Я рыцарь при императоре
— Даже при приближении к нему я не мог принять его смерть. Я приходил к нему в больницу и видел, что он бился, как гладиатор на поле, — рвал на себе провода. И у меня было полное ощущение, что он прорвется. Это была битва за жизнь!
— Володя, ты часто приходил в больницу?
— Не настолько… Чтобы не надоедать. Больница — серьезное дело, врачи… Марина находилась там постоянно, делала все и даже больше, чем возможно, серьезно стала изучать медицину. Вот видишь как: иногда беда расширяет наши знания.
Теперь его уход — беда для меня на всю жизнь, потому что он попал в больницу в день моего рождения — 27 ноября. Я находился как раз в Узбекистане, на съемках, позвонил — а я ему на свой день рождения сам всегда звонил, чтобы об этом напомнить. Не дозвонился. Да… 27-е число — вот такая нумерология нашей жизни.
— Веришь в магию чисел?
— Верю — не верю… Живу. Моя задача — искать смысл в жизни, в цифрах, наблюдать. Наблюдающий есть наблюдаемый. Я наблюдаю за тем, что мне подкидывает мир, и это не может не встать в стройную линейку.
— Жизнь подкинула такой перевертыш: ты — худрук Табакерки, хотя не собирался. Но несколько лет назад (во время репетиций спектакля «№13D») Олег Павлович сам мне говорил, что хотел бы, чтобы именно ты встал во главе МХТ.
— Наши взаимоотношения с Олегом Павловичем были очень тесными. Он был император! Стоек, силен! Я же был яростным и агрессивным, что ему тоже нравилось.
— А ты, прости, кем видел себя при императоре?
— …Наверное, рыцарь какой-то, Ланцелот. Его телохранитель. Тела хранитель… Моя задача была в том, чтобы мой учитель был счастлив, гордился мной. Он действительно подарил мне судьбу. А ее можно подарить только в битве: ломал меня внутри, ломал мою невозможность что-то делать. Между нами не было слова «невозможно», были поставленные задачи.
— Ты впервые переступил порог личного кабинета Олега Павловича, и в этот момент мне показалось, что ты как будто растерялся, испугался. Я ошибаюсь? Что ты почувствовал?
— Вообще этого слова — «испугался» — не понимаю. Мой дедушка однажды сказал (у меня мощный был дедок): «Вовка, ты всегда успеешь обосраться до смерти. Бояться смысла нет». Слово это нехорошее, оно лишает человека внимания. Могу сказать, что увидел: помещение, которое не обжито, и только символы на стене — фотографии его и дорогих ему людей. Это его зеркала. Ведь большая часть его жизни проходила в Московском Художественном театре, где огромная труппа, а здесь его любили, носили на руках…
— Прости, но ты ушел от вопроса об МХТ и желания Олега Павловича видеть тебя там. Ты отказал учителю?
— Нет, я ему никогда не отказывал. Еще раз скажу, возвращаясь к императору: он не из тех людей, кто оставлял за собой того или этого. Он не был назначающим. Он, как Королёв, дал старт, а дальше — давайте, буду смотреть на вас. Запомни, ты настолько хорош, насколько хороша твоя последняя работа. Поэтому если человек не идет к этому значению, он двигается назад.
Внимание — это ацетилхолин
— Ты — наблюдатель. А себя-то видел со стороны в день представления труппе? Когда вышел на пустую сцену, замер на мгновение, коротко сказал.
— Я видел интерес к происходящему событию, почувствовал некий аванс того места, где я не чужой. Я смотрел на артистов… Мне не хотелось бы, чтобы они встали на стезю, когда им уже ничего не хочется исследовать, — тогда мне здесь точно нечего делать. Если люди не хотят двигаться вперед, изучать себя и окружающих в ситуации здесь и сейчас, не имеет смысла заниматься этой профессией.
— Жестко начинаешь. Если не секрет, о чем ты говорил артистам на втором собрании, уже закрытом?
— Мы немного поговорили… Мне будет интересно послушать актеров после, когда они подумают о том, что я им сказал. Насколько я взорвал их мозг.
