«Подождите, одну секундочку, я жду ответа от Эльдара Александровича Рязанова»
— Можно сказать, что Андерсен, которого вы сыграли, это ваш Гамлет?
— В кино, наверное, да, вне всякого сомнения — это моя самая главная роль. Такие роли получают совсем редко, а иногда и вовсе не получают. Вот я такую роль благодаря Эльдару Александровичу получил.
— Но почему на роль Андерсена он взял именно вас, вы знаете?
— Он же меня взял не сразу. Сначала он меня пробовал на небольшую роль — Мельхиора, ближайшего друга Андерсена. И сейчас есть в Копенгагене ювелирный дом Мельхиора, это очень серьезная фамилия. Дальше кто-то из группы, указывая на меня и на портрет Андерсена, который висел у Эльдара Александровича, стал шептать что-то Рязанову на ухо, я это заметил краем глаза. А уж потом, когда я сел в поезд и ехал обратно, позвонила второй режиссер и спросила: «А у вас нету сына?» Вот тогда я понял, откуда дует ветер. Сказал, что сына нет, но я знаю одного артиста, который на меня в юности очень похож. И только после этого начались пробы. Рязанов меня в работе не знал, мы с ним были знакомы только в быту, несколько раз встречались в очень хороших местах на фестивалях. Дней десять я ездил в Москву на пробы, на которых мы с партнером сыграли почти весь фильм, вот только тогда Эльдар Александрович меня утвердил, причем такие шутки устраивал, он вообще человек с огромным чувством юмора. Однажды позвонил мне и каким-то чужим голосом сказал: «Снимается блокбастер, боевик, вы утверждены». Я говорю: «Подождите одну секундочку, я жду ответа от Эльдара Александровича Рязанова». — «От кого?!» — «Ну как, это же маэстро». — «Какой он маэстро, да перестаньте вы!» — воскликнула трубка. Вот так он меня крутил, вертел…
— Он вас так проверял.
— Этого я не знаю. Конечно, я его не узнал. Потом он открылся, долго смеялся, очень радовался, когда ценили его шутку. Такая история.
— А какой Рязанов был на съемках?
— Абсолютно дисциплинированный, живущий тем, что он делает. На съемках «Андерсена» его ничего, кроме Андерсена, не интересовало, он занимался только этим 23 часа в сутки. Иногда сон вообще его не брал. Знаете, Рязанов сродни военачальнику, который спит с солдатами в одном окопе. У нас был один фургончик мужской, и мы там прекрасной компанией жались друг к другу, вместе ели этот наш обед полевой. У Эльдара Александровича не было ни своей кухни — ничего, он все делил с нами. Больше того, однажды мы заштормовали в море, когда снимали сцену гонки парусных судов, и из-за шторма не подвезли обед. На яхте не было вообще ничего, кроме чая. И что вы думаете? Эльдар Александрович не жаловался ни разу, стойко переносил невзгоды, и мы сняли прекрасную сцену. А у меня был в тот вечер спектакль. Эльдар Александрович говорит: «Сережа, а ты не можешь его перенести? Давайте я поговорю с Боярским». Соединили его с Боярским: «Миша, это Рязанов». — «Ой, дорогой, здравствуйте, Эльдар Александрович!» — «Слушайте, а нельзя у Мигицко отменить спектакль?» — «Конечно, можно, — говорит Миша, — дорогой вы мой человек». — «Ой, дорогой мой, спасибо вам, обнимаю». Тут уже я стал смеяться: «Эльдар Александрович, ерунда это все, ну разве меня освободят?» Это только первая серия мерлезонского балета, а вот вторая. В половине шестого меня отпускают, сажают на глиссер — такой чартер, который курсировал между яхтой и берегом. Вдруг у глиссера отказал его ведущий мотор, и мы пошли на запасном еле-еле. Я звоню Боярскому: «Миха, я опаздываю». — «Серега, поторопись», — гонит меня Боярский. Через некоторое время: «Теперь я точно опаздываю». — «Серега, не волнуйся, все будет нормально». Короче говоря, начало спектакля у нас в 19.00, в зале две тысячи народу — мы играли во Дворце культуры имени Горького. Я прибегаю без десяти восемь, врываюсь через служебный вход прямо на сцену и слышу: «Судьбе шепнё-ё-ём «мерси боку»…» Боярский Миша сработал отделение. Зал, естественно, никуда не ушел — а что, плохо ли, помимо спектакля еще и концерт? А в 20.00 мы начали спектакль.
— Вот что такое настоящий друг. Но «Андерсен» — это такой исповедальный фильм для Рязанова и, наверное, лучший в постсоветский его период.
— Эльдар Александрович очень давно подступался к Андерсену. Его вообще интересовала тема гениальных людей, он хотел понять, как рождаются гении.
