— В этом году более 400 академиков, людей, которые разбираются в музыке, — поэты, композиторы, продюсеры, музыканты, исполнители, журналисты, все те, кто имеет отношение к созданию музыки, шоу-бизнесу и музыкальной индустрии, — будут голосовать в объявленных номинациях, — поясняет г-н Гуцериев и выражает надежду, что такое представительное собрание вынесет справедливые и честные вердикты.
Вокруг пресловутой темы честности вообще много шума. Например, все считали, что и премия-то создана для того, чтобы увековечить наградой самого патрона — Михаила Сафарбековича. А сам он утверждает, что испариной покрылся, когда в прошлом году очередь дошла до номинации «поэт-песенник», и испытал несказанное облегчение от вердикта в пользу Леонида Агутина. С отеческой нежностью перечисляет имена победителей: Елку, Билана, Киркорова, группу «Ленинград», хотя и оговаривается по поводу последней, что эта музыка и песни ему не очень нравятся, но «это действительно явление, они выиграли, значит, лучшие — на этот момент, в этот период, на это время».
Впрочем, и своей статуэткой признания он не обделен. Сама Алла Пугачева вручала ему приз на прошлогодней «Песне года», и, в общем-то, странно было бы не отметить заслуг автора, музыку на тексты которого с некоторых пор пишут все известные эстрадные композиторы, а его песни не поет разве что самый ленивый из ленивых на этой самой российской эстраде. Полез в Википедию и насчитал 50 исполнителей, подозревая при этом, что список не полный, потому как к письменному столу поэта тропа страждущих не зарастает и, видимо, не зарастет еще долго…
На первый и даже все последующие взгляды Михаил Гуцериев — человек «самых честных правил», как писал поэт. Традиционных и достаточно консервативных. При этом во время нашей встречи он радовался с каким-то юношеским восторгом из-за того, что написал «три молодежных трека». Поставил послушать. Клубняк клубняком, мощный, трендовый, пульсирующий, звенящий, заводной. Подумалось, что автор решил вывести в люди некий новый M-Band — Модный Бэнд. Оказалось — «На-На»! Вот тебе и на! Теперь понятно, почему такая очередь. Он еще и вдыхает жизнь в, казалось бы, давно умершее. Не знаю, как на премии, но Бари Алибасову точно надо поставить Гуцериеву хотя бы бронзовый бюстик перед своим подъездом на Арбате…
Выгоднее говорить правду,чем неправду
- Вы обескуражили многих на торжественном ужине во время презентации национальной музыкальной премии заявлением о возрасте, в котором, как вы сказали, уже стыдно говорить о честности. Решили расставить, что называется, точки над «i»?
- Действительно, ну как можно в таком возрасте, как мой, когда уже одним глазом смотришь в вечность, говорить о честности. В том смысле, что если ты говоришь об этом, то, значит, есть сомнения или основания для сомнений. Эта категория абсолютная, на мой взгляд, как Бог, природа… Когда человеку 60 лет, было бы противоестественно воспринимать честность как что-то неочевидное для себя. Глупо же спрашивать: любишь ты своего ребенка, любишь ли свою маму? Ну конечно!..
- Глубинный философский посыл, однако... А в жизни наверняка приходилось сталкиваться с обманом и нечестностью? Как, в общем, и каждому человеку…
- Сто раз меня обманули. Сто раз я обманулся. Сто раз обманывал свои надежды и иллюзии. Сто раз меня обманули мои ожидания. Сто раз меня обманула власть. Достаточно одного 1991 года, года Советский Союз рухнул, и все столетние сбережения моей матери, моего отца и мои вмиг исчезли, — даже этот пример… И теперь, в 60 лет, стоять перед собранием одних из самых известных людей страны — музыкантов, поэтов, композиторов, производящих своей головой, талантом творческий продукт, — и говорить им о честности просто смешно. Тем более что я мужчина, и я кавказец. А некоторые фундаментальные вещи впитываются с молоком матери, в том числе то, что мужчина должен говорить правду в лицо, быть честным. Я не хочу изображать из себя какого-то особого человека, непогрешимого святошу, но если возвращаться к конкретной теме и говорить про музыкальную премию, про силы, которые были потрачены на ее создание, и свести все к тому, чтобы каким-то закулисным путем с кем-то о чем-то потом договариваться! Зачем? В чем тогда смысл? Это все равно что залезть к бабушке в карман в трамвае и украсть у нее кошелек.
