За последние сто с лишним лет балет сильно изменился: психологический театр стал его привилегией, именно Эйфман активно разрабатывает на балетной сцене то направление, где возможности человеческого тела используются как инструмент познания души. Конечно, перенести полностью такой многонаселенный и многослойный роман, как “Анна Каренина”, на балетную сцену не представляется возможным. Поэтому все линии сведены к любовному треугольнику: Каренин — Анна — Вронский.
Все без исключения массовые сцены в балете эффектны, но Эйфман и тут ухитряется найти художественный эквивалент, показывая на сцене изумительных по экстерьеру набриолиненных самцов, разжигающих похоть и лихо гарцующих на воображаемых лошадях. Не случайно психологической точкой первого действия стал один из самых сильных эпизодов — эротическое томление Анны и Вронского (впечатляющие актерские работы Нины Змиевец и Олега Габышева), не могущих уснуть в собственных постелях.
Томление, смятение, неудержимость и неутоленность желания — эти через край чувства — лейтмотив эйфмановского балета. Сцена наркотического бреда Анны (извивающаяся масса обнаженных тел) мощная и работает на общую идею — героиня в эротической ловушке превращается в оборотня. Каренина-морфинистка — важная деталь в романе Толстого. Морфий тогда повсеместно использовался в обычной врачебной практике и зачастую предписывался как обезболивающее или лекарство от неврозов. Три члена семьи Чайковского, на пронизанную страстями музыку которого Эйфман поставил свой балет, были морфинистами, а его любимый племянник Боб, которому композитор посвятил свое заключительное произведение — Шестую симфонию, — через несколько лет покончил с собой по этой причине.
Поражает необычность и основательность взглядов Эйфмана на толстовский роман. Хореография Эйфмана привлекает внимание не только красотой и изобретательностью — на сцене очень продуманный и подробный анализ произведения Толстого. Каждой сцене найдено адекватное балетное решение. Как оригинально, например, решен образ Каренина (Олег Марков). Это трагическая, страдающая фигура. Сама Анна называет его “святым человеком”.
И вот финал — гибель Анны под колесами проходящего поезда. Такого решения от постановщика мало кто ожидал: поездом у Эйфмана стали артисты. Четыре ряда танцоров в черном трико жесткими синхронными движениями сливаются в страшную машину, где руки ходят как металлические поршни — чух-чух-чух… набирают обороты, скорость… Эта черная масса наводит ужас. Восторженный.
