«Идиота» Юрий Еремин ставит в третий раз. В 1984-м, будучи главным режиссером тогда еще Центрального театра Советской Армии, он сделал ставку на Аристарха Ливанова, а потом пригласил Бориса Плотникова на роль князя Мышкина, заманил со стороны Людмилу Чурсину на Настасью Филипповну, в которой увидел опаленную красоту. Спектакль продержался в репертуаре тринадцать лет. Лет двадцать назад Еремин поставил «Идиота» в Таллинской русской драме. И вот опять вернулся с ним в Москву, став не только режиссером, но и сценографом спектакля.
Всякий раз удивляешься универсальности Достоевского. Куда только не забрасывала судьба его героев. Князь Мышкин и Настасья Филипповна жили в послевоенной Японии у Куросавы, обосновались в церкви в радикальном эстонском фильме Райнера Сарнета, что не помешало семейству Епанчиных превратиться в коллекцию вульгарных кукол. Настасья Филипповна оставалась святой, пусть и в коктейльном платье, зато увековеченная в окладе православной иконы. Становились ли герои Достоевского ближе и понятнее современному потребителю, запросы которого иногда берут верх над здравым смыслом и чисто художественными задачами?
С нашей публикой происходят необратимые метаморфозы. Даже в темноте зала зрители не могут оторваться от мобильных телефонов, постоянно разговаривают, словно сидят у себя дома перед телевизором. Публика вроде бы вдумчивая и пытливая, обсуждает тонкости трактовки, исходя из сериального знания Достоевского. Ощущение элитарности зала на московских премьерах напрочь уходит из нашего обихода. Просвещенной публики становится все меньше, а та, что приходит, рада всему, что ей предлагают, лишь бы видеть известных артистов.
Сценография, с одной стороны, минималистична, так что хватает нескольких стульев для нужного состояния, с другой — оставляет ощущение громоздкости и как нельзя лучше соответствует понятию «у бездны на краю». Уходящие под колосники врата рая или ада разверзнутся, и в клубах дыма из узкой расщелины появится князь Мышкин. Добро пожаловать в русский мир! Это вам не Швейцария. Как появится, так и исчезнет, пройдя на родине все круги ада. Молодой и способный актер Антон Аносов играет Мышкина заикой, нелепым, но искренним существом. На вид ему 26–27 лет, как у Достоевского. И он лучшее, что есть в этом спектакле, хотя слишком старается, шаржируя странности своего героя. Трудно быть заикой и припадочным, изображать на протяжении нескольких часов больного и юродивого.
Овальный портрет Настасьи Филипповны напоминает могильный снимок, хотя прикреплен не к кресту, не к надгробному монументу, а к вешалке в доме Епанчиных. Но такое ощущение, что вешалка эта с погоста. Так состоится заочная встреча с Настасьей Филипповной. Ее играет Екатерина Гусева (в другом составе — Юлия Хлынина) — роковая красавица априори, гранд-дама этого спектакля. Она недосягаемая, возвышается как на пьедестале. На фоне неказистого Мышкина смотрится умудренной и пожившей, на 25-летнюю не тянет, да и когда тянула на нашей сцене. Но именно такой многие и представляют себе Настасью Филлиповну. Достоевского для этого читать необязательно. В голове и без того сидят собственные архетипы. «Идиота» Владимира Бортко многие смотрели по телевизору, явно не читали, и это чувствуется по восприятию зала, живо реагирующего на реплики героев. Многие их слышат впервые.
Захар Комлев в образе Парфена Рогожина — именно такой Парфен, каким мы его привыкли видеть: безудержный, косматый медведь, миллионер в тулупе. До роковой красавицы, как Настасья Филипповна Гусевой, ему не дотянуться вовек. Только и остается, что убить. Аглая и Александра — девушки, не способные возбудить никакого интереса даже у такого забитого существа, как Мышкин. В них нет ни жизни, ни резвости, куда вообще подевалась их плоть.
Неожиданно заметным персонажем в новой версии «Идиота» становится жилец Иволгиных, чиновник Фердыщенко. Вот уж действительно — разве можно жить с такой фамилией? Всем своим видом Владислав Боковин карикатурно ей соответствует, изображает украинца в вышиванке, говорит с якобы характерной мелодикой речи. О псевдоукраинской интонации он, правда, периодически забывает, заменяя ее а-ля прибалтийской. А то и вовсе становится русским, как все. И правда — шут гороховый. Чистая как лист публика примет на ура смешного Фердыщенко.
В свеженькой новогодней комедии «Против всех правил» Виктора Демента среди захваченных в банке заложников имеется украинский дядя. Не в вышиванке, но с утрированными национальными чертами. Говорит с мягким напевом, всячески подчеркивает, откуда родом. Привнесен в число героев для комической окраски, и народ в зале ликует, глядя на него. В общем, нарождается некий новый типаж в российском искусстве, как в анекдотах про еврея, немца и русского. Теперь и про украинца.