- Это, конечно, очевидные вещи…
- Поэтому и стыдно об этом говорить, потому что это очевидно.
- Тем не менее вы вынуждены были это сказать, потому что мир шоу-бизнеса, в котором вы с некоторых пор стали видным деятелем, самое, пожалуй, циничное место в плане возвышенных нравственных категорий. Эти ваши слова прозвучали даже каким-то диссонансом, неслыханным откровением, и люди были слегка ошарашены…
- Ну да, Игорь Крутой вспоминал, как раньше покупались премии за 25 тысяч рублей.
- Честно говоря, я не понял, о каких временах он говорил. Видимо, перепутал рубли с долларами все-таки…
- Шлейф от порочных порядков, которые долгое время считались нормой, создал атмосферу цинизма, недоверия, неверия. Поэтому нивелируются смыслы, значения, отношение… Вот в прошлом году была удивительная ситуация, когда в номинациях выиграли совершенно не те люди, которые сидели в зале, а многие из тех, кто сидел, не выиграли ничего. Из 15 победителей не было десятерых.
- Зато Льву Лещенко было раздолье: он не сходил со сцены, забирая невостребованные статуэтки с обещанием передать адресатам, церемония стала фактически его бенефисом…
- Да, Льву Валерьяновичу понравилось… Но людей не было потому, что никто не верил, что они могут выиграть, они ни с кем ни о чем не договаривались и решили, что, значит, их никто не вспомнит. Надеюсь, что сейчас уж все соберутся.
- А вы — как Дон Кихот? Зачем вам в принципе это надо — заниматься таким хлопотным делом, как национальная музыкальная премия, при том, что помимо успешного бизнеса вы теперь и один из самых желанных и востребованных на музыкальной эстраде авторов?
- Не Дон Кихот, а скорее, увлеченный человек. Мне хочется делать и заниматься вещами, которые мне интересны и которые я считаю важными. А мне это интересно, я вижу, как важно поменять какие-то устоявшиеся неправильные вещи. Помимо того, о чем уже мы говорили, есть же и клановость, местничество, различные другие мотивации. Я все это видел, конечно. И я захотел это изменить. В такой большой стране, с таким большим многонациональным народом, с яркой и многообразной культурой, включая музыкальную культуру, эстраду, поп-музыку, как Россия, назрела необходимость, чтобы этим масштабам соответствовала хотя бы одна солидная, авторитетная, неангажированная музыкальная премия. Мир изменился. С Интернетом, Ютюбом, когда доставка объективной информации занимает секунды по всему миру, очень сложно скрыть неправду, попытки говорить одно, а делать другое. Это касается всех сфер жизни — искусства, политики, социальных процессов. Выгоднее становится говорить правду, чем неправду.
Не думал ни о каком шоу-бизнесе
- Вы страстно увлечены делами музыкального сообщества. А в этом сообществе многие звезды, добившись успеха и славы, вкладывают часто заработанное в какой-то бизнес — иногда успешный, иногда провальный. Ваш путь прямо противоположен: вы успешный бизнесмен, который стал успешным и признанным поэтом, настоящим хитмейкером. Неожиданное перевоплощение для наблюдателей со стороны. Насколько неожиданным это было для вас?
