Малый зал театра Гоголя, маленькая сценка, которая будет превращаться то в комнату, то в беседку, то в вокзал, то в вагон поезда… И каждый раз это сырое, бедное, малоуютное пространство, где этот самый уют теряет какое-либо значение перед силой человеческих страстей. Да, так всегда жила эта странная семья — Марина Цветаева, Сергей Эфрон, их дочь Ариадна и их сын Мур.
Вокзал. Льет дождь — кстати, настоящая вода льется с крыши на сцену. Три мужские фигуры — и гора чемоданов. “Чьи это вещи? Не ваши? Нет… Чемоданы мокнут. Уберем под крышу, что ли”. И тут распахивается кофр, по земле рассыпаются рукописи, которые, как известно, не горят и под дождем не мокнут. Случайные прохожие подбирают листки, вчитываются… Дневники Мура.
Нет, в спектакле никто не играет самого Мура и тем более нет роли Марины Цветаевой. Три актера — Сергей Галахов, Александр Лебедь, Анатолий Просалов, читая по очереди дневники и письма Мура, составляют то многоголосье, которое, очевидно, и звучало в этом необычном юноше. “Не переношу мещан”.
Первое, что мы узнаем о Муре: “Фашист! Бездушный фашист!” И следом: “Я непохож на других”. Его детство прошло в Чехии и Франции. Умный, образованный не по годам. Да, эгоистичен. Холоден. Рассудителен. Но… “…Ибо силы нужны, и бодрость, и мужество, чтобы понять самого себя”, — пишет он в 15-летнем возрасте.
Из первых же записей мы узнаем, что его сестра и отец уже арестованы. Мать носит им передачи, если передачу взяли, значит — живы еще. Самого страшного еще не случилось, еще жива мать… Еще впереди два адских года. “За этот ад, за этот бред пошли мне сад на старость лет”, — пишет Цветаева еще в 34-м году, не зная, что впереди: мыканье с маленьким сыном по Москве в поисках хоть какого-нибудь жилья, телеграмма Сталину (“Помогите мне, я в отчаянном положении. Писательница Марина Цветаева”), прошение в Литфонд с просьбой принять ее в судомойки, приговор Але — 8 лет… Отношения матери с сыном: сложные. “У матери курьезная склонность воспринимать все трагически, каждую мелочь т.е., и это мне ужасно мешает и досаждает. Она приходит в отчаяние от абсолютных мелочей, как то: “отчего нет посудного полотенца, пропала кастрюля с длинной ручкой” и т.п.”.
И вот — 31 августа 1941 года. Смерть Марины Цветаевой. Что пишет об этом 16-летний Мур? “…события, потрясшие и перевернувшие всю мою жизнь. 31-го августа мать покончила с собой — повесилась. Мать последние дни часто говорила о самоубийстве, прося ее “освободить”. И кончила с собой. (…) Я занялся продажей вещей матери. Сегодня утром, благодаря содействию сестер жены Асеева, продал вещей носильных, белья и пр. на 650 р. Денег — итого — у меня примерно рублей 1060. Это неплохо”.
“Мое положение трагично, — пишет Мур в октябре, — оно происходит из-за внутренней опустошенности. Больше чем когда-либо я намерен сохранить себя”. После смерти матери Георгий Эфрон бежит из Елабуги в Чистополь, а оттуда — в Москву. Оттуда эвакуируется в Ташкент. Жаркий город, стольких приютивший. Звучат популярные мелодии тех лет, “Рио-Рита”, и благодаря интонациям актеров, музыке, свету зрители попадают из одной реальности в другую. В мир Мура, где самое главное — какая-то напряженная, внутренняя, сосредоточенная мысль.
Из письма сестре: “Я никогда еще не был так одинок. Отсутствие М.И. ощущается крайне...” На войну, надо сказать, он никогда не рвался, ждал отсрочки. В итоге — призван. Последние записи: “Смерть меня минует…” Несомненно, будь у Георгия Эфрона хоть несколько лет жизни в запасе, история ХХ века получила бы еще одну необыкновенную личность. “Писать свое хочется ужасно…”
Георгий Эфрон погиб на фронте в 1944 году. Ему было 19 лет.
Актеры уходят по ступенькам вверх, закрывая за собой двери. Последняя цитата из записей Марины Цветаевой: “Мальчиков нужно баловать, им, может быть, и на войну придется…”
