолок трещину. Первая близость запомнилась колыханием мягких бедер и обширного, нежного, как перина, бюста. Он лежал растерянный, приплюснутый сдобной женской массой и разглядывал действительно имевшуюся на потолке глубокую трещину, похожую на разветвленную молнию.
До того как обзавелся супругой, представительницы слабого пола его страшили: трезво сознавал, что не может привлечь их своей заурядной внешностью, малым достатком, неглубокой и неяркой натурой. Тот, с кого мало что можно взять, разве способен сделаться предметом дамского внимания?
Коллеги завидовали его везению. Дела скучного типа ладились, клиенты ценили и уважали некорыстного консультанта, а после удачного с финансовой точки зрения брака и вовсе стало ясно: сухопарому зануде привалило неслыханное счастье.
Для сестры жена наняла сиделку. Сама — при своем немалом весе — блюла диету, устраивала показательные недельные курсы голодания. Утюжила его рубашки, не доверяя этот интимный процесс прислуге, следила за состоянием кошелька: пополняла, чтоб супруг ни в чем не ощущал неудобств.
Вечерами в доме происходили собрания.
— Египетские пирамиды — это ведь огромные трансляционные вышки, — заводила одна из подруг. — С них уходит информация о землянах в космос…
— Шлемы фараонов — это наушники для приема позывных из космоса, — подхватывала другая.
В дискуссиях участвовал священник расположенного неподалеку храма.
Иной раз залучали на заумные вечера молодых мужчин (дочери требовался жених), но юноши, если и забредали на огонек, спешили скорее покинуть мероприятие.
Заканчивались словопрения викторинами. Жена вопрошала:
— Назовите пять крупнейших святых отшельников прошлого...
Трапезы требовали повышенного внимания. Тянулся к блюду с нарезанным мясом, жена легонько била его по руке.
— Сегодня нельзя. Сегодня молочное! Волчица вскормила Ромула и Рема молоком, а не говядиной.
Намеревался утолить голод творогом, жена осаживала:
— Только мед и орехи… Скрывавшийся в лесах Будда питался естественным подножным и надголовным кормом.
Облачался в белый костюм. Жена преградила путь:
— В светлом невозможно! В этот день тысячу сто пять лет назад распяли покровителя нашего города.
Напяливал черное. Но и черное не годилось.
— Тысячу сто двенадцать лет назад воскрес из мертвых святой Антоний…
* * *
Жених для засидевшейся в невестах дочери сыскался. Симпатичный парнишка из хорошей семьи. Веселый, жизнерадостный студент.
Вышла девушка не за него, а за пожилого инвалида. После долгого разговора с матерью решила принести себя в жертву. Калека мог передвигаться только в коляске, из горла торчала трубка.
— Я делаю правильно, — убеждала себя и остальных несчастная. — Я должна ухаживать, облегчать его участь, в этом вижу свое предназначение.
Когда умерла парализованная сестра, его горе не шло в сравнение с горем жены, которому не было предела. Трагически она поясняла пришедшим на кладбище:
— Тут похоронен монах Вильгельм. Приникните к его памятнику и ощутите слабое шевеление камня… А здесь — святая Елизавета. Задержитесь возле могильного холма и помолитесь.
Гроб с телом сестры опускали в сырую яму при полнейшем безлюдье, все разбрелись кто куда и молились подле достопамятных погребений.
На поминках жена рыдала:
— Все говорят об умершей, а обо мне доброго слова не скажут!
* * *
В одну из безлунных и как нельзя лучше годившихся для проведения мистической церемонии ночей его облекли в испещренный загадочными иероглифами саван, в ноздрю вдели золотую серьгу. Бдение длилось двое суток.
А еще через неделю он занемог.
Просил вызвать врача. Жена отправилась в храм и принесла очередную порцию целительной влаги. Велела выпить пять банок.
Он взмолился:
— Пойди в аптеку!
Она созвала подруг. Они пели псалмы и молились за его здоровье.
Впоследствии он сожалел: “Почему не захлебнулся той святой водой? Лучше было захлебнуться!”.
* * *
Завел любовницу — она изводила рассказами о мужчинах, которые ее преследуют. Упивалась признаниями в неверности — он надеялся, вымышленными. Прикипел к болтушке. Внешне ветреная, она была глубоко одинока. Мужчины реагировали на ее фигуристость, но связать себя серьезными отношениями не желали.