- Для меня это не неожиданность. Всю свою жизнь я находился в этом измерении и в этой парадигме. Помимо бизнеса… Всегда интересовался искусством, поэзией, читал стихи, слушал музыку, сочинял. Без ложной скромности скажу, что стихи русских и советских поэтов могу читать наизусть часов пять без перерыва. Всю свою жизнь я увлекался поэзией. Конечно, нравятся и Есенин, и Пушкин — и школьная, и зашкольная, и институтская, и заинститутская программы. Огромный пласт — в зависимости от времени, возраста, ощущений, жизненных обстоятельств. Но в знаменателе всегда поиск правды и ответов на вопросы, которые тебя волнуют. Со временем я сам начал что-то писать, наговаривал на диктофон, записывал на салфетках… Детские, юношеские, взрослые опыты. А в 2007 году, когда уехал в Великобританию, у меня появилось вдруг время, и я попросил привезти все стихи, которые я долгие годы писал в стол. Я их пересмотрел, перечитал, отредактировал, выпустил для себя большой сборник. Не думал заниматься никаким шоу-бизнесом. Вернулся потом в Россию, и мой друг познакомил меня с Александром Буйновым в ресторане. А я немножко играю на пианино. Он сыграл, я сыграл. Потом он начал петь, я — читать стихи. Он спросил: это чьи? Я говорю: мои. А можно, говорит, я музыку на них напишу? Он взял стихи и написал несколько песен.
- Стало быть, Буйнов — ваш крестный отец в шоу-бизнесе?
- Именно так.
- Насколько сложно или легко совмещать такие разные сферы жизни и деятельности: крупный бизнес и творчество? Обычно «физики» и «лирики» — люди противоположных формаций…
- Очень сложно. Это как лед и пламень. С одной стороны — прагматичное, волевое, динамичное существование в работе, в бизнесе. А творчество — это совершенно другая история. Это одиночество — обязательное. Полное абстрагирование от внешних раздражителей, состояние отрешенности. Это не высокие слова. Особенно с субботы на воскресенье, когда точно знаешь, что с утра не надо будет идти на работу. Это уже совершенно другая история. Когда пишешь: «Не стучись в мое сердце, для тебя там нет места, потеряла я счастье по ту сторону неба…» (Во время декламации этих строчек интонации Михаила Сафарбековича почти приблизились к распевной манере Иосифа Бродского. — А.Г.) Вчера вот написал, песню из этого хорошую сделаем. Финала пока нет, должен быть сюжет, развязка, а там возможны варианты… Как это родилось? Товарищ постучал в кабинет, а я говорю: чего стучишь, так заходи. И родилось сразу: «Не стучись в мое сердце…» Маленький эпизод, секрет творческой кухни, что называется.
- С Андреем Макаревичем днями мы говорили как раз о том, что просто стихотворение и текст для песни — субстанции разного порядка, что песенный текст рассчитан на соединение с музыкой…
- Абсолютно так.
- Тяжело ли найти авторов, которые сочиняли бы к вашим текстам именно ту музыку, которая слышится вам самому при создании произведений?
- Половина на половину. Я отчасти и музыкант, окончил музыкальную школу по классу скрипки. Играю на инструменте. Сольфеджио четыре года штудировал, знаю, что такое бемоли и диезы. Я написал много музыки, много есть моих песен, сделанных, так сказать, под ключ — и текст, и музыка. «О любви говорят иногда громко шепотом, о любви говорят иногда тихо в крик…» Есть много произведений, где я соавтор музыки. Садишься за пианино и наигрываешь. Это нетрудно на самом деле. Но я этим не злоупотребляю. Потому что тогда я просто сойду с ума. Сегодня я практически уже задолжал 10–12 песен.
- Вы кому-то что-то задолжали?!
- Да, представьте. Мне прислали музыку, и я обещал написать песни. Билану вот с Рудковской, Жасмин, для многих… Действительно, я задолжал! Ну нет времени. Кризис, очень много проблем в бизнесе. Я постоянно в делах, в совете директоров, то-се. Я даже опоздал, помните, на этот званый ужин по случаю премии… А так, конечно, я могу еще и музыкой сам заняться, если сильно захотеть.
