Его знает весь киномир. Великий итальянец Лукино Висконти умер в комнате, стены которой были украшены рисунками Рустама. Знаменитый киносценарист и друг великих режиссеров Тонино Гуэрра поклоняется дарованию и человеческому достоинству Хамдамова. И в кино, и в живописи, и в графике он — художник. В 2003 г. Хамдамов был удостоен Гран-при “Культурное достояние нации” — так решило жюри под председательством академика Пиотровского, директора Эрмитажа. А между тем широкой публике Рустам Хамдамов практически неизвестен. Как же сложилась судьба человека, которого с юности называли гением и который с юности оказался гением забытым?
В современную коллекцию Эрмитажа включены работы Рустама. Есть они и в Третьяковке, и в музеях США, Италии. В 1992 году Рустам получил грант Жака Ширака для выдающихся деятелей мировой культуры. Сам Хамдамов по натуре — одиночка. Славы не ищет, пиарских акций не устраивает. Он свободный художник и яркая личность.
На третьем курсе ВГИКа Хамдамов снял короткометражный фильм “В горах мое сердце” и поверг в шок профессионалов. Впечатление было столь сильным, что руководство института в страхе, что этот ташкентский парень переплюнет самих учителей, отнеслось к фильму и к автору варварски. Судьба его первой ленты и легендарна, и трагична. Сам Мастер идет по терниям и обвалам, не уронив своего достоинства, не растратив талант на доходные кинопустяки.
В дни, когда гонимого Рустама не было в Москве, его друг позвал меня посмотреть, как вынужден жить талантливый молодой режиссер.
Обитель Рустама
Ржавый звук времени, кажется, еще скрежетал в подвалах печально знаменитых Опричных палат Малюты Скуратова. Почти 13 лет полуподвальная коммуналка старинного строения была нелегальным приютом Рустама. Талантливейший режиссер оставался в Москве без жилья и прописки. В той обители было днем с огнем: оконце на уровне шаркающих ног было занавешено. На подоконнике — светлые старинные поставцы. Много бирюзовой узбекской керамики. Пиалы опрокинуты донышками вверх. Огромные блюда и расписные тарелки сияли небесной лазурью. Пространство комнаты раздвигали картины Рустама. Женский портрет, написанный маслом, казался акварельным, так он был прозрачен и чист.
Переливами цвета, тонкостью линий выступала из белого безмолвия, как из плена, прекрасная незнакомка. В цветных и черно-белых видениях Рустама она постоянна, хотя и изменчива, как облачко в солнечный день. На стене — целая серия рисунков русской женщины во всевозможных кокошниках, их красота приманчива для художника.
Какое фатальное для Хамдамова понятие — время! Его фильмы — фантомы: вроде были, а вроде и нет. Время пожирает их, но переварить пока не в состоянии. Их явление народу временно отодвигается. В дни моего прихода в обитель Рустама там были его друзья. В комнате стоял терпкий запах крепко сваренного кофе и восточного чая с лавровым листом. Негромкое общение и ожидание объединяло нас: скоро он придет, только бы дождаться грядущего марта.
Родом из детства
Он из Ташкента. Его мать — татарка, бежала из города Гурьева от раскулачивания к берегам Сырдарьи. Одно время работала кассиршей в Ансамбле танцев народов Востока. Вышла замуж за узбека Усмана Хамдамова. Своим прекрасным русским Рустам обязан няне. В парижской газете “Русская мысль” он рассказывал: “Мы жили в еврейском квартале, а через дорогу стоял дом Керенского. Моя няня была русская, бывшая хористка Нижегородского театра, она даже окрестила меня потихонечку. Работала она кастеляншей в ташкентском театре, и я часто сидел в золотой царской ложе, видел Плисецкую, слушал Пирогова и Барсову в “Русалке” Даргомыжского”.
Рос он строптивым: ушел в вечернюю школу, чтобы не вступать в комсомол. Удивительно, ташкентский мальчик без всякой лохматой руки поступил во ВГИК. И не на сценарный, хотя от природы одарен Словом. Прочили ему и факультет художников кино. А он поступил на самый-самый. На режиссерский, в мастерскую Григория Чухрая. Студенты-режиссеры обычно осваивают чужой опыт. Рустам сразу явил язык индивидуалиста — в первой же его работе экран ожил материальным и духовным миром, на котором стояла тайная печать единственности.
Вместе с Ириной Киселевой и оператором Владимиром Дьяковым студент Хамдамов снял “В горах мое сердце”. На просмотре однокурсники и мастера экрана испытали радостное удивление. Каждая деталь ленты была небесным знаком: в кино пришел молодой бог. Сценарий Рустам написал сам, хотя оставил памятку — по Уильяму Сарояну. Сам придумал декорации, костюмы. Вычислил, как звездочет новую планету, будущую кинозвезду Елену Соловей, придумал ей романтический образ и снял.
