Лахова решила подкрепить слово делом — показать рецензии в разных СМИ, на что прокурор заметил, что статьи не свидетельствуют о том, что мероприятие было проведено. Вам, дескать, надо представить видеозапись. После чего по залу пронесся хохот...
Хотя смешного мало — Серебренников теперь бросил клич в соцсетях: те, кто видел спектакль, подтвердите! Ну да, подтвердили Вениамин Смехов (опосредованно), Сати Спивакова, многие-многие-многие, видели там, видели здесь — в Москве, в Париже. Но что толку, если завтра прокурор возьмет и спросит не в бровь, а в глаз:
— А чем вы подтвердите, что вы режиссер? С чего вы это взяли?
— А вы чем подтвердите, что вы зрители? Вас никто в зрители не назначал. По какому такому распоряжению?
Вот так с легкой руки прокурора половина театральной Москвы обрели статус свидетелей. Причем пресса сразу была отторгнута как лжесвидетели, подумаешь, какие-то там рецензии. Да тьфу, пустое место. Вообще фигня.
Но что прокурор скажет всем остальным? Тем, кто покупал билеты, печатал афиши? Логично было бы тогда всех записать в соучастники. Например, искусствоведа Сергея Хачатурова, который смотрел спектакль на «Винзаводе» в 2012 году и в «Гоголь-центре» в 2016 году: «Заявления о том, что спектакля не было или он был очень дешевый, звучат абсурдно, — говорит Сергей, — скорее всего, эти люди просто его не видели. «Сон в летнюю ночь» — одна из самых сильных виденных мною постановок, которая являет образ тотального театра. Она выстраивается из разнообразных приемов и стилей.
И по производству спектакль колоссально затратен, напоминает большой павильон Венецианской биеннале. В нем задействовано много площадок, по которым надо передвигаться. Первый павильон напоминает огромные деревянные конструкции, наподобие теплиц. Затем все перемещаются в фантастические сновидческие миры, в больничную палату. Наконец, в финале зритель участвует во вращении поворотного круга сцены...».
Увы, когда обвинители ясно и четко видят поставленную цель, они легко пренебрегают такими несущественными деталями, как общественное мнение об их манере ведения диалога. И дело не в растратах, они-то пойдут своим чередом. Дело в мгновенном разделении мира на таком крошечном эпизоде на своих и на врагов... И закономерный вывод соцсетей: «Россия — страна абсурда».
Какие бы тактические цели ни стояли перед заказчиками нынешнего судопроизводства над детищами Серебренникова («Седьмой студией» и «Гоголь-центром»), так или иначе в атмосфере вызревает главный посыл: присутствие государства в культурных проектах должно сокращаться. Конечно, постепенно, без радикализма. И оно будет сокращаться, что следует из самой природы вещей. И тогда подобные бесконечные истории с растратами и стенаниями директоров театров о неуместных тендерах и НЕвозможности НЕ нарушить закон канут в Лету. А то ненормально, когда в XXI веке деятели культуры, как провинившиеся школьники, с одной стороны, челом бьют каждому новому эмиру, шаху, баю, клянутся в любви до гроба, потому что от них зависимы, с другой — потом от этого же сами и страдают.
На шее Минкульта и столичных (питерского, московского) департаментов культуры сидит (как наследие имперского СССР) невразумительно большое число культурных заведений. И дай бог, чтобы они последовательно переходили в автономное и частное русло, находили иные способы сосуществования с государством без прямого ему подчинения. В этом смысле история с «Седьмой студией», с «Гоголь-центром» как с абсолютно новым театром по своей сути — очень симптоматична и поучительна. Им «выпала честь» первыми (так громко) пройти через жернова всех этих растратно-бюджетных терок, которые, увы, неизбежны при смене экономической формации.
И это только начало. Это с Таганкой после смерти Любимова власть еще мучается, вместо того чтобы ее просто «обнулить», закрыть и открыть заново, начать жизнь этого театра с чистого листа. На очереди много таких «таганок» ожидается в ближайшее время. И с ними придется мучиться, изображая пиетет перед их создателями при полном творческом умирании внутри. Но не эти «таганки» двинут вперед театральную мысль. Слово — за новыми частными театрами, которые — когда они станут явлением — серьезно повлияют и на театры государственные, изымут из обращения этот дисбаланс, этот абсурд, эту помпезность отношений между властью и художниками. От чего сейчас и страдаем.
Конечно, чем-то придется пожертвовать — уйдет из обращения сама фальшиво-почетная формулировка «деятель культуры» (а с какой стати перед режиссером или актером априори надо падать ниц как перед носителем сокровенного знания?), уйдут из обращения абсолютно нелепые сегодня звания «заслуженных» и «народных», уйдет нелепая традиция пышных прощаний а‑ля Колонный зал времен генсеков (берите пример с Майи Плисецкой). Зато мы получим нормальную, живую среду, наполненную новыми идеями, более соответствующими времени.
