Вот уже несколько лет в один и тот же день, 9 марта, я пишу коротенькую заметку памяти погибшего коллеги. Почему я пишу о человеке, которого и не знал лично. Я познакомился с Артемом после его смерти. В 2004-м и в 2006-м я получал премии его имени за журналистские расследования. В Фонде Артема Боровика я познакомился с его родителями — Галиной Михайловной и Генрихом Аверьяновичем. А значит, и с Артемом, потому что родители не приняли смерть сына, а значит, по всем канонам он жив. Но эти строчки я пишу не для них, а для себя. Для профессиональной самодисциплины. Потому что Артем — это уровень. И как журналист, и как редактор, и как издатель, и как гражданин. Мог стать дипломатом и писателем и жить в Америке. Стал журналистом и бизнесменом и погиб в России.
И не важно, что, по его же словам, все антигерои его расследований уходили на повышение. И весь его журналистский бизнес ничего на первый взгляд не менял в нашей стране. Насколько я знаю, у всех журналистов та же проблема. У меня не лучше: антигерой — правит, герой — в федеральном розыске. Но если об этом не писать, будет еще хуже. Хуже несправедливой власти может быть только сломленный народ, который равнодушно молчит. Не потому что у него отобрали право голоса, а потому что — плевать.
За двое суток до гибели Артем Боровик давал интервью в программе Дмитрия Диброва “Антропология”. Артему пришла эсэмэска от зрителя: “Если вы такой честный, то почему до сих пор живы?”
— Хороший вопрос, — ответил Артем и перекрестился...
...А Дима Дибров нынче берет интервью у Кашпировского.
Вадим РЕЧКАЛОВ
МАСТЕР-КЛАСС
Отрывок из афганского очерка Артема Боровика “МиГ” в жизни”
...Сквозь предрассветную дымку видно, как, озираясь по сторонам, словно под пулеметным огнем, поднимается из-за горизонта медная каска солнца. Точно из окопа.
На пятой минуте полета возникает ощущение, что истребитель на манер вертолета неподвижно завис, а вот планета внизу раскручивается все быстрее и быстрее. От горизонта откалываются горы, отрываются аквамариновые озера и глинобитные кишлаки. Они уносятся назад, словно за спиной установлен мощнейший пылесос, всасывающий в себя впереди простирающееся пространство.
Гром двигателя остается позади, а ты оказываешься в объятиях высотной немоты. И потому отчетливо слышишь даже слабый шорох в кабине. Потрескивает иссохшийся клей в корешке записной книжки. В кармане бессмысленно хрустнул бумажный рубль, случайно захваченный из иных широт. Чем выше от земли, тем ниже его цена.
Истребители так высоко воспарили над землей, что, глянув из поднебесья вниз, невольно задаешься вопросом: а как же с этакой высоты спуститься?
— Снижаемся, — спокойно констатирует Карлов. — Глянь налево и вперед — вон караван “духов”. Сейчас мы их заставим маленько понервничать.
Сквозь прорехи в облаках виден растянувшийся по пересохшему речному руслу караван. Около сотни вьючных и десятка полтора машин, груженных оружием и боеприпасами.
…Вынужденные работать на максимальных параметрах по высоте и скорости, чтобы избежать поражения “Стингером”, ПЗРК и ЗГУ, мы прошили облака на высоте пяти тысяч. Снизились до трех и начали заходить со стороны солнца, взяв светило себе в союзники. В его задачу входило слепить “духов” и одновременно вызывать на себя самонаводящиеся на тепловой источник ракеты.
Сквозь “телевик” фотоаппарата хорошо видно, как спешившиеся и повыскакивавшие из машин маленькие фигурки стали быстро набрасывать на животных и автомобили маскировочные сетки. Их ощерившиеся пулеметы застрочили лишь тогда, когда все четыре истребителя уже проскочили над караваном, а бомбы полетели вниз…
И тогда фотоаппарат потяжелел килограммов на пятнадцать, а руки бессильно упали на колени, точно притянутые мощным магнитом. Это Карлов начал резко выходить из пикирования, выполняя противозенитный и противоракетный маневры. Резко потемнело в глазах, и возникло ощущение, что вся кровь ушла вниз. Вспомнив совет доктора, я изо всех сил напряг мускулы ног, чтобы сузившиеся сосуды сдержали резкий ее отток.
Внизу дыбилась земля, клубилась пыль вперемешку с крошевом дрогнувших скал.
Пристроившись позади ведущей пары и набрав прежнюю высоту, мы пошли обратно на Баграм, к аэродрому. От нескольких секунд, что длилась бомбежка, не осталось ничего, кроме внезапно нахлынувшей сильной усталости.
Мы миновали Саланг, и потом, чуть южнее, Карлов, отстав от остальных истребителей, сильно сбросил высоту, почти на бреющем прошел над одним из горных склонов.
— Тут. Вот тут наш Толик погиб.
…За время, проведенное в Баграме, о подполковнике Левченко, чей истребитель был подбит бандитами, я слышал много рассказов. Это был весельчак, душа эскадрильи, человек, покорявший всех своим чисто русским удальством. На земле его тянуло в небо. А в небе — на землю, к друзьям, к семье. Когда получал письма от жены, словно взлетал. Он ждал каждой весточки от нее, потому что в Афганистане так необходимо быть уверенным, что ты здесь и она там параллельно идете в своих переживаниях, мыслях, тоске. Что между вами — “полный синхронизм” в чувствах. Как между ведущим и ведомым — в небе.
Когда человек умирает, образуется “черная дыра”, которую ничем не восполнить. Люди вспоминают его, каким он был незадолго до смерти, предчувствовал ли судьбу? Доктор показывал мне фотографию Анатолия Левченко, сделанную незадолго до гибели. Но никакой “печати смерти” на его улыбавшемся лице не было. Всем своим видом он как бы говорил: “Ребята, я чертовски люблю жизнь. А в ней мне здорово повезло с друзьями. И тем я счастлив”. С таким настроением взлетел он тогда, чтобы никогда и нигде не приземлиться.
…Весь оставшийся путь до аэродрома мы прошли молча...
...Прилетев обратно, Карлов оставил самолет на попечение механиков. Я сбросил амуницию, сел на горячую траву сбоку от ВПП. Ноги слегка затекли, а в ушах все еще ревел двигатель истребителя. Я посмотрел на часы. Полет длился ровно 39 минут 45 секунд. Но разве соответствует одна секунда, прожитая на высоте пять тысяч девятьсот да при скорости звука, обычной земной секунде? Сколько оказалось втиснутым в узкие временные рамки…
...Мы укладываемся спать. Но все долго еще лежат, глядя в темноту. Тихо дышат. Слышно лишь, как пиликает на своей миниатюрной скрипке афганский сверчок.