Парадоксальны были диалоги у молодого режиссера. Один пример. “— А чем занимается твой отец? — Мой отец пишет стихи. Больше он ничего не делает. Он один из величайших неизвестных поэтов мира. — А когда он получит деньги? — Никогда! Нельзя быть великим и брать за это деньги”.
Слетело с языка Рустама некое предчувствие собственной творческой судьбы великого мастера. Руководство ВГИКа фильм запретило и даже умудрилось потерять негатив, по другим сведениям, его украли или нечаянно (?) смыли… Лучшие зрители — кинорежиссеры держали Хамдамова для себя. Им восторгались. Но палец о палец не ударили, чтобы он смог полно и свободно реализовать свой редкий дар. Велимир Хлебников слыл поэтом для поэтов. Рустам Хамдамов занял нишу режиссера для режиссеров.
Великое всегда просто. Вроде бы ничего особенного в его фильмах не происходит. Но вот стоит в кадре какой-то предмет и своим присутствием что-то с тобой делает. Режиссеры, как сороки-воровки, тут же это чудо приспосабливали в свои ленты. Все горнисты советского кино, неожиданно игравшие во дворах или на улицах, вышли из Хамдамова… Дипломную работу Рустаму не дали снимать. Очевидно, не хотели идти на риск получить еще один фильм, который невольно обернулся бы не в пользу учителей. Тогда вообще зачем они, если у студента все не так, как они учили?
Диплом Рустам получил. Но ни работы, ни денег, ни жилья, ни прописки у молодого режиссера не было. И он стал снимать маленькую комнатку у студента-медика Миши Цейтлина. Этот замечательный человек, детский врач-онколог, долго оставался единственной опорой Хамдамова в Москве тех лет. Цейтлин отказывался даже получить новую квартиру, так как в этом случае Рустам сразу оказывался бы на улице. Всех остальных из коммуналки выселили, а квартира эта была поистине замечательная! В соседней комнате собирался кружок физиков и философов, гостями которого были Мераб Мамардашвили, Людмила Петрушевская и другие знаменитости. Все гости и население коммуналки стали жильцами прихотливой памяти Рустама: они поселяются в его сценариях. Из них перекочевывают в картины.
В фильме “Anna Karamazoff” Хамдамов снял один эпизод с Жанной Моро именно в этой подземельной комнате. Воображение художника пригрезило ту незнакомку, чей дух, возможно, еще гнездится в этих старых сводчатых стенах. В нашем отечестве даже имеющий дом все-таки бездомен. Героиня Жанны Моро возвращается из тюремного лагеря домой, а в ее комнате у костерка греются три печальные узбечки с детьми. Они беженцы: “Милиция не знает, что мы живем здесь. Соседи нас не выдают. Мы прячемся в этом шкафу…”
Рустама тоже не выдавали соседи. Любили его. Прятали от участкового, который 10 лет охотился за непрописанным и мечтал выселить его с треском из подвала. Всю жизнь сопровождает Рустама этот драматически напряженный бытовой сюжет. Он мог бы снять его. Какое это было бы зрелище!
Люби не так, как хочется
Вокруг рождались всякие проекты, как помочь безработному Рустаму. Чухрай, собираясь вместе с итальянским режиссером Де Сикой снимать “Дубровского”, предложил Хамдамову быть художником фильма. Рустам тут же предоставил Чухраю множество рисунков в подлиннике, а потом и копии по совету Витторио Де Сики. А копии Рустама безденежно использовали стилисты разных фирм. Но “Дубровский” не состоялся. Андрей Михалков-Кончаловский, в ту пору еще московский режиссер, не чуждый романтического отношения к жизни, в “Советском экране” написал статью о Хамдамове.
А в книге “Возвышающий обман” (1999 год) Кончаловский признался: “Я начал чувствовать, что, как ни странно, маленькая картина студента Хамдамова у меня не выходит из головы. Я о ней думаю. Она была очень красива, хотя в ней был некий маньеризм. Многие решения в “Дворянском гнезде”, сам его стиль определены ею. Я постоянно был под впечатлением, что попросил Хамдамова сделать костюмы, и в особенности шляпы для героинь… Рустам, конечно же, артизан, человек исключительного таланта, я относился к нему с любовью, даже обожанием… Забавно, что “Дворянское гнездо” сделано под влиянием Феллини и Хамдамова. Великий классик и студент ВГИКа”.
С легкой руки Рустама в фильме Кончаловского появились несколько больших шляп и ослепительная красавица, эдакая славянская Грета Гарбо, Лиля Огиенко в объятиях Рустама. Она сыграла эпизод — княжну Гагарину — и родила Хамдамову сына. Вместе с мамой и отчимом мальчик жил в Париже. У Отара Иоселиани Лиля Огиенко снялась в фильме “Охота на бабочек”, сыграла важную роль.