Игра смыслов и устойчивая злость
- А бывает ли, что присылают музыку, которая вам категорически не нравится?
- Частенько.
- Обижаются, если забраковываете что-то?
- Нет. Потому что бывает, когда и меня по многу раз заставляют тексты переделывать.
- А по тусовке ходят слухи, как вы беспощадны к тем, кто на это отваживается…
- Это такая несправедливость! Нет такого человека, который бы мог мне это в лицо сказать. Ибо это надо быть идиотом, чтобы упираться, если человек тебя просит что-то посмотреть, переделать. Ну хочет вместо «желаю-страдаю» — «желаю-мечтаю» — ну пожалуйста! Это же игра слов, и, конечно, я меняю тексты, если меня просят, дорабатываю их. Полина Гагарина вот просила поменять кое-что в песне «Камень на сердце», и Тамара Гвердцители… Конечно, я меняю слова. Все это неправда. У тех людей, которые вам это сказали, просто устойчивая злость, это сплетни.
- А как вы артистов фильтруете, есть ли у вас критерии для сотрудничества? Или готовы дать все и всем, кто попросит?
- Не все и не всем, конечно. Бывает, что люди не нравятся, и я им не пишу. Но те, с кем общаюсь и с кем работаю, в основном люди очень приличные, очень талантливые и очень известные. И для меня за честь — писать для них. А сам процесс на самом деле — это не такое простое дело. Это общение, музыка, мелодия, это написание текста, его переделывание — от 20 до 30 раз порой переделывается первоначальная версия. Пропевается, какие-то ноты надо правильно положить на слова, сделать фонетическую рифму, потому что прямая рифма достаточно примитивна… Найти творческий хук, как говорят. И так далее. Процесс создания песни обычно занимает от месяца до трех. Но получаются в итоге неплохие песни. Вот «Камень на сердце» Гагариной считаю очень хорошей песней. «Неделимые» Билана, «Индиго», «Кумир» Киркорова… Для каждой песни я нахожу необычные слова. «Серые глаза маренго — свет любви». Многие не знали, что такое «маренго» — большинство, кого я спрашивал. А это — такой цвет. Битва Наполеона при Маренго, во время которой он был одет в плащ необычного серо-синего цвета, оттуда и пошел этот термин — ткань маренго. Басков теперь поет.
- Сколько познавательного, оказывается, в ваших песнях!
- Мне говорили, что это неправильно — нагружать так тексты. А я считаю — правильно. Должны быть смыслы, подтексты, люди должны узнавать что-то новое, искать значение, если вдруг слышат необычное слово, оборот. Это не потому, что я считаю, что я такой умный, — я такой, как все. Просто считаю, что не только форма важна для песни, но и содержательность. Если хотите, должен быть ребус, который было бы интересно разгадать. Игра слов, игра смыслов — это очень важно. Я стараюсь всегда искать что-то необычное, интригующее, применить это в музыке, в песне… Вот воспоминания из моей студенческой молодости, когда в общежитии у нас был черный хлеб, маргарин, грузинский чай и сгущенное молоко. Так мы и жили, были счастливы, а если еще рядом была и девушка красивая — к этому чаю с молоком!.. И родился такой образ для песни — «Чай с молоком», которую замечательно исполняет Таисия Повалий, потому что эти образы, видимо, и для нее наполнены смыслом.
Порционное счастье
- О том, что вы «Лучший поэт-песенник» в стране, впервые возвестила Алла Пугачева на «Песне года», спела вашу песню и вручила приз. Людей, помеченных Аллой, не так чтобы совсем уж мало, но они избранные. Вы себя тогда как почувствовали?