— Стояла задача — взорвать мозг?
— Нет, не было такой задачи. Задача одна, чтобы они стали сегодня чуть-чуть внимательнее, чуть-чуть… Еще раз повторяю слова Станиславского: идти через сознательную психотехнику артиста к подсознательному творчеству органической природы.
Константин Сергеевич открыл всю палитру психотехники актера — то есть того, чем мы должны заниматься. Его талантливые ученики, подхватив это, двинулись дальше, испытывая на себе, что значит переживание здесь и сейчас. Что такое магическое «если бы». В 36-м году Станиславский пришел к артистам МХАТа (есть стенограмма) и сказал Кедрову, Топоркову и другим: «Я тут попросил девочку один этюдик сделать: смотри внимательно — вот человек идет, нет, не сюда, повернул, еще раз повернул… — от нее оторваться нельзя было. Теперь возьмите листочки, записывайте». — «У нас нет листочков». — «Возьмите воображаемые и начинайте писать». Он их заставлял (!!!) делать один элемент — внимание! Внимание — это ацетилхолин. Это нейромедиатор, который был найден в блуждающем нерве, и он отвечает (грубо говорю) за внимание.
Я жду оппонента, который мне скажет, что это не так и докажет, что не внимание главное, а воображение. А я тогда спрошу: «Как внимание наведешь на воображение?» Мой путь от внимания — к чувству, а внимание — это предчувствие.
Зачем нам две одинаковые руки, если они вместе не функционируют?
— Когда же ты успел стать крупным теоретиком? Ведь ты снимаешься как сумасшедший.
— Давно. Всю жизнь я занимался Системой. У меня была задумка озвучить ее, визуализировать, побеседовать со всеми. А потом, занимаясь этим, я логически совмещаю то, что делали Чехов, Дикий, Немирович-Данченко, Станиславский, Мейерхольд, Вахтангов, Таиров. Моя задача не сниматься как сумасшедший… Если ты обратишь внимание, я отвечаю за работу, которую делаю в кино, — ни одну не сделал бессмысленно.
Знаешь, Михаил Александрович Чехов в свое время написал об артисте Левинском, тот жил в ХIХ веке в Вене. Был небожителем, играл в шекспировских трагедиях главные роли. Маленький, горбатый, с сиплым голосом и уродливым лицом. Его спросили: «Как вы, такой вот упырек, могли добиться великих ролей и таких результатов»? И он ответил: «Я никогда бы не добился ничего как актер, если бы выходил на сцену таков, каков есть — маленький, горбатый, с сиплым голосом, с уродливым лицом. Но я нашел способ, как помочь себе: я всегда выхожу на сцену втроем.
— То есть?
— Слушай внимательно: один маленький, горбатый, с сиплым голосом и уродливым лицом. Второго я всегда держу перед собой: красивого, благородного, полного высших человеческих достоинств. И в качестве третьего — я и этот красивый играем на горбатом, сиплом, с уродливым лицом.
— Все, что ты говоришь, невероятно интересно, непривычно для нашего театра. Но если все же перейти в практическую плоскость театра, которым начиная с 23 апреля ты будешь руководить, что изменишь? Введешь образовательные дисциплины? Приведешь в колледж и Табакерку ученых?
— Образовательная программа будет создаваться для колледжа. Мне бы хотелось, чтобы он стал техникумом — психотехникумом, потому что, изучая психотехнику, артист должен владеть собой, знать, где у него неприятности, где радости. Хочу начать со школы: сейчас буду их ломать, заставлять работать левой рукой. И рисовать тоже левой. Об этом и просил Станиславский. Зачем нам две одинаковые руки, если они вместе не функционируют? Я им дал сейчас настрой — посмотреть, на что обратить внимание!
И специалисты придут: необходимо изучать анатомию, психологию… Есть люди, например Аня Одинцова, она амбидекстр, учит рисовать двумя руками одновременно.
Из досье «МК»: амбидекстр — человек, у которого функционирование обеих рук развито одинаково, действия выполняются с одинаковой силой, точностью и скоростью. У амбидекстров одинаково и гармонично развиты оба полушария мозга. Слаженная работа интуитивного видения и логического анализа дает им преимущество по сравнению с большинством.