— Но после такой вашей роли казалось, что все должны увидеть, какой замечательный артист у нас есть, один из лучших в стране, и у вас должны быть роли такого же уровня. Но этого не произошло.
— Вы всё говорите правильно. У меня не было роли такого плана в кино, но в театре я сыграл после Андерсена очень много знаковых, серьезных ролей и благодарен театру за это. Понимаете, кино — это особая страна, особая жизнь: можно сейчас сняться, потом несколько лет не сниматься вообще. Но никакой жалости к себе здесь у меня нет, я сыграл много ролей второго плана и, по-моему, сделал это нормально, за что благодарен режиссерам. Для меня не существует разницы между ролями первого плана или второго, я всегда стараюсь работать с одинаковой выкладкой.
— Как пример — два замечательных друга и артиста — Ширвиндт и Державин. В театре у них было все, а в кино, особенно у Державина, — очень и очень мало.
— Вы сейчас назвали фамилии двух личностей. Это не просто артисты, это, если угодно, граждане. В данном случае и Ширвиндт, и Державин — это тоже особого рода республика.
— Вы сказали, что Рязанов не знал вас до того, как пригласил. Но наверняка он вас видел в культовом фильме «Соломенная шляпка».
— Ой, я даже не знаю, Эльдар Александрович никогда об этом не говорил. Потом понимаете, я был ребенком, мне был 21 год, когда я снялся в «Соломенной шляпке». А в «Ревизоре» у Леонида Иовича Гайдая, тоже моего учителя…
— Это называется «Инкогнито из Петербурга».
— Да, мне 24 года, я был совсем еще пацаном, и умел я не очень много, к сожалению.
«Не давайте пас Мигицко!»
— Я сравню театр и кино с вашим и моим любимым футболом.
— Давайте!
— Вы зависимый актер, как, например, есть зависимый нападающий Дзюба? Он зависит от партнеров, от тренера, который в него должен верить. Вы в этом смысле такой же Дзюба?
— Когда я пытаюсь играть в футбол, то да, зависимый. Играю в нападении в силу возраста, потому что в защите, тем более в полузащите, нужно больше бегать, а мне уже лет немало.
— Простите, а Михаил Сергеевич где играет?
— Михаил Сергеевич давно не играет. Но представьте, когда Миша играл в футбол, он очень хорошо бежал. Михаил Сергеевич вообще физически Богом очень щедро одарен.
— Неудивительно, можно вспомнить, как в фильме «Старший сын» он с Николаем Караченцовым бежал за уходящей электричкой…
— Знаете, мы парочку раз с ним пытались возиться — ну, типа «положи меня на лопатки», — с ним в ближней борьбе было нечего делать. А на футболе — да, он играл крайка, хава и очень-очень быстро бежал. А я… Ребята смеются надо мной, называют стоячим форвардом. Ну, это недалеко от правды. Мне очень нравится футбол, это чудесная игра, слава тем, кто ее выдумал. От футбола получаю огромное удовольствие. А еще один мой товарищ, тоже работающий в искусстве (я не буду называть его фамилию), он играет центрального хава и, когда идет игра, кричит: «Не давайте мяч Мигицко!».
— От футбола вы получаете удовольствие, а от «Зенита» вы с Боярским что сейчас получаете?
— Про Боярского не знаю, но тот футбол, который сейчас показывает «Зенит», я не очень люблю. Тем более что всегда моя команда любимая была нападающая, всегда много атаковала, забивала. Вспомните тот «Зенит», когда играла эта пара знаменитая — Андрей Аршавин и Саша Кержаков. Вот такой пары у нас сейчас нет.
— А я думал, вы вспомните Павла Федоровича Садырина и чемпионство «Зенита» в 1984-м — Желудков, Бирюков, Дмитриев…
— Я очень хорошо их знаю. Нет, к сожалению, Павла Федоровича… Ой, какие это были футболисты! Сначала каким-то боком в театр стал ходить Серега Веденеев, пересмотрел все наши спектакли. Начал подтягивать партнеров. Вот в театре появился Юра Желудков, Сережа Дмитриев, Дима Баранник — и пошло-поехало. Постепенно образовался такой клуб дружбы между «Зенитом» и нашим Ленсоветом. Мы проводили шикарные вечера, всегда получали приглашения на футбол, визжали, когда «Зенит» выигрывал. А что касается Павла Федоровича… Я его на тренировках в Питере не видел, но случайно попал на тренировку…
— …ЦСКА. Это моя команда.
— Да, в Москве, на ЦСКА. Я тогда подумал, что попал в цирк… Это была такая тренировка! Они там что-то делали на спор, баловались, пробивали, пробегали. Садырин вставал на ворота, ему били, он бил… Вот только в таком настроении делается команда. Должна гулять позитивная энергетика, должна быть личная дружба, если угодно. Если я играю рядом с другом — ну представляете себе, что это такое? Верю, он меня в случае чего подстрахует, а я его. Друг знает, куда давать пас, куда я побегу… Я никогда не забуду той тренировки. У вас тогда была такая команда! Но и сейчас неплохая… Только больше мы о ЦСКА говорить не будем, все-таки я болельщик «Зенита».