- Я почувствовал, что это действительно признание. Признание вашего творчества. Причем совершенно случайно на мой текст была написана музыка Андреем Ктитаревым, и совершенно случайно Алла Борисовна эту песню «Не звони» взяла. А для меня это, конечно, признание, как и то, что многие другие исполнители и композиторы со мной работают. Это люди, которых я очень уважаю на самом деле. Многих в свою молодость я видел по телевизору, слушал кассеты в машине, ходил на их концерты, смотрел. И тогда, конечно, не мог представить, что для многих из них с годами, когда мы все уже повзрослели, я вдруг стану автором их песен. Жизнь имеет, конечно, свои метаморфозы, которые невозможно ни разгадать, ни рассчитать, ни придумать. Я никогда не думал, что так может быть, а видите, как получилось. И когда это награждение из рук Аллы Борисовны случилось, я вышел впервые на сцену «Олимпийского» и сказал словами из песни Лепса: «Я счастливей всех». Конечно, была эмоция, конечно, я был счастлив. Но счастье должно быть порционным, как и боль, а то человек умрет от счастья. Но в тот день я испытывал счастье… Я очень хорошо отношусь к композиторам, они большие трудяги. Не говорю уже об исполнителях — это вообще пчелки, день и ночь по гастролям, по городам и весям. Очень тяжелый труд — стать большим артистом. Они ведь и через большие унижения тоже проходят. Поэтому я стараюсь в своих взаимоотношениях с артистами быть очень корректным, не сделать что-то такое, что может им навредить. И ни один артист не может сказать, что я нанес ему какое-то неудобство, если вернуться к вопросу о слухах и сплетнях.
- Наверное, это естественно, когда о людях большого масштаба и влияния ходят слухи, домыслы, сплетни, много злопыхательства и несправедливости?
- Конечно, можно говорить, что есть неизбежное зло, но мириться с этим, не обращать на это внимание, не возражать, не сопротивляться было бы тоже не совсем верным отношением не только к жизни вообще, но и к себе, к людям, с которыми ты работаешь, которых уважаешь.
- Есть ли у вас любимчики из этого сонма популярных артистов, исполняющих ваши песни?
- Я бы не стал употреблять это слово — «любимчики». Я их всех очень уважаю, ибо знаю, что за каждым большим артистом стоит огромный труд. Это цепь ошибок, удач, восторга, разочарований, это большой жизненный путь и опыт. Они знают мир, остаются в нем, пытаются сделать его лучше и сохраняют чувство собственного достоинства. Хорошая песня заставляет вас улыбаться, танцевать или плакать, любить или ненавидеть, заставляет жить. Поэтому каждая песня, особенно большая, как, допустим, «Нежность», «Ноктюрн» или «Надежда», если говорить о нашей песенной классике, как и многое из современного репертуара, делает мир лучше.
- Тогда чуть перефразирую вопрос: есть ли артист, который лучше всего воплотил ваш авторский замысел или открыл вдруг в вашем произведении нечто новое, то, что вас самого удивило?
- Несколько песен есть таких. Дима Билан невероятно сделал песню «Неделимые» — такой восторг, такая экспрессия! Это высший класс, я считаю. Конечно, песня Николая Баскова «Вишневая любовь» мне очень нравится. А клип «Индиго», который снял Филипп Киркоров, я считаю, это вообще шедевр. Ну и, конечно, мое любимое «Мое платье — твоих рук родные объятья» Таисии Повалий. И это композиторы: Игорь Крутой, Алексей Романов, Игорь Зубков, Сергей Ревтов, Виктор Дробыш, Андрей Мисин, Макс Покровский, Виктория Кохана и многие другие… Сильная песня «Я скучаю по нам по прежним» у Григория Лепса. Мы действительно ведь скучаем по нам по прежним, когда были просто джинсы, рубашка и три рубля на кино…
- Вы перечисляете людей столь разных жанров. Трудно представить, что у них один на всех поэт-песенник. Этого ведь надо было тоже добиться…
- Ну, я все-таки прожил большую жизнь. Я учился, много работал, окончил четыре высших учебных заведения… В семь лет я взял ручку, когда пошел в первый класс, и в сорок лет, когда защитил докторскую диссертацию, я ее положил и дал себе слово, что никогда больше не буду учиться. Потому что даже в сорок лет на пальцах были эти школьные мозоли от ручки, в зеленке, с кровоподтеками… То курсовые, то зачеты, то диссертации, то вы стихи пишете, то платежки подписываете, то на письма отвечаете…
Понял, что я сильно устарел
- Сколько существует эстрада и поп-музыка, столько идут и разговоры о кризисе жанра. Обоснованны ли они, на ваш взгляд? Хотели бы вы сами что-то изменить в современной эстраде?