Наведывался к ней, сидел до полуночи. Она жужжала:
— Начальник пригласил в кабинет, усадил в кресло, стал пороть чепуху… О том, что крутил интрижки с известными актрисами… А потом накинулся... Повалил…
Старался не слушать. Она итожила:
— Странно при моих умопомрачительных данных ими не пользоваться.
И опять пускалась в воспоминания:
— Мальчишки во дворе и школе, однокурсники — все, все были у моих ног…
После этих излияний овладевал ею с возросшим, нетерпеливым желанием, будто доказывал неведомым соперникам право на теперешнее обладание ею. Отстаивал первенство среди них.
* * *
Вокруг сверкала жизнь, не похожая на ту, которую вел он. Звонил давний, еще со студенческих лет приятель и шатающимся, нетрезвым голосом сообщал:
— У меня астма, тебе известно. Врачи сказали: “Выкуришь сигарету — помрешь”. А я во время приступа взял да и выкурил. Стало легче! И с алкоголем то же. Начался приступ, я выхлебал бутылку. И на подвиги потянуло! Выписал девочку. Приехала. Не успели начать — телефонный звонок. Женский голос: “Ты с моей подругой, а вспомни, как я к тебе приезжала… Спустись, посмотри на меня”. Оделся, спускаюсь. Сидит в такси куколка. Не помню, чтоб у меня с ней что-нибудь было. Она меня убеждать: отпусти ту, замени мною, это обычный практикуемый вариант — заплатить первой отступные. Идем ко мне, отпускаем первую. Плачу ей, она уезжает. Красотка видит на столе водку и мнется: “Извини, ты помнишь, я водку не пью, пойдем купим вино”. Перед тем как выйти из квартиры, берет с меня аванс. “Вдруг тебе в голову ударит снова передумать, и ты меня шуганешь, а время идет, мне выручку сдать надо”. На улице вспоминает, что должна отпустить такси. Я даю шоферу деньги, он берет, но не уезжает. В магазине покупаем вино, конфеты — она с этим пакетом исчезает. Тут понимаю: развели. Околпачили. Дома выясняется, что первая, пока я выходил, рылась в вещах. Кой-чего я недосчитался. Звоню в газету, где нашел объявление, меня отфутболивают…
Он слушал, удивлялся, думал: “Бездну времени я промотал, профукал впустую!”.
* * *
В контору оформилась секретаршей худенькая студентка в коротенькой юбочке, которую иногда меняла на вельветовые джинсы песочного цвета. Великовозрастные сотрудницы, с усердием надзиравшие за стройностью своих фигур и делившиеся достижениями в области похудания столь горячо, что становилось ясно: неравная борьба с жиром ими бесповоротно проиграна, дружно сплотились против новенькой:
— Крутит задом!
— Босс взял ее с прицелом…
— Какой прицел, они давно вместе!
Заводил с ней беседы — не потому что она ему приглянулась, а из чувства протеста. Ядовитые напраслины, которые на девушку возводили, вызывали негодование, глубоко возмущали. Девушка отвечала ему милой улыбкой. Призналась, что мечтает заниматься дизайнерством, посещает специальные курсы, помогающие овладеть профессией.
Вместе они поехали осматривать особняк, который следовало реставрировать перед продажей. Экспертиза затянулась, человек, желавший сбыть недвижимость с рук, намекал, что заплатит оценщикам сверх условленной суммы, если они закроют глаза на поплывший фундамент и перекос потолочной балки. Он и она, переглянувшись, расхохотались и дружно сказали хитровану “нет”. Общность позиций их сблизила, они отправились в кафе и воодушевленно выпили на брудершафт. Проводил очаровашку до подъезда многоквартирного дома, где она обитала, сам вернулся в застенок, принадлежавший законной жене. Пребывая, впрочем, в небывало радужном настроении.
* * *
Их встречи продолжились. Ходили в кино, ездили на пляж. Он стал постоянно бывать в ее крохотной квартирке, где на подоконнике был разбит настоящий цветник.
Двойная, вернее, тройная жизнь, которую теперь вел, не тяготила. На проповедях в храме, куда ходил в воскресные дни с супругой, слушал витиеватые рассуждения священника о карах, ожидающих на том свете прелюбодеев, как непосредственно и персонально к себе обращенные угрозы. Но не страшился.
Болтушку-изменщицу продолжал навещать — платонически: ему казалось, без него она пропадет.
Юная возлюбленная объявила, что ждет ребенка. В преддверии его появления пребывал в счастливом тумане, в облачном, застилавшем глаза приятном мареве.
