Владимир Войнович был дружен с Беллой Ахмадулиной, по сути, с самого начала творческого пути...
— Владимир Николаевич, в чем ее свежесть до сих пор? Может, она не была слишком модернистом, чтобы остаться только в своем времени?
— А может, Белла, как раз, и была модернистом... ее стихи совершенно не похожи ни на кого. Но, вы знаете, в ней буквально всё сочеталось — и талантлива, и красавица, и манера исполнения такая необычная, голос. Голос! К тому же была — очень умна и проницательна. Поэтому так привлекала внимание. Вы представьте — выходит на сцену красивая женщина и завораживает публику звучанием своего голоса. И потом уже люди вникали в содержание...
— То есть вот так — от обратного?
— Ну, наверное. Наверное. Но и содержание! Она была человеком добрым, и добрым особенно к друзьям, помните эту строчку — «Терять их страшно, Бог не приведи!». Трепетно относилась, но, в то же время, требовательно. Не терпела никакой фальши. Фальшь ее просто коробила.
— То есть хитрость в отношениях?
— Да во всем, как человек говорил что-либо по тому или иному поводу, как человек себя вел, как к себе относился... Сама-то она была очень иронична.
— Вы-то давным-давно спародировали Ахмадулину, когда прочли на банкете в Театре на Таганке ее стихотворение...
— И не обиделась. Она была с чувством юмора, я ее пародировал ни один раз. Например, на ее 70-летие читал эту пародию со сцены, и ей это нравилось. Белла была разной — в чем-то застенчивой, а когда резкой...
— Открытый нрав...
— Конечно, очень. Она озорная была. Однажды меня подбила на хулиганство. У нее в гостях был внук Леонида Андреева, мы поздно засиделись, а потом этот внук должен был ехать в гости к американскому послу. Мы вышли провожать его на такси. А Белла мне говорит: «Володь, а у тебя же машина есть...». Ну что за машина? У меня был запорожец «горбатый». Зима... Я говорю: «Да он не заведется». Белла подталкивает. И, к моему, удивлению, завелся. Мы поехали. Подъезжаем к резиденции посла. Внук говорит: «Ну здесь меня высадите, у ворот». А Белла тут же: «Да зачем здесь? Володь, довези его до подъезда!». А в воротах милиционер стоял, это же территория иностранного государства. Тем более, враждебного.
— И вы въехали?
— Белла сказала — въехал. Вышел служитель какой-то — очень удивился: на их территории машины такого класса не появлялись никогда. А наш милиционер стоит в створе ворот и свистит в свисток. Развернуться там негде, я задом выезжаю. Милиционер продолжает свистеть. Останавливаюсь около него, он мне говорит: «Кто вам разрешил сюда въезжать?». Думаю, что ему сказать, а в это время в Москву приезжала некая Анджела Дэвис — черная женщина, член ЦК коммунистической партии Америки. «А вы знаете, кого я привез?» — чпрашиваю у милиционера, а он не слушает: «Меня это не интересует, кто вам разрешил сюда въезжать?». Я перебил его: «Я привез сюда члена ЦК компартии Америки! Запишите мой номер и до свидания». Включил скорость и уехал.
— Это Белла на вас так подействовала?
- Ну конечно.
Но она могла быть и очень резкой. В Грузии на каком-то банкете ее пытались заставить выпить за Сталина, так она дала туфлей по морде тому, кто к ней приставал с этим. Сняла и дала.
— Женщина во всех смыслах...
— Есть резонное выражение: талантливый человек — талантлив во всем. Она была очень неординарна сама по себе, и неординарна в поступках... И это чувствуется даже после ее ухода.
