— Чаки, вы в джазе уже много лет. С чего все началось?
— Когда я был еще маленьким мальчиком, мои родители два раза в год ездили из Нового Орлеана в Лос-Анджелес и обратно по делам. Они всегда брали меня с собой. Мы выезжали в ночь, и мама с папой вспоминали, как я просыпался с утра в машине и сразу начинал петь, слыша звуки музыки по радио. Я с детства впитывал в себя мелодии, ритмы как губка. Я долгое время играл в церкви на органе, на барабанах. В итоге мне удалось овладеть примерно двадцатью инструментами за всю жизнь, потому что всегда нравилось учиться чему-то новому, новым способам звукоизвлечения. Каждый стиль по-своему интересен, у каждого свой характер. Джаз в этом смысле — совершенно уникальное направление, которое вмещает в себя целый космос, соединяет элементы самых разных жанров. Так что я влюблен в джаз, это страсть всей моей жизни.
— А кого из музыкантов прошлого вы считаете своими гуру?
— Оу, их очень много. (Смеется.) Прежде всего Коулмен Хокинс, один из известнейших тенор-саксофонистов, который создал свою исполнительскую школу и вдохновил, в свою очередь, таких мастеров, как Лестер Янг и Бен Уэбстер. Потом — саксофонист и композитор Джон Колтрейн, очень сильно повлиявший на школу импровизации, волшебные певицы Дайон Уорвик, Дайана Росс. Знаете, самое смешное, что мне в юности постоянно все говорили: «Ты поешь как девочка. У тебя такой высокий, чистый голос…» Знаю, что сейчас в это сложно поверить: постепенно голос менялся, становился глубже и мужественнее. Постепенно я начал входить в большой музыкальный мир, начал играть блюз, мне посчастливилось открывать шоу Би Би Кинга и других величайших джазовых исполнителей. Для меня это было большим счастьем. Когда я только начинал, я и представить себе не мог, что выйду с ними когда-то на одну сцену. То, что мне удалось это сделать, очень сильно мотивировало, подстегивало меня к тому, чтобы работать больше, играть, развиваться, идти только вперед. Джаз не может быть просто хобби — это целая жизнь, в которую ты вступаешь.
— Как развивается джаз сегодня?
— С одной стороны, я чувствую, что близка новая революция, появляются какие-то новые формы, джаз интегрируется в другие виды искусства (например, танцевальное направление джаз-модерн). Проблема и боль в том, что я вижу огромное количество блестящих джазовых исполнителей, которые не могут найти работу, свое место. Кому-то везет, а кому-то нет. Но я по себе знаю, что если ты выбрал этот путь, ты просто не сможешь с него свернуть, у тебя не получится сделать это психологически. Часто здесь влияет и наследственность: мой отец играл джаз, мама, кстати, играла кантри и обожала это музыкальное направление. Наверное, поэтому у меня всегда был очень широкий взгляд на музыку в целом. Мне тоже нравится кантри, нравится соул, рок, фанк, фолк, классическая музыка — обожаю слушать симфонических артистов. Я не зацикливаюсь на чем-то одном и в каждом произведении черпаю вдохновение для своего творчества.
— Как молодое поколение воспринимает музыкальное наследие, на ваш взгляд?
— Я помню, когда мы приехали в Россию впервые, выступали в одном из парков, у сцены я увидел большое количество молодежи, детей. После выступления они окружили меня, просили сфотографироваться. Это безумно трогательно. Еще я помню, лет 20 назад появилась целая субкультура тинейджеров, которые называли себя «blues babies» («дети блюза». — Авт.). Они с ума сходили по этой музыке, некоторые начинали сами играть…
— Вы много гастролируете?
— У меня, как и у многих моих соотечественников, случилось большое несчастье. В 2005 году на Новый Орлеан обрушился ураган «Катрина» — это был самый разрушительный ураган в истории США. Тогда я потерял свою жену. После этого я долгое время никуда не ездил, отказывался от предложений отправиться в турне, но в какой-то момент понял, что мне нужно доносить свою музыку до людей, это моя миссия, то, ради чего я живу, и я снова начал выезжать со своими концертами.