Я хочу, чтобы артистки гримировались обеими руками. Чтобы артисты знали, как разобрать автомат правой и левой рукой. Хочу видеть церковные ритуалы в скорости — это же мир, и мы должны знать его ритуалы.
— А сам-то умеешь писать левой рукой? А то начальство зачастую требует от подчиненных то, чем не владеет.
— Я рисую с детства. У меня папа левша, родился в Туле. Свободно писал левой и правой рукой, играл двумя куклами за двух персонажей. Был величайший актер в театре кукол — таких я не видел. И это со мной всю жизнь, я понимал такие возможности.
Если человек не думает о своей судьбе — значит, я о его судьбе думать не буду
— Прости, с Олегом Павловичем ты обсуждал все вышесказанное?
— Что-то обсуждал, но он боялся методологии. Он был моложе всех в «Современнике» и влетел в их поезд с небольшим опозданием. Но за счет энергии, чувственного внимания, обаяния (а оно и есть чувственное внимание) догнал их.
Для меня артист — царь сцены, ничего другого в театре нет! И ничего сильнее, чем артист, непосредственно живущий здесь и сейчас, нет! За этим зритель идет в театр — общаться с ним вживую. Поэтому меня интересуют только блистательный артист и режиссеры, которые будут делать все, чтобы высветить их, чтобы они открытия для себя делали.
— Извини, что все время ссылаюсь на Табакова, но слишком много параллелей. Вот когда он пришел в МХТ, он снял несколько спектаклей, которые его не устраивали по разным соображениям. Ты предпримешь такие шаги?
— Мы же пришли с ним вместе в МХТ. Я всячески его поддерживал: в 2001-м начал делать «№13», он хотел, чтобы театр зажил. И я тоже, как и он, не понимаю, когда в театре нет коммерческого успеха. Тогда театр не нужен. Значит, на него никто не хочет смотреть — здесь и сейчас. Тогда здесь не нужен театр — нужна парковка для машин. А это должна быть парковка для души. Чтобы в данную секунду времени я должен о чем-то подумать, за что-то зацепиться, пережить самому. Я могу дать тебе шанс, как пережить.
— В Табакерке, которая уже отмерила три десятка, есть хорошие артисты, которые мало заняты. Им с твоим приходом есть на что рассчитывать? Или ставка только на молодых?
— Мне меньше всего интересно, как я буду артистов веселить. Это не мое дело, такого не будет. Если человек не думает о своей судьбе — значит, я о его судьбе думать не буду. Как только мне начинают задавать вопрос: какой будет спектаклик, чтоб нас повеселить, я отвечаю: «Никакой!» Я хочу посмотреть, что вы играете, что вы задумали? Насколько вы внимательны и есть ли в вас желание существовать дальше?
— Ты уже начал отсматривать спектакли, которые идут на двух сценах?
— Что-то начал, но мне достаточно включить видео — и все станет понятно. Я опытный. Чтобы увидеть — существуют люди так или не так, достаточно одной сценки.
— Но у тебя может возникнуть одна психологическая проблема: ты теперь руководишь людьми, с которыми начинал в подвале, сидел в одной гримерке, у вас не было дистанции. Был Вовой, а стал Владимиром Львовичем… Как быть с дистанцией прошлого?
— Когда много лет назад я впервые появился в театре, начал самостоятельно делать спектакль — «Звездный час по местному времени». Пришел к артистам, которые уже работали там: «Хотите со мной попробовать?» И мы между спектаклями репетировали. Табаков посмотрел, ему понравилось, включил спектакль в репертуар. Посмотрим, люди меняются, но тогда не было никакого комплекса непонимания меня. Потому что, повторяю, задача моя — чтобы артисты, любимые наши, были успешными. Куда бы они ни пришли, там должен быть успех и радость от них.
— Готов отпускать артистов на съемки?
— Да. Артист обязан сниматься в кино. Но не в говне. Если «костлявая рука голода», да, я понимаю… Но при этом они должны осознавать, что их усилия удвоены, должны привести зрителя оттуда сюда — это и есть амбидекстр.