За вечерним чаем изложил свою позицию жене. Ожидал: поймет и легко отпустит его, а то и поздравит — ведь ему и ей ясно: их совместное житье-бытье не удалось.
Жена сделалась пунцовой, заплакала, потом с ненавистью выпалила: разводу не бывать, она не позволит, не допустит…
Не стал спорить, просто ушел, не заглянув в комнаты и не забрав вещей. Подаренную к десятилетней годовщине их брака машину оставил во дворе.
* * *
Некоторое время его никто не беспокоил. Затем жена позвонила и попросила о встрече. Назначила свидание в ресторане. Он сказал: ему не по карману. Она согласилась увидеться в баре. Предстала перед ним подтянутая, осунувшаяся, с интригующей синевой под глазами. Платье подпоясано золотистой изящной цепью. Пушок на верхней губе, прежде раздражавший, выглядел маняще. Странно, ему раньше казалось: его бывшая лишена возбуждающих подробностей. (Таково распространенное мнение мужчин о собственных женах.) Удивился не столько ее преображению, сколько собственному обретению навыка видеть и оценивать женское эротическое начало.
Жена говорила душевно:
— Тебя лапошат. Я знаю твои слабости, и ты их знаешь. Знаю наперечет и не пользуюсь ими. А другие — еще как, только дай волю. Ты не можешь иметь детей. Увы. Мы пили отвары, произносили заклинания, не помогло. Я старалась не касаться больной темы… Эта дрянь пользуется твоей наивностью…
Остановил поток ее слов протестующим движением руки. Заплатил с интересом поглядывавшему на его супругу официанту и вышел на улицу.
Вернувшись вечером домой, смотрел на ненаглядную и малыша пристально.
* * *
Отправился за советом в церковь, к священнику, которого знал по участию в дискуссиях, творившихся в доме прежней законной половины. Святой отец повел себя не так, как ожидалось. Сказал, устремив в его переносицу строгий взгляд водянистых глаз:
— Не допускаете возможности чуда? История христианства знает множество примеров… Взять хотя бы беспорочное зачатие…
Довод сразил. Он вышел из храма окрыленный.
* * *
Бывшая любовница, которую по заведенной привычке изредка навещал вечерами, сказала:
— Поверил священнику? Смешно! Разве не знаешь: святых нет, по ту и другую сторону алтаря одинаковые люди… Только одни облачены в ризы, а другие в повседневную одежду. Но и священники у себя дома снимают мантии…
Он изумился: почему, каким образом до нее дошли слухи?
— С этим святым отцом, — грязно усмехнувшись и облизнув губы, сказала она, — у меня было все… Все, что только возможно вообразить.
* * *
Прежнего благостного покоя и безмятежности как не бывало. Червь сомнения точил, глодал внутренности. Не желавшая терять прав на него прежняя жена звонила и говорила:
— Ты простофиля. Гуляешь с колясочкой, с чужим ребенком и даже не знаешь, кем он тебе приходится.
Стояла на своем:
— Допустим, не веришь в молитвы… Но в научные методы веришь? Не заставляю тебя вновь испытывать чудодейственную силу трав. Предлагаю строго научную экспертизу. Поедем в Париж, в любой медицинский центр, в любую клинику по твоему выбору, к любому светилу, пусть проведут обследование. У меня хватит денег на самый сложный тест, на любой анализ, любое заведение нужного профиля…
Соврав юной жене, что едет в командировку, он отправился с немолодой женой в Париж.
Поселились в отеле в разных номерах, завтракали и ужинали отдельно друг от друга, воссоединялись лишь во время визитов к докторам. Понимал: жена готова на все, лишь бы вернуть его под свою опеку, следовательно, способна подкупить специалистов. Сам назначал время и место консультаций. Сам выбирал судей для омерзительных экспертиз. Было взято пять проб, сделано пять анализов — ни один не оправдал его надежд.
* * *
Он стоял в белом стерильном халате посреди белого коридора и кусал губы. Жена топталась рядом, пыталась взять его под руку. Он с обостренной неприязнью угадывал ее массивные формы под удачно скроенным, скрывавшим полноту платьем.
Ей хватило такта и ума ничего не произносить.
Вместе двинулись к выходу. Он столкнулся со своим отражением в дверном стекле и отшатнулся — настолько страшным было лицо, которое увидел.
“А если я хотел, хотел, хотел, чтоб меня обманули!” — пронеслось в голове. Но наружу не вырвалось ни звука.
