Пол Бэрритт третий раз в Москве. Он знаком столичным театралам по двум спектаклям английской компании «1927», открытой россиянам именно Чеховским фестивалем. Пол невысокий, подвижный, веселый, открытый и очень свободный. Ну в общем, настоящий талант.
— Пол, анимация для «Волшебной флейты» — как полнометражный фильм. Как долго ты готовил это и какой объем получился?
— Я занимаюсь анимацией более десяти лет. «Волшебную флейту» я рисовал исключительно один. На подготовку рисунков ушло примерно полтора года. Это нельзя считать совсем полнометражным фильмом — анимация создается и действует по другому закону. Если бы я начал делать фильм, это заняло бы больше времени. Сначала пытался считать количество рисунков, но потом бросил, сбился. В общем, их целая коробка.
— Что вдохновляло на создание таких удивительных, остроумных рисунков? В них читается и немое кино, и немецкое довоенное кабаре, и поп-арт, и, извините, биология, то есть мир животных.
— В первую очередь на меня повлиял немецкий экспрессионизм и ранняя американская анимация. Могу одно сказать, что главным источником вдохновения была точно не музыка, хотя Моцарта мы слушали постоянно. Тебя, может, удивит, но лично мои герои — это старые советские аниматоры: Алексеев, Старович. Я у них учился рисовать жуков, пауков и прочую нечисть. Для меня вообще самой лучшей и интересной является восточная анимация от Чехии и Польши до России. В этих странах очень сильная школа.
— И все-таки музыка Моцарта, его гениальная опера «Волшебная флейта»… Разве ты не от нее «плясал»?
— На самом деле у меня всегда есть большая связь с музыкой. Я даже сам играю на саксофоне — фри-джаз. Мы со Сьюзан Андрейд (соратник Пола по группе «1927», сценограф «Волшебной флейты». — М.Р.), как я уже сказал, постоянно слушали музыку, спорили до посинения, но потом приходил Барри (режиссер оперы Барри Коски. — М.Р.) и мирил нас. Он был рефери в нашей сумасшедшей компании, дипломатично разрешал все наши конфликты. И так постепенно мы пришли к единой идее.
— Судя по всему, споры действительно были сумасшедшие, раз у вас рождались сумасшедшие образы. Да такие, что и представить трудно. Например, Царица Ночи у тебя коварная паучиха с жуткой паутиной.
— Это на самом деле пришло — ты не поверишь — из моих страхов. Я жуть как боюсь пауков, не люблю их. Поэтому я нарисовал скелет паука. Тебе понравилось? Ну скажи, правда же хорошенькая получилась?
— Ну не то слово — красотка с щупальцами.
— Мне нравится твой вкус. И еще мы старались применять викторианский стиль, создать экстремальные и парадоксальные образы. Так, Зорастро не любит женщин, вообще не очень хороший персонаж получился. Какой-то расист и жесткий. Мы хотели уйти от такого образа, сделать его смешным — и сделали. А Папагено пририсовали черного кота, и тот его повсюду сопровождает. Нам показалось это правильным — тот как-никак птицелов.
— Сложно было приспосабливать, точнее, вписывать оперных певцов в анимацию?
— Еще бы! Пожалуй, это оказалось самой большой сложностью. Но этим непростым делом в основном занималась Сьюзан.
