— Леонид Абрамович, в большей степени произведения победителей «Большой книги» — исторические. Как вы считаете, говорить в литературе сегодня важнее о прошлом, чем о настоящем?
— Не так-то просто разделить прошлое и настоящее. Одно переходит в другое и далеко не сразу становится историей. Мне кажется, настоящая история начинается за пределами памяти трех поколений. Жизнь наших бабушек и дедушек — это в какой-то степени и наша жизнь тоже. А литература всегда говорит о современности, даже когда вспоминает о прошлом. Если книги Людмилы Улицкой, Евгения Водолазкина и моя «Зимняя дорога» оказались востребованы, значит, люди увидели в них ответы на какие-то сегодняшние вопросы.
— Водолазкин рекомендовал прочесть «Зимнюю дорогу» со словами: «Я считал, что, строго следуя документам, невозможно повернуть героя ни влево, ни вправо. Но Юзефович смог это сделать — он направил его вглубь». А вы читали «Авиатора»? Как вам соседство с Водолазкиным и Улицкой?
— Я благодарен Евгению Водолазкину за эти крайне лестные для меня слова. «Авиатора» я прочел, это замечательная книга. Совсем другая, чем «Лавр», но тоже среди прочего и о времени, о том, что у Бога все времена рядом лежат на ладони. Последняя фраза принадлежит не мне, а Спинозе. «Лестницу Якова» я прочесть не успел, но к Людмиле Евгеньевне отношусь с глубоким уважением.
— Можете назвать писателей, которые, по вашему мнению, сканируют эпоху и обозначают героев нашего времени?
— Это делают многие, но, по моему мнению, лучше всего получается у Алексея Иванова, Захара Прилепина и Александра Терехова.
— Экранизируют произведения Иванова, Прилепина, теперь вот «Зимнюю дорогу». Не боитесь после экранизации не узнать свое произведение? Оно может стать жестоким до отвращения. Мало ли: кровавые сцены, насилие, в том числе людоедство...
— Ну, людоедство у меня там на периферии повествования, всего несколько строк. Надеюсь, что в фильме обойдутся без этого. А что касается разочарования... Да, такое чувство при экранизациях бывает, но я не даю ему воли. Понимаю, что кино и литература, история и кино — это разные вещи, не нужно их смешивать. К тому же у меня были и удачные экранизации — например, «Казароза» режиссера Алены Демьяненко или недавняя «Контрибуция» Сергея Снежкина.
— Интересно, смогут ли сделать качественное массовое кино из «Зимней дороги». Как-то вы сказали, что ваши книги мало покупают, но долго читают. Насколько мне известно, продажи «Зимней дороги» взлетели, в Интернете ее тоже читают тысячи. Это произведение для широкой аудитории?
— К сожалению, число читателей документальной литературы у нас ограничено. К тому же я пишу о войне, значит, женщинам это не очень интересно. А у нас, как и во всем мире, главный читатель — женщины.
— Судя по продажам, нон-фикшн, особенно исторический, сегодня популярен. Вы ориентируетесь на запросы читателей?
— Нет, я издаю новую книгу раз в шесть-семь лет и пишу о том, что волнует меня самого. Для меня всякий раз удивительно, что это оказывается интересно не только мне, но и многим людям.
— Еще бы. «Зимняя дорога» — историческая работа. А у нас на истории сегодня помешательство: романы, учебники, речи политиков, фильмы выпускают, памятники историческим деятелям ставят... Это мода или страсть?
— Россия — не отдельный материк. В последнее время увлечение историей характерно не только для нас. Все ищут в ней подтверждение собственных взглядов, а это не идет ей на пользу. Что касается памятников, в Москве их не так уж и много. Скажем, в центре Лондона куда больше. Единственное, что мне не нравится в наших последних монументах, — их размеры. Они ломают привычные городские перспективы, да и вообще гигантизм для меня — это прежде всего дурной вкус.
— В Лондоне они органично вписываются в архитектурное пространство. А как вам памятник Владимиру, напротив которого, в доме Пашкова, проходила церемония награждения?
— Об этом памятнике я и говорил. Но не только о нем.
— Вы очень осторожны в суждениях. В «Зимней дороге», как и предыдущих работах, не навязываете читателю свое мнение. Вы умышленный дидактик?
— Дидактичность свойственна детской литературе. Там нужно четко обозначить белое и черное, пусть даже для этого придется пожертвовать сложностями жизни. Литературе, которая пытается воспроизвести жизнь во всей ее полноте или хотя бы претендует на это, дидактичность противопоказана. Один продюсер, с которым я работал, сказал по этому поводу неуклюжую по форме, но мудрую по сути фразу: «Моралите убивает месседж».
— Какой ваш «месседж»?
— В «Зимней дороге» — вторичность политического по сравнению с человеческим. Трагичность Гражданской войны, когда прекрасные люди, которые в другое время могли быть друзьями, оказываются по разные стороны баррикад.
— То есть вы хотели показать двух героев, судьбы которых можно назвать срезом российской истории?
— Нет, я просто хотел рассказать о двух благородных людях, имевших несчастье жить в такие времена, когда благородство не в чести. Впрочем, других времен, в общем-то, и не бывает.
— Вы долго работали с архивами, источниками, очевидцами. Каково вам как историку сжимать целый мир в текст, когда приходится жертвовать важными вещами?
— Собирать материал для «Зимней дороги» я начал двадцать лет назад, но это не значит, что я писал ее все эти годы. Начинал, бросал, снова к ней возвращался, опять брался за что-то другое. Непосредственно работал над ней примерно два с половиной года. Конечно, жаль всего того, что не вошло в книгу, но если бы я вместил в нее все, что знаю, ее мало бы кто осилил. На последнем этапе работы я из историка превратился в писателя. А как писателю мне хотелось, чтобы мой труд был важен не только для специалистов по истории Гражданской войны на Востоке России.
