За два премьерных дня «Северный ветер» посетило много знатных гостей. «Вчера у нас Пугачева была», — не без гордости сообщает мне сотрудница МХТ. Ну и с телевидения много.
В общем, светская часть премьере обеспечена. Но театр — не шоу-бизнес, здесь модное имя не является пропуском в искусство. Кроме понтов надо что-то посерьезнее предъявить. Рената Литвинова предъявила «Северный ветер», который не застудил, а вызвал много эмоций, и самых разнообразных. В общем, коллективной заморозки от его мертвенного дуновения не случилось.
Замечу, это второй приход киноактрисы и сценариста Литвиновой в Художественный театр. Несколько лет назад режиссер Адольф Шапиро неожиданно для многих пригласил ее на роль (ни много ни мало) Раневской в «Вишневом саде». Мне она тогда очень понравилась, несмотря на неровный и ломкий для сцены голос, бросающуюся в глаза сценическую неуверенность и неопытность. Но ее индивидуальность тогда победила, и даже скептики признали: «Может». Теперь Рената вступила на режиссерскую территорию, а здесь то, что простительно актрисе, не прощается постановщику. Итак, смотрим ее режиссерский дебют.
По темному занавесу косо летит снег, свистит ветер. Правда, занавес какой-то не серьезный, не основательный, а так, хлипкая занавесочка, которую того и гляди сдует этот самый северный — не южный же. Однако за занавеской окажется комната, залитая теплым светом. Стол, за которым собралось некое семейство встретить Новый год. Какой именно? Да от рождества Христова какой-то — не имеет значения. Даже одежды героев путают карты: то ли это 30-е годы с женскими широкоплечими пиджаками и волнистыми плойками в прическах, то ли вообще начало прошлого века с бархатными платьями. А может, и сегодняшний прикид стюардесс с литыми пиджачками и узкими юбочками.
Нет, все-таки любит Рената небо, стюардесс, самолет — как будто с экрана в МХТ перекочевала часть ее фильмов. В декорационном окне плывут облака, слышен гул мотора, входит стюардесса. Конечно, красавица в костюме цвета стального крыла.
Ее зовут Фанни, и она невеста Бенедикта, сына Маргариты. Впрочем, за новогодним столом значительно больше родственников, и сразу не разобраться, кто кому кем приходится. Тем более что текст, который они произносят, еще больше вносит смуты в сознание.
— И как только я взглянула на тебя — я поразилась, как же я тебя люблю, хоть и видела впервые. Северный ветер, холод воспитали нас. Сжимаешь руку в кулак...
Вы такая красивая, такая красивая, что я готов...
Я буду любить тебя всю жизнь — до гроба и после гроба.
Стюардесса, почтальон в костюме военного летчика, оперная дива в платье с блестками. Столетняя Алиса (может, и из Зазеркалья, кто знает) и ее Тень. Я не говорю про профессора Жгутика, который от несчастной любви из хирургов-косметологов переквалифицировался в прозекторы, сохранил на память заспиртованный нос возлюбленной Ады и время от времени показывает всем баночку с ним. Время от времени приходит смерть — красотка в строгом мужском костюме — и кого-то прибирает. В общем, уводит в мир иной.
Одна мизансцена — Новый год с семейным тостом о любви до гроба и после гроба — неизменна. Восемь или девять раз она повторится, пока странное семейство не истает, как снег под солнцем в «Северном ветре», но солнца нет. Свою пьесу Литвинова обозначает как реальную фантасмагорию, где правит нереальное, но на удивление понятное, потому что это то, что живет с нами всегда, в нашем подсознании — мысли о любви и смерти в разных вариантах — кому как фантазия и опыт позволяет. «Безумств не хватает», говорит один из персонажей, выдавая тайную мысль автора. А с безумствами автор Литвинова берет реванш. Но главное свойство ее безумств — какая-то домашность, человечность, трепетность. Несуразность в конце концов и определяющая во многом жизнь и ее движения в сторону неизбежного конца.
Туда, где, если верить автору пьесы, смертоносная блондинка ведет свой счет и удивляется хаосу, который вносят люди в ее налаженное хозяйство. «Скрылась с навигации на векторе 13-го часа, — говорит она, обескураженная вероломным нарушением порядка, — а по их часоисчислению на 25-м часе. Ужас, когда он наступает, меня выкручивает на 120 вздохов назад...»
Как ни странно, но именно абсурдистский текст Литвиновой, смешной во многом, управляет действием, меняет картины при неизменности статичной сцены — Новый год, северный ветер, по очереди все умерли. Жива только одна любовь — Бенедикт все-таки встречается со своей Фанни, любимой всю жизнь стюардессой, погибшей вскоре после их знакомства и представления семейству. Они в кабине самолета, пропеллер которого уже запущен.
Поразительный актерский ансамбль работает на «Северном ветре» — ни одной проходной роли, даже самой маленькой. Как режиссер Литвинова выявила индивидуальность каждого — и текстом, и рисунком. Не знаю, коллективный ли это труд или только заслуга режиссера, но результат превосходный. Редкий случай, когда ансамбль работает как часы и невозможно кого-то одного выделить. Впрочем... Выделяется Рената, но не игрой, которая кажется продолжением ее существования в условиях сцены (или она нас ловко обманывает?), а тем, что заметно, как ее Маргарита присматривает за артистами, лишь губами произнося вместе с ними их текст не как партнер, а как режиссер.
На выходе, когда закончились аплодисменты и были розданы цветы, я услышала разные мнения: от «тонко», «прикольно», «чума» до возмутительного — «что-то я ничего не понял». О «Северном ветре» и Литвиновой будут спорить, но то, что спектакль скроен не по стандартным лекалам современного театра, а по собственным технологиям — это факт.
Интервью с Ренатой Литвиновой после спектакля.
— Я написала пьесу стремительно быстро, может быть, за месяц. И потом уже подстраивала ее под артистов. Потому что у меня один артист просил монолог, второй артист просил что-то... Влюбляясь в артистов, я делала им роли. В дальнейшем пьесу я хочу издать, потому что она шире того, что вы видели сегодня на сцене.
— А почему такой выбор — север, а не запад или юг. Там теплее?
— Потому что мы не юг, и в принципе, это передает нашу загадочную территорию. Серые поля, где существует некий куратор, которому поручают контролировать хаос, а его контролировать абсолютно невозможно. Для чего существует эта территория?
— Вы Россию имеете в виду? Мне так показалось, что у вас это вообще жизнь.
— Да, это вообще жизнь. Я, знаете ли, не люблю документализма — конкретное время, конкретное место. Нет, я всегда за какую-то сказку.
— Но у вас сказка такая некрофилическая получилась.
— А почему вы не хотите знать этого? Ведь две самые главные темы в искусстве — любовь и смерть. Одна без другой не существует.
— Любовь и смерть — не новость, правда же?
— Почему-то все очень сильно закрывают на это глаза. В каком-то смысле ты им показываешь северный ветер. Помните: «Смотрите в глаза — они плачут», а они не хотят смотреть в плачущие глаза. Северный ветер. Можно я скажу вам — это очень страшно.
— Вы хотите испугать зрителей?
— Я не хочу пугать зрителей. Я просто хочу сказать им, что глаза плачут.