- Русская песня невозможна без слезы и улыбки. Можно сколько угодно экспериментировать со стилями, между нами может таять лед или он может не таять, но все это уйдет, а останется все равно «На белой карете, на белой карете связали судьбу два кольца. Связали столетья любви долголетье, любви бесконечное: да…» — это я сейчас новую песню пишу. Свадьба останется всегда, вечные чувства — навсегда, а русская песня должна быть душевной. И если она не душевная, то останется проходящей, временной, хотя, может, и актуальной. Но такая актуальность скоротечна. А настоящая, большая песня останется и на 20, и на 30, и на 40 лет… Никакого кризиса я не вижу. Наоборот, Интернет создал такую конкуренцию шоу-бизнесу, когда появляется талантливая молодежь, которая может без денег, без спонсоров себя раскручивать. Это заставляет людей все больше работать, писать лучше, лучше петь. Русская эстрадная музыка развивается семимильными шагами. Сегодня трудно стать первым, потому что первых может быть двадцать. Это в советское время, когда только радио «Маяк» или «Утренняя почта» 20 минут в неделю вспоминали про эстраду, и все ждали новогоднего «Голубого огонька», чтобы услышать хоть какие-то новые песни, а певцов, поэтов, композиторов, что называется, назначали, — вот это был действительно ужас, кризис и беспросветность. А сейчас столько талантливой молодежи! Конечно, в связи с этим появилось много мишуры. Мне тоже много материала присылают, иногда из 50 набросков бывает что-то одно стоящее. Но и возможностей заявить новому о себе стало несоизмеримо больше. Количественный взрыв, безусловно, привел к серьезному изменению качества и разнообразию всего музыкального ландшафта, взаимообогащению культур благодаря открытому информационному пространству. Так что советская эстрада в подметки не годится сегодняшней.
- Возможно ли, что и группа «Ленинград» исполнит наконец вашу песню? Все-таки лауреаты премии, популярны, а по-прежнему без песни Гуцериева в репертуаре. Непорядок прямо…
- Я очень хорошо отношусь к группе «Ленинград», хотя, думаю, группе «Ленинград» глубоко наплевать на то, как я к ним отношусь. Я в этом даже не сомневаюсь. Когда они выиграли в номинации «Рок-группа года», я был единственным человеком, кто по статусу и регламенту премии мог узнать, кто и как из академиков голосовал. И я решил спросить этих людей. Спросил одного композитора: почему тот голосовал за группу «Ленинград»? Понимаешь, говорит он, ты человек не русский, тебе не понять, это — русское! Я говорю: ты с ума сошел, ты же сам замечательные песни пишешь, ты окончил консерваторию, ты гениальный композитор, сын другого гениального композитора! Он мне сказал: да, но это русский мир, это русская песня, это реальность сегодняшнего дня. Спросил у второго композитора. Понимаешь, Миша, отвечает он, для нас, москвичей, питерцев, это — наше, сокровенное… Спросил третьего. Ну, мы же пьющий народ, говорит он… Я разматюгался на всех троих, а потом на четвертого и на пятую… И понял, что, видимо, я сильно устарел, я из другого мира, или просто мне это непонятно. Из трехсот академиков сто проголосовали за эту группу. Все за то, чтобы в Питере пить и матюгнуться… Я тоже, конечно, люблю. И даже написать все это могу. Но пока не готов какие-то вещи воспевать в творчестве. Мое — это «Ноктюрн», Роберт Рождественский, Арно Бабаджанян, Муслим Магомаев. Я готов слушать эту музыку по десять раз в день.
