— Сергей, о чем лично для вас эта пластинка? В чем главное высказывание?
— Если главная идея предыдущей — «Чистота» — была в том, что чистоты не бывает много, здесь сложно сформулировать ее одной фразой. Мне хотелось остаться, с одной стороны, в каких-то серьезных темах, соответствующих возрасту, но в то же время чтобы они не ложились на слух тяжелым грузом нравоучений, воспринимались если не совсем уж легко, то, по крайней мере, музыка была бы доступна.
— Тяжело ли не уходить в нравоучения?
— Тут ведь главное что — найти правильные словосочетания. Ты можешь говорить на серьезные темы и простыми словами, которые будут понимать люди разного возраста. Если это удается, то здорово. Иногда начинаешь мудрить, что-то выстраивать, а потом понимаешь, что это будет никому не надо. «А что нам надо? Да только свет в оконце», — должно быть из этой серии.
— Русский рок часто критикуют за то, что, думая о смысловой составляющей, артисты порой забывают про музыкальную…
— Я думаю, что по звучанию мы уже тоже давно подтянулись к адекватной планке. Мы никогда музыку не предавали, не пренебрегали ей. Другое дело — что-то получалось, что-то нет. Но сейчас мы находимся в очень хорошей форме. Звучание стало жестче, интенсивнее. Мы всегда позиционировали себя как концертная группа. Работать на студии — великое шаманство, великий талант. На Западе, например, есть большой пласт истинно студийных музыкантов. Многие из них никогда не выходят на сцену, потому что там не на что смотреть, но играют они шикарно. Когда выходишь на площадку, должно присутствовать не только качество, но и визуальная составляющая, харизма, которая будет притягивать публику. Мы любим давать концерты. Что касается студии, мы почти никогда не привлекаем какие-то дополнительные силы, 95 процентов делаем сами. Это честно: приходя на концерт, люди должны слышать примерно то, что услышали и в записи. К тому же виртуозность тоже не всегда идет рок-музыке, должен быть баланс. Нужно находить какие-то вкусные моменты, приемы, но не злоупотреблять ими. Для кого-то мы все равно останемся «говнороком» — для некоторых людей это такой ментальный ярлык.
— Откуда он вообще, на ваш взгляд, появился?
— Я думаю, в тот момент, когда мы стали называть то, что делаем, рок-музыкой, а часть людей при этом была ориентирована только на западные аналоги. Они имеют на это право — все-таки западный рок первичен. И для таких людей не важна текстовая составляющая, они не придают ей большого значения. Им нужны драйв, эмоция, риффы. В какой-то период мы, конечно, проигрывали зарубежным артистам по уровню, но сейчас и российские артисты, если брать срез в целом, звучат плотно, мощно и интересно. Стереотипы остались только в головах некоторых слушателей. У нас есть определенные творческие задачи, поскольку мы поем на русском языке, чтобы не отставать от западных исполнителей, но передавать какие-то свои идеи. Мы работаем над этим.
— Сегодня можно с уверенностью говорить, что вы стояли у истоков того, что называется русским роком, как отдельного явления, культурного пласта. Однако любое явление возникает на основе чего-то…
— Конечно, наши корни — это западный рок. Это артисты из 1960-х — середины 70-х. Для меня все началось с The Beatles и The Rolling Stones, дальше поле стало расширяться. Появились первые пластинки в СССР, тогда еще пиратского разлива, — Creedence, T. Rex, Slade, Queen, Led Zeppelin, Deep Purple, Black Sabbath. Было очень много разносторонней музыки. Я чуть меньше был зависим от панка, но он в свое время тоже подкупил некоей свободой, отрешенностью. Хотя мы с Гариком Сукачевым играли тогда совершенно другие песни, но сложно представить на сцене более крутого панка, чем Гарик. У нас возник собирательный музыкальный продукт, мы никогда до конца не понимали, что за стиль играем с «Бригадой С». У нас была духовая секция, и к нам прилипло определение «пролетарский джаз». После этого я стал играть гитарную музыку, называя которую роком даешь слишком широкое определение, зато не ошибешься. (Смеется.)
— Как вам кажется, почему именно в 60–70-х в мире возникло такое количество ярких групп, которые задали несколько векторов развития рок-музыки?
— Мне кажется, тогда еще не было шоу-бизнеса, и все это было неким откровением, стало пользоваться бешеной популярностью за счет своей честности, атмосферности. Потом шоу-бизнес взял все в свои руки. Я понимаю, что в логове любого продюсерского центра может родиться искренний артист и он даже может какое-то время сопротивляться тому давлению, которое на него будет оказано всеми этими структурами, но в целом музыкальный мир изменился. Он превратился в некую фабрику. А в то время у артистов была возможность пуститься в свободное плавание. Все шли под парусами. Я представляю, насколько это было круто. Отчасти у нас это происходило в 1980-х, когда стали довольно спокойно смотреть на наши подпольные концерты, но рок еще не был коммерциализирован. Тогда стало легче дышать, но в 90-х ситуация изменилась.