«Я вам Милонова не присылал!»
— Да, давайте о театре. В молодости вы играли Осла в «Бременских музыкантах». Осел — замечательное трудолюбивое животное. К тому же на осла похож капитан мадридского «Реала» Серхио Рамос, именно на того осла из «Бременских музыкантов». Может, вы тоже чем-то похожи на осла, не знаю. Но как вы нашли зерно этой роли?
— Ой, все, что вы сказали, я там и нашел. Мне очень нравился мультик, я его смотрел бесчисленное число раз. Но и осел там был очень красиво нарисован. Он такой парень-рубаха, член компании, хороший друг, надежный, обаятельный, умница, трудолюбивый. Если имеешь такого товарища — это можно только позавидовать любому. Вот такой осел!
— В спектакле «Собачье сердце» вы играли Шарикова. Скажите, как вы посмели это сделать после Толоконникова?
— Я очень уважаю Толоконникова, к сожалению, тоже его с нами нет. Светлая ему память. Мы были на гастролях в том театре в Алма-Ате, где работал Толоконников. Как его там уважали! Называли ласково Толокоша. Как его любили гримеры, костюмеры и вообще весь обслуживающий персонал. Но я сыграл Шарикова еще до Толоконникова. А когда вышел фильм, очень хороший…
— По-моему, Бортко снял даже лучше, чем написал Булгаков…
— Ну, я уж не знаю, но это шикарная работа Бортко. А артисты какие, и все очень хорошо попали! Но три года мы играли спектакль на абсолютных аншлагах. Аплодировали на фразы, клянусь вам!
— Вы согласны с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым, который вывел нового советского человека в виде Шарикова? Или у вас не столь карикатурное отношение к тому, что произошло в 1917 году?
— Саша, у нас шло такое легкое интервью, а тут вдруг мы начинаем погружаться. В том спектакле я старался сделать обаятельного Шарикова. Нет, когда он был собакой, я играл его обожженным, раненым, нездоровым, а потом своего Шарикова я уже пытался сделать обаяшкой, это я помню точно.
— Вот мы с вами говорим, вы адекватный, умный, ироничный человек (в день рождения я могу это сказать), но что вас дернуло возглавить с Милоновым крестный ход по Невскому проспекту в прошлом году?
— На этот вопрос отвечу с удовольствием. Я пришел в Казанский собор на службу. Был день памяти Александра Невского, потрясающего нашего святого, который еще является хранителем Петербурга. Я был в храме, причастился. Но я не знал, что будет крестный ход, в котором все желающие верующие шли к Невской лавре, откуда должны были вынести мощи Александра Невского, и прямо там, на площади, был молебен. И меня отцы благословили пройти этим крестным ходом. Вот вам и все, это ни к чему другому, поверьте мне на слово, не имело никакого отношения. Я был счастлив, что прошел во главе крестного хода. Из-за этого даже на репетицию опоздал, но отказаться не мог.
— Слушайте, вы же одессит. Видите, я говорю одЕссит, через «е».
— А вы думаете, я это не заценил? То, что вы сказали одЕссит, это сразу вы заработали десять очков и билет в Театр Ленсовета.
— Так что в вас осталось одесского?
— Одесса очень многонациональный, очень большой город. Клянусь, у нас не было уроков юмора, мы в этом юморе начинали купаться с малых лет. Я помню эти одесские дворы, где шутили хозяйки друг над дружкой. Был один выходной день — воскресенье, я и это помню. Мужчины возвращались с работы, ставили во дворе большой стол и начинали играть в шахматы, домино и лото. Это было летом, дни жаркие. Раздевались до пояса, сидели, спорили. Начинали кричать в окна: «Оля, неси котлеты! Зина, неси бутылку! Тома, неси пиво!». Там сидели люди разных профессий, разного достатка, и ничего плохого в этом не было. Это были наши отцы, а иногда и деды. Мы, дети, там толпились и благодаря этому манкировали отход ко сну ранний. Это было здорово, это был шикарный порыв! Порыв позитива. Когда я ловлю такой порыв, я просто кайфую.
Начиная с 8-го класса мы зимой шли на бульвар. Уже тогда ухаживали за девочками, а девочки ухаживали за мальчиками. И вот 9-й «Б» в честь девочек устраивает зимний легкоатлетический забег по бульвару. Все пацаны раздевались по пояс, не думая о простуде, и бежали довольно большое расстояние, а девчонки радовались и хлопали потом нас, разогревали. Вот с этого все и начиналось. И хочу вам сказать по секрету: я остался таким. Я, конечно, не такой бесшабашный, как в те далекие годы, но все-таки…
