Иосиф Райхельгауз, блестящий рассказчик, сам родом из Одессы, давно решил перенести образцы устного народного творчества на сцену, но сомневался, как сцена этим коротеньким историям отзовется. Сначала режиссер собрал коллекцию: изначально анекдотов было 800, но после жесточайшего отбора оставил 200, систематизировал по темам и создал из них, как говорят в Одессе, что-то с чем-то. Только вот пролог взял не из коллекции, а из жизни — из своего одесского прошлого.
Итак, двор, звук скрипочки, раннее утро, все еще спят. Посреди двора почему-то открытый гроб, естественно, с глянцевым портретом усопшего. Как только из одного окна дважды раздастся истошный женский крик: «Берта Со-ло-мо-нов-на!», усопший резко садится и вздыхает: «Ну, началось...» А голос не успокаивается: «Берта Со-ло-мо-нов-на, вы на море идете? Берта Со-ло-мо-нов-на!»
Окна одно за другим открываются. Появляются недовольные заспанные физиономии соседей этой самой тети Берты.
— Берта Со-ло-мо-нов-на, вы что, спите?
На что усопший невозмутимо:
— Берта Соломоновна спит. И больше никто!
Ну вот такой это городок — любое воспоминание, привычный обмен репликами на самые банальные темы молниеносно переходят в разряд анекдота — граждане других территорий анекдотами не разговаривают. А здесь, у самого синего моря, где воздух плавится под южным солнцем и под ним же голубеет волна, жизнь, и причем в разных ее аспектах, можно свести к анекдоту, упаковать в эту совершенную драматургическую формулу: завязка, короткий сюжет, неожиданно смешная развязка. И тут будут и характеры, и действие, и парадокс. Но насколько анекдотам прописан театр? Лекарство это для них или смертельный яд, когда никто не смеется, а от неловкости прячет глаза?
В «Школе современной пьесы» на «Умер-Шмумер» хохот постепенно набирает градус, и кажется, зритель эмоционально не поспевает переключиться с одного анекдота на другой — режиссером и актерами — которые видно же, что сами ловят кайф от материала, — задан высокий темп. Анекдоты переведены в отдельные реплики типа: «Сделай новости погромче! Интересно, кому там еще хуже, чем нам», — но в основном в диалоги, которые произносят обитатели одесского дворика — Хаим, Берта Соломоновна, Йося, Сара, Абрам и Ваня (единственный русский, затесавшийся в эту компанию). И собранные вместе, выстроенные по темам, разведенные по точкам в сценическом пространстве, подзвученные кляйзмерской музыкой, они создают ощущение головокружительного каскада.
Такого эффекта удается добиться за счет чистоты композиции: она лишена каких-либо литературных связок, комментариев, авторских ремарок. Это не литературный монтаж и не представление по ролям. На сцене — король, его величество еврейский анекдот, во всей красе, и он правит этот бал, где все смешалось — юмор, мудрость, абсурд. Король раскован, изобретателен, трогателен, нахален, самонадеян, иногда на грани фола, но вовремя одумывается и напускает на себя невинность. Нет-нет. Над ним изредка пролетает скрипач — точь-в-точь как на картинах Шагала.
— Ваня, у тебя прекрасный костюм! Где его сшили?
— В Париже!
— Далеко отсюда?
— Почти 3000 км.
— Что ты говоришь!.. 3000 километров... Такая глушь… А как шьют!..
А в это время с балконов включается женская перекличка:
— Сара! Мой Мойша ночью у тебя был?
— Нет!
— Маша! Мой Мойша у тебя ночью был?
— Очень нужен мне твой Мойша!
— Софа! Мой Мойша у тебя ночью был?
— Нет, а что такое?!
— Да он сказал, что пойдет по шлюхам на всю ночь!
— Ты хочешь сказать, что мы все шлюхи?! Большое спасибо!
— Ой-ой! Что, уже и спросить нельзя?
И тут же вопрос от Вани к словоохотливому «покойничку» Хайму, вокруг которого на велосипеде кружит внучок Йося, переживающий моменты пубертатного периода.
— Хаим, а почему, когда хоронили твою тещу, она лежала на боку?
— Потому что на спине она храпит.
Очередь к врачу сменяется ночной сценой, когда пары разговаривают, стоя за развешанными по двору простынями, и видны только головы. Темы щекотливые, и тут пытливый подросток Йося интересуется у ребе:
— Какая разница между мужчиной и женщиной?
— Мальчик, какой размер обуви носит твой папа?
— Сорок третий.
— А твоя мама?
— Тридцать восьмой.
— Так разница, мальчик, между ногами.
Диалоги, всегда имеющие комическое разрешение, пропитаны иронией, как море солью. Маленькие истории складываются в картину целого народа, который при всех многовековых испытаниях, что выпали на его долю, сумел сохранить юмор и ироничное отношение к себе. Поэтому вместо антракта, на который полспектакля артисты намекают публике, они распевают частушки с антисемитским рефренчиком: «Евреи, евреи, кругом одни евреи...»
Но бытовые истории как-то незаметно движутся в сторону мудрости и философии, опять же блестяще воплотившихся, скажем, в такой истории: «Пять евреев объясняли человечеству мир. Моисей сказал: «Все от Бога». Соломон сказал: «Все от головы». Христос сказал: «Все от сердца». Маркс сказал: «Все от живота». Фрейд сказал: «Все от секса». Эйнштейн сказал, что все относительно. Сколько евреев, столько и мнений.
P.S.: Но вот этот анекдот сегодня, пожалуй, будет самым актуальным… В жмеринскую синагогу приехала комиссия, ничего не нашла и стала придираться:
— Вот у вас свечи горят, огарочки остаются. Куда вы их деваете?
— Мы их собираем и отсылаем в Киев, а оттуда нам присылают новые свечи.
— А вот мацу вы кушаете, крошки остаются. Куда вы их деваете?
— Собираем и отсылаем в Киев, нам присылают новую мацу.
— Извините, а вот обрезание вы делаете…
— Да, конечно.
— А куда вы деваете … ?
— Отсылаем.
— И что присылают?
— Когда что, сегодня вот вас прислали.