— А как эти перемены влияли на вас?
— Вообще, мы получили закалку, родились в странное время и прошли несколько степеней обжига. Но, смею надеяться, несмотря на возраст, внутри мы остаемся все теми же. Конечно, я стал более ответственно относиться к тому, что произношу со сцены, но в близкой компании остался тем же. Разве что раньше я больше публиковал материалов из серии безудержного похмельного веселья, сейчас более сдержан в этом смысле. Те песни вышли и соответствуют тому времени («Я хочу пить с тобой», например), но я немного убрал из себя эту легкость и юношескую дурь, потому что сейчас уже хочется выпускать более содержательные альбомы. Это просто мое сегодняшнее ощущение. Дальше уже вопрос восприятия. Меня часто спрашивают в соцсетях, например, о чем я написал ту или иную песню. Я отвечаю: «Какая разница? Слушай себя. Может быть, она заиграет в твоем сознании совсем другими красками». Есть композиции с однозначным посылом, например «Победа белого света», в ней представлена конкретная позиция, но во многих других можно услышать совершенно разные смыслы. Та же песня «Приметы», которая дала имя последнему альбому. Возвращаясь, кстати, к высказыванию, одна из главных идей в том, что чем больше внутри тебя мыслей о боге, тем крепче человек стоит на ногах. Он может даже пойти и напиться с друзьями, но не будет потом проводить еще неделю в унынии, потому что в нем есть этот стержень, он никогда себя не добьет. Нужно держать себя в руках, и все в наших руках. Чуть только ты отпускаешь себя, ты можешь утонуть. Это ежедневная работа над самим собой — душа обязана трудиться. Если это получается, никакой негатив, исходящий извне, к тебе не прилипнет, ты не будешь подвержен так называемому кризису среднего возраста, например. Это все свойственно людям, у которых есть некий вакуум внутри — именно в отношениях с небом. Человек может иметь прекрасную семью, любимую работу, быть на высоком профессиональном уровне, но все равно его что-то гнетет. Если же ты хотя бы чуть-чуть смотришь наверх и тянешься к небу, все постепенно выровняется. Вот так появилась, казалось бы, легкая песня «Приметы», в которой заложен многослойный посыл. А потом я подумал, почему бы не назвать так всю пластинку, ведь разные песни в ней — как приметы времени.
— На территории бывшего СССР так или иначе существовало понятие рок-братства, рок-содружества. Вам не обидно, что сейчас в связи с общественно-политическими событиями происходит жесткое размежевание в среде музыкантов, а бывшие друзья становятся чуть ли не врагами?
— Пока артисты не становятся злейшими врагами, но уже есть некий холод в отношениях — я это замечаю. Очень обидно. Но это такое время. Дальше в этом смысле оно будет только еще больше прессовать нас. Глобальный мир тем и силен, чтобы получать новую прибыль, новые рынки сбыта. Чтобы это делать, нужно разделять и властвовать — это извечный принцип. Для меня здесь ничего нового нет. С этим ничего не поделаешь. Единственное, я сторонник такой позиции, что пока ты можешь разговаривать с человеком, это нужно делать. Как поется в песне «Рай», «нельзя убивать другого за то, если кажется, что он не прав». Человек всегда может измениться. И даже если сейчас он каким-то образом отстранился от тебя, у него всегда есть шанс измениться. Так же, как и у тебя самого. Я сам надеюсь, что в чем-то меняюсь, что во мне становится больше терпения. Очень правильно говорят мудрые люди: например, если тебя позвали в гости, а ты знаешь, что слово за слово там может возникнуть ссора, лучше даже не ходить. Какие-то проблемные темы можно обсуждать только с самыми близкими людьми, и то даже с ними сейчас может возникнуть конфликт. Все это сложно, и нужно давать человеку самому искать ответы на важные вопросы. Мои ответы — в моих песнях. Это моя позиция, и я ее никому не навязываю.
— Недавно генеральный саунд-продюсер Abbey Road Хайдн Бендалл во время паблик-тока о феномене 60-х в Москве высказал мысль, что, появись сегодня Дэвид Боуи или Джимми Хендрикс, они могли бы быть никому не нужны. А какие герои нужны в наше время?
— Я согласен с ним. На самом деле с талантами всегда так было: они и в то время могли не прорваться. Здесь все зависит еще от непонятного стечения обстоятельств, объяснить которое трудно. Правда, сегодня все стало еще сложнее: человек приходит в крупную звукозаписывающую компанию, например, и его ставят в определенные рамки. Что касается того, какие герои нужны, всегда нужны люди со своим интересным взглядом на жизнь. Когда ты слышишь интересную текстовую подачу, содержание, это всегда привлекает внимание. В музыкальном смысле сейчас уже сложно чем-то удивить публику — артисты давно экспериментируют в этом направлении, так что главное — это смысл, когда тебе есть что сказать.