К чести Кончаловского, он много хлопотал, чтобы Хамдамову без московской прописки разрешили снимать на “Мосфильме”. Кончаловский вместе с Фридрихом Горенштейном написал заявку на сценарий “Нечаянные радости”. Дело пошло. Хамдамов колдовал над фильмом с 72-го по 74-й годы. Но работу прервали, в сущности, в самом разгаре. Он снимал Елену Соловей, Наталью Лебле, Олега Янковского, Татьяну Самойлову. Творил свой мир в полнометражном фильме. Начальство, посмотрев отснятый материал, вынесло идиотский вердикт: дескать, фильм не соответствует сценарию. Хамдамов ушел с “Мосфильма”. Возможно, была там еще какая-то закулисная интрига. Ленту смыли, но не сразу! Заинтересованные могли усвоить впрок стилистику Хамдамова.
Оператор фильма Илья Миньковецкий вдруг узнал от монтажера, что весь отснятый, вчерне смонтированный фильм (9 коробок!) и весь остаток рабочего материала уничтожен или исчез. Миньковецкий бросился в цех, где произошла партийная казнь ленты, подобрал клочки, всего несколько коробок дублей, не вошедших в монтаж. Коробки с остатками позитивов пролежали на студии 16 лет. Когда Хамдамов стал снимать фильм “Anna Karamazoff”, эти коробки случайно обнаружили. Посмотрели друзья и облились слезами над осколками погубленного шедевра.
Баловень судьбы Никита Михалков получил этот сюжет и снял “Рабу любви”, ни словом не упомянув, откуда проистекает эстетика этой картины. Елена Соловей, ее пластика, ее голос, словно возвращенный из небытия, ее обаяние, отточенное на съемках “Нечаянных радостей”, определили атмосферу михалковского фильма. Да, там по-другому развивается сюжет. Но сюжет никто не помнит, зато сколь выразителен эпизод в трамвае, снятый в стилистике Рустама. Этот светящийся нимб волос героини, ее хамдамовская одежда.
…85-й год. Элем Климов возглавил Союз кинематографистов. Сколько надежд это породило! Климову напомнили о Рустаме, и он растерялся: “А он жив?” Когда они встретились, Климов уговорил Рустама сделать новый фильм. Более того, он устроил первую в жизни Хамдамова поездку за границу — в Италию. Это оказалось невероятно трудной задачей — пришлось дойти до самых верхов.
В своих интервью Кира Муратова называет своими учителями Параджанова и Хамдамова. Она вызвала из Америки актрису Хамдамова Наталью Лебле и сняла ее в фильме “Перемена участи”. В ленту Муратова вложила свое восхищение Хамдамовым, включила цитаты из его фильмов; один из персонажей даже был загримирован под Рустама.
Время новое, беды старые
В 1996 году артистическое и гуманное жюри Независимой премии за высшие достижения в искусстве наградило режиссера и художника Рустама Хамдамова премией “Триумф”. Смущенный Рустам, приняв регалии лауреата, сказал:
— У меня была своя кумирня. Спасибо моим кумирам, о знакомстве с которыми я и мечтать не мог. Спасибо, что пустили меня в свою компанию. Я не получал никаких премий и никогда их не получу. Для меня эта награда — полная неожиданность.
А как же новые фильмы? Хамдамов не может и не хочет никому угождать. Он воплотил свой замысел в ленте “Вокальные параллели”: успел снять знаменитых певцов, прославившихся в советские времена. Но теперь они репетируют в хлеву. Ведущая концерта (в этой роли снялась Рената Литвинова) озабочена лишь внешними эффектами. Для нее эти таланты — мир уходящий, непонятный ей и чуждый. Заказчики фильма из Казахстана разгневались на режиссера и испортили ленту.
На авангардном показе Венецианского кинофестиваля лента вызвала раздражение у жюри — русский режиссер слишком свободен! Хамдамов, закаленный прежним фестивальным опытом, признался: “По рейтингам в Венеции мы были как раз под номером первым. Журналисты поставили нам оценку 8,9 балла из десяти. Приз мы не получили, и черт с ним. У меня в крови радикализм, я недавно это обнаружил в себе. Во мне сидит бес противоречия на подсознательном уровне. Если бы у меня было все хорошо, я бы, наверное, удавился”.
24 мая Рустаму исполнилось 66. Время несмеренной страсти смягчается мудрым возвращением к традициям. С улыбкой хозяина собственной судьбы Хамдамов, возможно, вспомнит дерзкий выкрик Ницше: “Недостаточно того, что молния больше не причинит вреда. Я не хочу устранять ее: следует обучить ее работать на меня”.
