Это очень красивый особняк. Его построил архитектор Иван Еготов. Принадлежал он дедушке Натали Гончаровой, но Пушкин в нем уже не побывал: Афанасий Николаевич отдал дом за долги. Карточные, как нетрудно догадаться. О, эта глупая игра в фараон – кого только она не привела к потере состояния, а иногда и разума. Пушкин тоже играл и тоже проигрывал. Пушкинский Германн (с фамилией, оканчивающейся на двойное «н») в результате игры сошел с ума. Герой Чайковского – по имени Герман с одним «н» - застрелился. В опере-променаде «Пиковая дама» режиссер Александр Легчаков (автор идеи популярного некогда хип-хоп комикса «Копы в огне») решил не отстать от Мейерхольда и таки «вернуть Чайковскому Пушкина». Пожалуй, Мейерхольд бы обзавидовался - настолько, эффектно и современно это сделали его наследники. Адресовав свой проект молодой целевой аудитории, не обремененной пиететом перед классикой, но зато читающей Дэна Брауна и способной оценить занятные темы вроде ритуала посвящения в масонскую ложу или мистического трансвременного путешествия вечно живого графа Сен-Жермена, они угадали: есть у нас такая аудитория и с подобным гарниром ей все это в кайф – даже Чайковский.
Мы входим в особняк и получаем угрожающее предупреждение: не фотографировать, не разговаривать, не уходить – вернуться будет нельзя. Черноволосый юноша в масонском фартуке вольного каменщика с монограммой «G» завязывает глаза черной бархатной повязкой. Ритуал посвящения в масоны, исполненный строго по регламенту (по крайней мере, нам хочется так думать) мы только слышим. Но когда повязку разрешают снять, мы видим: посвященный – юный Пушкин. Актер Гладстон Махиб очень похож на молодого поэта (опять же - каким мы его себе представляем). Он ведет нас сквозь волшебные интерьеры особняка, мимо бесконечных зеркальных коридоров, хаотично разбросанных предметов мебели, попутно рассказывая сюжет повести и останавливая участников в ключевых точках оперы: баллада Томского (Василий Корсар), Ария Лизы (Алена Фунтикова), дуэт Лизы и Полины и романс Полины (Наталья Мишина), сцена Графини (Софья Ефимова), сцена у Канавки, сцена в игорном доме. Главная фигура – это, конечно, Герман(н), которого «Пушкин» называет ГермАн, с ударением на «а» - на французский манер.
Петр Налич в этой роли хорош по всем статьям. Нервный, странный, красивый, одновременно харизматичный и пугающий, особенно, когда магия Графини, весьма эффектно восставшей из стеклянного гроба, зомбирует его. А еще Налич очень хорошо поет. Не зря он учился академическому вокалу в Гнесинской академии. Пожалуй, слегка манерно смягчает гласные, что придает едва заметный налет фольклорности, но вот именно слегка. Все поют очень достойно. Оркестр (Никола Мельников адаптировал партитуру Чайковского для уменьшенного состава, впрочем, нисколько не меняя стилистики) расположен в одном из залов. В остальные помещения особняка, где развивается действие, живое звучание оркестра транслируется. Фонограмм нет. Певцы поют с гарнитурами. И здесь – в звуке, пожалуй, самое слабое звено спектакля. В очередной раз хочется воззвать к небесам с мольбой о том, чтобы ниспослали они нашему музыкальному театру божественный дар в виде грамотного саунд-дизайнера. Придет ли эта благодать когда-либо? Возможно, «жаль только жить в эту пору прекрасную уж не придется ни мне, ни тебе…»
Не хватило еще, пожалуй, и трюков. Все-таки жанр обязывает. И обильно используемая видеопроекция не удивила должными фокусами дополненной реальности, которыми мы уже имеем удовольствие баловаться в театре. Некоторые вещи даже показались странно устаревшими: к примеру, портрет Венеры Московской. Уж что можно было сделать, как зрителей напугать! Но – Графиня лишь с механистичной периодичностью подмигивала правым глазом, уподобляясь модным в 60-е годы прошлого века японским календарям.
Впрочем, недостатки спектакля (в основном, технические) вовсе забылись, когда наступил финал. Мы снова оказались в зале с оркестром. Акапельный мужской ансамбль без всякой подзвучки спел заключительный хорал «Господи, прости ему», под звуки которого явившаяся в черной фате Графиня увела Германа в инфернальной свадебной процессии. Свершилось предначертанное таинство: Венера воссоединилась с Сен Жерменом. И надо сказать – это сильное решение, делающее честь авторам спектакля, которым на удивление удалось соединить ироническую мистику Пушкина с лишенной всякой иронии лирикой Чайковского.
Конечно, ревнители чистоты и неприкосновенности классики, будут возражать. Для них приведу один лишь аргумент: этот спектакль совершенно не «снижает» месседжа оригинала. Да, переводит в другой язык, транспонирует в иной жанр. Но не глумится, не стебется, не травестирует. Все очень серьезно. Искренне. И красиво.
