Когда-то Марк Варшавер был актером (окончил Горьковское театральное училище), на сцену выходил 10 лет. Но довольно быстро проявил себя как суперорганизатор. Когда работал администратором в Московском областном театре, где не было ни одной звезды, все билеты у него были проданы, гастроли заделаны. А потом в его жизни случился «Ленком».
Список Марка Варшавера действительно впечатляет: здание в центре Москвы (памятник архитектуры, почти 140 000 кв. м.) — в идеальном состоянии, как и пять общежитий. Полностью перестроен и обновлен загородный оздоровительный комплекс в Салтыковке (8 домов со всеми удобствами и мебелью), где летом, а порой и круглый год, живут работники театра с маленькими детьми. Год назад в строй введена собственная прачечная (180 кв. метров, с итальянским оборудованием).
А социальному пакету ленкомовцев можно только позавидовать: бесплатные обеды (ежемесячно каждому работнику на 20 обедов выделено по 3000 рублей), плюс бесплатные каши по утрам — три на выбор. Плюс оздоровительный комплекс (сауна, небольшой бассейн, два гидромассажных душа) и услуги массажиста — тоже бесплатно. Социальный пакет получают все на равных, независимо от того, артист это первой величины или уборщица.
— Марк Борисович, директор театра отличается от директора завода?
— В театре это совсем другое, хотя и тот и другой директор должен родиться организатором, человеком, который берет на себя ответственность за других и не боится ничего. Директор вообще не должен ничего бояться. Кроме одного — спора с законом.
— В вашей практике случался форс-мажор?
— Неудобно говорить, но у меня никогда не было форс-мажорных ситуаций. Потому что мой принцип — никогда не оставляй на завтра то, что можно сделать позавчера. Если что-то делать на опережение (это не заслуга, это стиль работы), то можно избежать многих неприятностей. Короче, все надо делать раньше, а не позже.
— А еще какие принципы?
— Главный принцип — забота о людях. Надо очень ценить людей: от гардеробщицы до самого верха. Для меня нет разницы, кто стучится в мой кабинет. И я не понимаю, когда работникам говорят «зайдите завтра» или когда на столе лежат кипы бумаг на подпись: подпиши — и пусть человек дальше работает. Ко мне в день приходит как минимум по 15 артистов с проблемами: что-то болит или умерла родственница. Мы помогаем; он что, из своих средств должен хоронить тетю?
За последние 17 лет театр «Ленком» ни разу не протянул руку и не сказал Департаменту культуры: «Дайте денег». Мы получаем только оклады и минимум коммунальных расходов. Все остальное — ремонт, питание, производство спектаклей, свет, звук — делается на внебюджетные средства.
— А какие зарплаты в театре? Причем не у звезд, а у молодых актеров или у тех, кто не много занят?
— 49–52 тысячи у молодых, и это только оклады. Плюс доплата за выходы. Меньше 40 нет.
— Можете объяснить, почему же в других театрах артисты жалуются на низкие зарплаты, да и театры содержатся не в лучшем состоянии?
— Ответ вы сами знаете: если человек родился организатором, любит театр, не считается со временем, то будет результат. Это простая формула, и здесь не требуется высшая математика: сколько отдал — столько и получил, сколько и как посадил — столько и вырастет. Надо постоянно ходить по театру, все проверять, смотреть. Я тут был в одном уважаемом театре — в ложе нет лампочек. Это же нонсенс.
— Да бог с ней, с лампочкой, главное, чтобы спектакль был и зрителей полный зал.
— А для меня и шикарный спектакль, и все лампочки на месте, и зал полный — таким должен быть результат. Конечно, вы правы: театр — это артисты, спектакли.
— Хорошо живут артисты в «Ленкоме». Они ценят такое отношение своего руководства?
— А меня это не волнует. Я что, должен спросить: «Вы цените меня?» Тогда мне здесь делать нечего, я не должен здесь находиться, если жду, чтобы мои поступки оценивали. Я делаю так, потому что по-другому не умею, это мое кредо. Вот вы спрашивали о моем хобби, и я не совсем правильно вам ответил: фитнес. Мое хобби — это «Ленком», а фитнес… если его не будет, я не смогу так работать в «Ленкоме», как сейчас. У меня не будет энергетики.
Понимаете, я не работаю в театре — я получаю удовольствие. И за это еще и деньги платят. Бываю в театре больше, чем дома: приезжаю в 9.00–9.30 и ухожу в середине или в конце спектакля. Это я себе сейчас стал позволять, а раньше, пока все чердаки с электриком или дежурным не обойдем, не уходил из театра. Театр — это все-таки производство. Почему мне так легко работать с Марком Анатольевичем? Он говорит: «Производство и творчество в театре неразрывно связаны».
— Но неужели у вас не случалось такого: выпустили спектакль, рассчитывали на аншлаг, а аншлага нет, на люстрах, как говорится, не висят?
— Успех зависит от Захарова: такой режиссер и такие он делает спектакли, что у нас все билеты на спектакли продаются.
— То есть вы счастливый директор?
— Ну конечно, хотя бы потому, что я столько лет рядом с Захаровым.
— И вы ни разу не поругались, не было конфликта?
— Ни разу. Не только не поругался, я его ни разу не огорчил. Я умею его не огорчать. Ему должно быть всегда работать комфортно.
— Даже самая идеальная пара раз в жизни да поругается.
— Вот знайте, что самая идеальная пара — это Захаров — Варшавер. Он может меня иногда провоцировать, но я не иду на провокацию. То есть он что-то говорит и думает, что я отвечу в этот момент. Но я отвечу правильно.
— А вы дипломат высокого ранга?
— Не потому что это хитрость или дипломатия, а потому что не хочу огорчать его. Это самое главное везение в моей жизни. Я вам честно скажу: если бы этого не было, я не работал бы так, как работаю сегодня. Я работаю с человеком великим. И другого такого нет.
— Пойти, что ли, к вам работать? У вас уборщица или гардеробщики получают 40–45 тысяч. Плюс обеды, фитнес и все такое…
— Скажу честно, ни одной ставки нет. У нас никто сам из театра не уходит.