***
Михаил Сеславинский, глава Роспечати и почитатель поэзии Ахмадулиной: «Эпоха шестидесятников все ещё очень близка – кажется, рукой подать. С другой стороны, она очень далеко. Прошедшие 50 лет – это все равно, что 1913 год, когда отметили 300-летие дома Романовых, и 1963-й, который запомнился теме же самыми шестидесятниками и полетами в космос. По происшествию стольких лет можно только удивляться, как Бог распорядился, что вдруг появился фейерверк великих поэтических имен. Среди них Белла Ахмадулина занимает особенное место. Не только из-за ее роскошной ритмичной очень интеллигентной, подчас легкой, подчас сложной поэзии, но из-за того, что она была еще просто великой женщиной. Перед ней многие хотели опуститься на колено и преклонить голову.
Спутником ее жизни 38 лет был Борис Мессерер, который только что выпустил прекрасную книгу «Промельк Беллы». Это не только рассказ об одной из самых красивых историй любви конца ХХ – начала ХХI веков, но это и срез эпохи. Борис Асафович по призванию,- историк-архивист. Он хранит разные записочки, письмишки, почтовые карточки самого, казалось бы, обыденного содержания. Например, «Суп на плите. Разогрей и поешь», «Собаку я выгуляла – выгуливать не надо». Когда я копался в этих домашних архивных материалах, обнаружил телеграмму: «Боря, я не умею жить без тебя. Бела». Мне кажется, в этой строчке, как в капле воды, отражается вся их великая любовь».
Борис Мессерер: «Сейчас как раз еду на кладбище к Белле. К ее 80-летию я подготовил и издал книгу «Промельк Беллы». Она подарила мне целый круг замечательных литераторов, а я радовался ее вхождению в художественные и театральные сферы. Процесс этот был совершенно органичным, в нем не было никакой преднамеренности, он протекал естественно. Я был не сторонним наблюдателем, а участником ее безумной, но счастливой жизни. Главным моим жизненным инстинктом было стремление хранить Беллу и ограждать ее от различных бытовых неурядиц, чтобы уберечь ее редкий талант.
Важно, что вся книга – это образ Беллы. Со страниц звучит ее голос, чтобы читатель был увлечен ее изумительной, неповторимой интонацией, заворожен гипнотическим влиянием ее речи. Для этого я старался записывать на диктофон многое из того, что рассказывала Белла, когда удавалось это сделать. Как всегда, Белла говорила все это не для записи, а просто разговаривая со мной. Когда эти беседы были расшифрованы и легли на бумагу, то, перечитывая их, я заново начинаю понимать всю безмерность таланта Беллы. У нее отсутствовало всякое тщеславие, что, быть может, было главным ее качеством».
***
Незадолго до смерти Евгений Евтушенко вспомнил, что Белле как-то приснился сон, где он умер. Она посвятила этому стихотворение «Сон». Фрагмент его мы публикуем накануне юбилея Беллы и прощания с Евтушенко:
... О грешной славе рассуждайте сами,
А я ленюсь, я молча посижу.
Но, чтоб вовек не согласиться с вами,
Что сделать мне? Я сон вам расскажу
Зачем он был так грозно вероятен?
Тому назад лет пять уже иль шесть
Приснилось мне, что входит мой приятель
И говорит: — Страшись. Дурная весть.
— О нем? — О нем. — И дик и слабоумен
стал разум. Сердце прервалось во мне.
Вошедший строго возвестил: — Он умер.
А ты держись. Иди к его жене. —
Глаза жены серебряного цвета:
Зрачок ума и сумрак голубой.
Во славу знаменитого поэта
Мой смертный крик вознесся над землей.
Домашние сбежались. Ночь крепчала.
Мелькнул сквозняк и погубил свечу.
Мой сон прошел, а я еще кричала.
Проходит жизнь, а я еще кричу.
О, пусть моим необратимым прахом
Приснюсь себе иль стану наяву —
Не дай мне бог моих друзей оплакать!
Все остальное я переживу.
Что мне до тех, кто правы и сердиты?
Он жив — и только. Нет за ним вины.
Я воспою его. А вы судите.
Вам по ночам другие снятся сны.
