— Вы окончили механико-математический факультет МГУ в Москве и именно математикой занимались в России, Израиле и США. Вы не преподавали, а занимались теорией?
— Я недолго преподавал после получения докторской степени, но большую часть жизни занимался чистой математикой — динамическими системами. Чтобы было понятнее для широкой публики — это часть геометрии. Самая известная моя работа в этой области о том, как в пустом пространстве сталкиваются обычные шарики и разлетаются в разных направлениях. Задача по описанию простая, а по решению, наоборот, сложная. И здесь возникает много вопросов: сколько раз шарики могут столкнуться, как долго это будет продолжаться или в каких именно направлениях они разлетятся? Это математическая модель, которая описывает очень многие физические процессы в нашем мире, и сравнительно новый раздел в математике. При этом у моей работы есть прикладные функции. Но в первую очередь я был теоретиком. Музыка потихоньку вытесняла математику.
— А на какой музыке вы росли? Дома слушали классику?
— Да, классику дома слушали. Насколько ее можно было слушать на бобинных магнитофонах, которые ужасно скрипели. Музыка всегда была частью моей жизни, но я не занимался ею, потому что всегда считался талантливым в технических науках. Мои родители иногда предпринимали попытки обучать меня музыке, но я сильно возражал, и они смирились.
— Вы учились играть на каком-нибудь инструменте?
— Нет. Во взрослом возрасте научился чуть-чуть играть на рояле, но очень плохо.
— А как же нотная грамота?
— Освоил по книжкам.
— Вы пишете ноты как формулы — в голове?
— Не совсем как формулы. Многим удивительно, что я не играю на фортепиано. Все композиторы хорошо играют, а я плохо. Но ведь все композиторы пишут для инструментов, на которых не играют. Например, Брамс не играл на скрипке, но написал великий скрипичный концерт.
— Принято противопоставлять гуманитариев и технарей. Как в вас сочетается и то и другое? Ваше сочинение «С моей книжной полки» похоже на алгебраическое уравнение, где переплелись разные стили — кажется, из Прокофьева, Гершвина, Минкуса и разных кинофильмов. Вы изобрели свою формулу, чтобы соединять любимые мелодии в новые композиции?
— Никакой математической составляющей в моей работе нет. Математика очень полезна, когда нужно запомнить что-то новое. Помню, как изучал теорию музыки, и мой математический опыт мне очень пригодился для того, чтобы в голове все уложилось в какую-то систему. Сейчас от математики никакой пользы нет. Она мне не помогает написать хорошую мелодию. Переход происходил постепенно: сначала я немного писал музыку для себя по вечерам, а математикой занимался в течение дня. Теперь я занят только музыкой.
— Легенда гласит, что однажды альтист Дэвид Карпентер увидел у вас на столе одну из партитур, сыграл ее публично, и сразу пришел успех. Как вы познакомились с Карпентером, когда подружились?
— Случайно. Познакомились на каком-то фестивале, где я был зрителем, а он исполнителем. Потом снова встретились в нью-йоркском музее и узнали друг друга, договорились о встрече — так завязалась дружба. Через год, будучи у меня в гостях, он увидел на столе ноты, потом попробовал сыграть мою музыку на своих концертах, его несколько раз вызвали на бис. «Смотри, как публика принимает, пиши больше!» — сказал мне тогда Дэвид и стал чаще играть мои произведения. Некоторые видео своих выступлений Дэвид выложил в Сеть, а потом у него возникла идея снять отдельный видеоролик, клип. После этого и другие музыканты стали исполнять мои произведения.
— Такая быстрая популярность возможна только в современном мире. Было ощущение, что слава обрушилась на вас и вскружила голову?
— Нет. Все происходило плавно и логично. Я все больше писал музыку, а музыканты все чаще ее исполняли. Потом было празднование 50-летия дипломатических отношений между Мальтой и Россией, и я получил предложение написать балет, приуроченный к этому событию. Тогда я, наверное, и осознал, что музыка для меня стала делом жизни.
— А где вы работали на тот момент?
— В прикладной математике. Математики нужны и тем, кто рак лечит, и тем, кто нефть ищет. Математики всем нужны.
— Вы уволились и посвятили все свое время музыке. Как теперь устроен ваш рабочий день композитора? Какой образ жизни вы ведете?
— Я довольно дисциплинированный человек. Все время, которое я не занят с детьми или не иду куда-то с друзьями, я работаю. Если есть вдохновение, пишу музыку, если нет, то занимаюсь черновой работой — проверяю старые партитуры. Все свободное время я занимаюсь музыкой.