На представлении прозвучал вопрос: кто же должен руководить театром — артист или режиссер? Амбидекстр, который актер и режиссер. Звали его Станиславский, дальше — Ефремов, дальше — Табаков.
— Дальше — Машков. Кстати, я заметила, что ты в присутствии многих людей называешь себя Вова Мешков. Почему? Такая самоирония или игра на публику?
— Абсолютная самоирония. Люди не обязаны запоминать имена артистов. Мысль Карнеги о том, что самым прекрасным звуком для нас является звук собственного имени, для артиста ошибочна. Артист — образ. Зрители могут не знать имен артистов, но их чувственное внимание отложилось в долгосрочную память навсегда.
Любить любовь — как говорил Табаков
— Я услышала, что ты говоришь о зеркалах. Значит ли, что теперь Табакерка изнутри станет зеркальным домиком?
— Я еще когда первый раз сюда вошел, сказал: «Почему стены серые?» Я хочу, чтобы Табакерка вся была зеркальная, и я это сделаю — все помещение. Артист должен все время сталкиваться с собой. Я хочу, чтобы люди писали о чем-то важном для них сегодня, делились идеями — фиксировали на зеркалах. Не нужно будет — смоем. Посмотрите на себя, а потом посмотрите на зеркало сцены. Это философия. Табаков любил повторять: чем дальше, тем все страньше и страньше. Зазеркалье — мир нашего театра.
— «У меня назад дороги нет» — сказал ты, когда тебя труппе представил вице-мэр Леонид Печатников. Значит ли это, что ты не оставляешь себе шанса на отступление? Вдруг твои идеи, твоя позиция не найдут понимания в труппе?
— Я понимаю — все, о чем уже долго и давно говорю со своими товарищами и оппонентами — это открытие в психотехнике. Я сделал открытие.
— Театру нужен успех. Успех — это спектакль, на который не попасть. Как было не попасть на тот же «Звездный час…», «Смертельный номер», «Трехгрошовую оперу», «№13». Когда ты приступишь?
— Я должен узнать сначала, кто здесь и что делает. Как они обращаются с вниманием, чтобы понять — делать с ними что-то, не делать или пускай делают другие. А может, активизирую актеров для работы в режиссуре. Идти мне некуда…
— Олег Павлович был потрясающим дипломатом и прекрасно выстраивал отношения с любой властью — городской, верховной. И это приносило его делу большие дивиденды. Ты продолжишь традиции?
— А как можно не сотрудничать со своим городом, со своим государством? Оно — тоже зритель, и от этого зрителя очень многое зависит. Я исхожу из того, что наша деятельность должна быть не бессмысленной, мы должны что-то предъявлять. Сотрудничать! Мы делаем одно общее дело.
— Тебе 54 года, и ты худрук театра, где вырос. Не жалеешь, что это не произошло раньше?
— Это произошло очень рано. Руководство не входило в мои планы. Театр и кино — это дело молодых. Душой. Я не про тело говорю. Любить надо. Любить любовь — как говорил Табаков. Чувствовать эту связь — провокационную, порочную, зыбкую.
— Ты сжег мосты с Голливудом?
— Думаю, придется.
— Ты будешь переделывать кабинет под себя?
— Не думал об этом. Мой кабинет там, где я сейчас есть.
— Последний вопрос: сегодня худрук не только художник, но так получается, что вынужден быть менеджером. А ты художник-художник или будешь вникать в дело?
— А как же! Это же наше все! Это сделано руками Табакова. Значит, сюда должны приезжать, приходить люди, наслаждаться, отдыхать, нервничать, переживать. И чтобы артисты получали хорошую зарплату и удовольствие от своей деятельности.
Мне нужно сейчас многое понять, во многом разобраться. Нужны новые подходы ко всему. Я пришел с тем, чего здесь нет. Я предлагаю вам руки и жду ваших. Предложил — жду, чтобы люди услышали свое внимание. Я не хотел двигаться так стремительно, но ничего не сделаешь.
Читайте материал: Новый худрук "Табакерки" Владимир Машков: "Мне отступать некуда"
