Эта книга достойна войти в память русской прозы. Она часть панорамы, которую теперь вынашивает русское сознание, прощаясь (навсегда ли?) с кровавым и героическим ХХ веком и мучаясь вопросом: почему этот век выпал на нашу долю?
Ответ, в общем, нащупан: да потому, что История волокла человечество через безумие мировых войн. Нам достались: империалистическая, Гражданская, Великая Отечественная, а потом еще и «холодная» (которая должна означать отсутствие «горячей»?). Великие летописцы от Михаила Шолохова до Василия Гроссмана и от Алексея Толстого до Константина Симонова уже составили нашему ХХ веку некролог, отсчитанный от войн.
Иван Переверзин не только не повторяет никого из них, но, кажется, ищет другую точку отсчета. Есть основания?
Есть. Вторая половина столетия — после капитуляции Германии — время, мирное до неправдоподобия. Время не просто послевоенное, но послесталинское (генералиссимуса уже вынесли из Мавзолея). Два, три поколения — вплоть до превращения Советского Союза в кучку «удельных княжеств» — это ведь тоже История! Войной продиктованная, а может, той реальностью, которая и до войны существовала — века.
Это что за реальность? Та, которую выковал Сталин? Или та, которую выдумал Ленин, вдохновленный мечтами германских марксистов о всеобщем счастье?
У Переверзина Великая война едва поминается: если дети играют в «войнушку». Или если автор встречает ветерана-фронтовика. А еще — восстановлена в обжигающем эпизоде гибель сибиряков, пошедших в 1941 году спасать Москву. Повествователь не только никого из них не застал — он не застал и тех спасенышей, которых война захватила детьми. Его поколение — в полном смысле послевоенное, мирное. И опирается оно не на левитановские радиосводки потерь и побед, а на основания куда более далекие.
Суть происходящего в романе — заботы работников среднего звена в совхозном повседневье. Непредсказуемость этих забот, когда погода выворачивается то туда, то сюда... Тут хозяйственники именно среднего звена — не высшие руководители, которые «во всем виноваты», и не низовые работяги, которые во всем винят руководителей, а именно те, кто принимает конкретные решения в стиснутости конкретных обстоятельств и за это отвечает.
— Сначала роман рождался просто, — признался Переверзин. — Но после того, как его прочел Лев Аннинский и назвал произведение эпопеей, меня озарила вспышка. Я увидел этот роман полотнищем национальной якутской жизни перестроечных лет и понял, что он еще не дописан, над ним работать и работать. Дописал десять новых глав, каждую старую углубил и расширил. Роман сейчас переводится на китайский, турецкий, грузинский и армянский языки. Мне хочется, чтобы по нему через столетия изучали нашу жизнь.
Исторический период, исследуемый Переверзиным, когда-то поднимался на высоту социального эталона, а теперь чаще с проклятиями опускается до антиэталона. У Переверзина — попытка исследовать этот период трезво и объективно. С точки зрения того, насколько он для народа естествен. Не для всякого народа, конечно. Для нашего.