— Как писался балет «Хрустальный дворец», российская премьера которого состоялась в Кремлевском дворце в 2018 году?
— Писался в большой спешке. Проект начался в ноябре 2016 года, а премьера была намечена на июль следующего на Мальте. Ноты должны были быть готовы к апрелю. Все происходило с огромной скоростью. Поэтому в «Хрустальном дворце» я использовал некоторые вещи, которые были написаны ранее. Все это было очень увлекательно, потому что это был для меня первый такой опыт.
— Когда вы пишете, то думаете о конкретных исполнителях, кто будет играть ваши произведения?
— Конечно. Если я пишу концертные вещи, я кого-то представляю, ведь у каждого своя манера: кто-то играет с напором, а кто-то легко. Пишу какую-то вещь и думаю, что если бы это играл вот этот человек, то оно прозвучало бы вот так…
— Вашу музыку исполняли Плетнев, Венгеров и Шахам... Кого бы вам обязательно хотелось увидеть в этом списке?
— Есть много замечательных музыкантов, которых я очень люблю, и я, конечно же, всегда очень рад, если кто-то из них решает включить мою музыку в свой репертуар. Но это их решение, а мои «мечты» большого значения не имеют.
— Какую классическую музыку вы сами предпочитаете?
— Баха.
— А каковы ваши вкусы в современной популярной музыке? Джаз, рок, рэп?
— У меня старомодные взгляды. Что касается рока, то я застрял где-то в 1960–1970-х. После «Beatles» меня мало что интересовало. С джазом тоже — чем старше, тем лучше для меня. Современных я не знаю.
— А что дети слушают?
— Дети еще маленькие, 8 и 10 лет. Они пока слушают то, что им дают послушать взрослые.
— Чем занимаетесь помимо музыки и математики? Есть хобби?
— Раньше математика была профессией, а музыка хобби, теперь наоборот. Если неохота музыкой заниматься, я листаю математическую книжку. Хотя я, конечно, уже не в той математической форме, чтобы серьезно заниматься. Но могу посмотреть задачи какой-нибудь математической Олимпиады. Просто книжки читаю, всегда увлекался историей и пытаюсь детей увлечь.
— Классическая музыка кормит лучше, чем математика?
— Нет, намного хуже. Как я говорил, математики нужны всем.
— Как относитесь к критике? «Мурку» в вашей интерпретации некоторые считают принижением высокого искусства, другие, наоборот, хвалят за популяризацию классического жанра с помощью всем известной мелодии…
— Вся эта история с «Муркой» была шуткой для друзей, которая потом стала жить своей жизнью. Я Дэвиду говорил, что, может быть, не стоит ее играть на крупных концертах. Он, наоборот, настаивал: «Смотри, как здорово нерусскоязычная аудитория воспринимает!» И продолжает играть до сих пор. Для не русскоязычной аудитории это просто виртуозное классическое произведение, в духе «Чардаша» Монти. Что касается русскоязычной публики, то мне, конечно же, хотелось бы, чтобы она относилась к вариациям «Мурки» с юмором, как это делаю я сам.
— Есть ли у вас амбиции на классической сцене? Какой след хотите оставить в истории музыки?
— У меня нет долгосрочных амбиций. Я хочу написать хорошо ту вещь, над которой работаю сейчас. Потом буду мечтать, чтобы следующая композиция хорошо получилась.
— И что вы сейчас пишете?
— Скрипичный концерт.
— Пандемия изменила вашу жизнь? Как, на ваш взгляд, она повлияла на классическую музыку?
— Мир классической музыки изменился кардинально со всех точек зрения. Играть для полупустого зала — не слишком, наверное, приятно. Для меня лично пандемия мало что изменила: я сидел один в комнате и писал — до, во время и после. Во время карантина получилось написать больше. Я написал виолончельный концерт, скрипичный, концерт для бандонеона. Сидение дома в кругу семьи оказалось полезно для творческой энергии.
— Есть тоска по родине?
— В Москву я приехал впервые спустя 20 лет после отъезда, и — теперь уже как туристу — мне было приятно увидеть, как преобразился город. Когда я уезжал, столица была серым и несчастливым городом, а сейчас, по крайней мере в центре Москвы и С.-Петербурга, я увидел совсем другую историю: красиво, чисто и приятно. Люди вежливые, в отличие от того, что я помню. Я понимаю, что взгляд приезжего это не то же самое, что взгляд изнутри, но как у туриста и меня остались исключительно положительные впечатления.
— Как считаете, у русской музыки свой особый путь?
— Среди знаменитых музыкантов совершенно непропорциональное количество русских: великая русская школа продолжает жить.