- Значит, не дождемся мы вашей песни в исполнении Шнура…
- Ну а зачем? Это авторский проект Сергея Шнурова, его епархия. Так же, как «Ногу свело!» — епархия Макса Покровского, талантливейшего музыканта, композитора. Но мы с Максом отдельно сотрудничаем, он пишет совершенно удивительную музыку, и мы с ним делаем отдельный проект, а «Ногу свело!» — его собственная территория, мы так договорились. Мы с ним написали пять песен, одна из них — «Безумные ночи». Это — единственная песня, которую я готов слушать сто тысяч раз. И я ее слушаю, но она никому не нравится.
- «Кармен» Бизе на премьере тоже освистали, а потом опомнились и назвали мировой классикой. Полагаю, роль и значение Максима Покровского в современной музыкальной культуре еще не полностью осмыслены… А ваши песни любят артисты, слушатели, но журналисты часто критикуют и кусают. Находите ли вы в этой критике что-то рациональное или только зависть и злословие?
- Я же не пирожное и не красивая женщина, чтобы все меня любили. Конечно, чтобы продать пирожное, надо убежденно говорить, что оно самое вкусное, хорошее и сладкое. Я бизнесмен, достаточно жесткий, очень прагматичный, люблю математику, цифры. Не люблю делить, люблю умножать. При этом я достаточно успешный. И, конечно, это совмещение бизнеса и творчества не всем нравится. Не всем нравятся мои стихи. Есенина долгое время вообще не печатали. А Пушкина вспомнили в связи со столетием его гибели в 30-х годах, как и Лермонтова, — по указанию товарища Сталина. А не было бы указания, то и не вспомнили бы… К поэтам при жизни вообще относятся не очень хорошо. Кроме тех, конечно, кто обласкан властью. А если поэт еще и богатый…
- Гремучая смесь!
- Не поэт, а преступник — да. Поэт ведь должен страдать в нищете, в гонениях и обязательно повеситься или спиться. Маяковский, обласканный властью, и тот застрелился — потому что его нутро было против того, что он писал. Вот и застрелился… Русские, советские писатели и поэты вообще часто кончали жизнь самоубийством — и Маяковский, и Фадеев, и Есенин, и Цветаева, Друнина, Башлачев… Или поэт должен эмигрировать, а потом, после смерти опять же, получить истинное признание. Во всем этом привычном коде вдруг произошел сбой: поэт, богатый, дома, самолеты, газеты, пароходы (смеется), да еще и пишет про любовь, пишет песни, их все поют, да еще и музыку сочиняет! Нонсенс, вранье, на него работают литературные рабы… А еще на первых порах спрашивали часто: кто переводчик? Какой переводчик? Ну, ты же, говорят, на ингушском, наверное, пишешь? Серьезные взрослые люди спрашивали… Такое дурное представление об инородцах. Чего только не пишут: и тавтология это, и графомания… Знаете, время расставит все на свои места. Если это графомания и тавтология, то люди петь это не будут, а если даже из ста останется пять песен, значит, это была не тавтология и не графомания. А мои стихи — это совершенно отдельная история, с музыкой вообще никак не связанная. Это два направления в одной душе. Пишут, злословят, и Бог с ними. Я всех прощаю — по-христиански, будучи мусульманином. Что хотите пишите, не нравится — не читайте, не слушайте. В Ютюбе — миллиарды песен, у нас — десятки радиостанций, раз, и переключил… А кому нравится, пусть слушает. Вот и все.
- Сбылась ли ваша сокровенная мечта или она еще ждет своего воплощения?
- Не сбылась еще. Я хочу написать такую песню, которая останется хотя бы на полстолетия. Не хочу говорить — на века. Это было бы смешно — загадывать такое.
- Как Besame Mucho?
- Да! Такую. Или как «Нежность»… И еще очень надеюсь написать такие стихи, которые когда-нибудь будут изучать в школе.
