В последние годы — насколько позволяла возможность — мы следили за его творчеством, таким острым, идущим вразрез, вызывающим рубку мнений; но это не была фронда ради фронды, и Михаил, как ни странно, спокойно относился к скандалам вокруг постановок Театра.doc и лишних очков на этих скандалах не зарабатывал, для него была важна суть. Только то, что говорится со сцены. Говорится бесстрашно и безоглядно. Вот несколько его актуальных высказываний прошлых лет:
О Театре.doc. Театр обычно воспринимается как отдых, мы от этой формулировки отходим. Наш театр — социальный. И негосударственный, что важно. Государство хочет, чтобы люди смотрели «Аватар», а как только покажешь кусочек реальности — все вопят «зачем нам это?». Дикая инфантильность.
О запрете мата на сцене. Это запрет на реальность. Чисто популистская вещь. Ведь мат — это часть реальности (пусть и маленькая). Но у нас очень не приветствуется реальность. Страшно приветствуются подвиги отцов, дедов и предков, а то, что происходит сегодня и сейчас... очень взрывоопасно. И этого не хотят на сцене.
Пусть Мишу пышно не похоронят, но правды — даже в молчании по поводу его ухода — будет больше, чем в громких славословиях на иных пафосных похоронах...
— Ну, что тут уже скажешь, потеряли коллегу, потеряли человека очень талантливого, мужественного и честного, — говорит худрук «Школы современной пьесы» Иосиф Райхельгауз, — потеряли человека, который не боялся, не приспосабливался, — а сегодня, к сожалению, эти качества становятся всё менее и менее присущи моим коллегам. Все, в основном, начинают сильно дружить с теми, от кого зависит жизнь театра, жизнь артиста... на этом фоне — Миша уникален.
— Для вас это и личная потеря...
— Конечно, мы нечасто встречались, но много вместе работали. Он у нас поставил очень хороший спектакль «Люди древнейших профессий». Миша был председателем жюри конкурса «Действующие лица», — так что много с ним по делу разговаривали, и не раз, встречаясь на каких-то семинарах с молодыми режиссерами, спорили по методологии — так играть, не так играть... Спорили о том, что есть современная пьеса. Интереснейший человек. И так не вовремя всё это случилось...
— Что его по-режиссерски отличало?
— Видите ли, сегодня очень много театров с «лицом общего выражения». Можно и классику там увидеть, и современную пьесу — что нашу, что западную, всё, что хотите... и вы не понимаете отличия. Один и тот же режиссер легко ставит сначала в Малом, потом во МХАТе, потом еще где-то, — всё это чудесно, только собственное лицо у театра стало редкостью. Такое внятное. Определенное. Но Угаров и Гремина как раз создали лицо документальной драмы, — мало кто ею занимался столь настойчиво и ежедневно. Да, в их театре можно было увидеть спектакль то лучше, то хуже, но вы совершенно точно всегда понимали, что идете на невероятно злободневный спектакль — документальный, сильно соотносящийся с реальностью. С тем, что происходит на улице. К сожалению, многие мои коллеги — им так удобно — рассказывают, что «нет никакой современной пьесы», «ну что вы, нужно ставить классику», «в театре надо отключаться от всей этой сиюминутности», а Угаров как раз во всё включался. И не мог иначе. И даже страшновато за них было иногда — какие тексты они там произносили. Но произносили! И произносили их убежденно, у Миши было на это право. И вот что важно — его никто не кормил! Это очень серьезная ситуация, когда руководитель театра ни у кого ничего не просит... я ему просто завидовал в этом смысле. Это урок всем нам. Жаль, что всё так скоро...
