— Извините, Владимир Сергеевич, что бессовестно издеваемся над вами с утра...
— Подобные вещи — самые скользкие в плане постановки диагноза «плагиат». Ну что я слышу у Маруани? Типичная фа-минорная секвенция. Сейчас Киркорова слушаю. Так, всё, хватит (спустя три минуты). Припев у Киркорова сходен, но перенесен с фа-минора в си-бемоль минор. Но тут дело вот в чем — этот припев нельзя назвать мелодией, это абсолютно типичная, ходовая секвенция, характерная для многих припевов такого рода песен. В этом жанре таких секвенций можно набрать сколько угодно.
— Но секвенционный ход одинаков?
— Практически, да. Но, тем не менее, я бы это плагиатом не назвал. Если мелодия была бы взята из запева — это другое дело. (Играет на рояле). А тут я больше 7-8% заимствования не натянул бы, а это — не плагиат.
— Но поклонники слышат именно припев, он самый сладенький — па-па-па-па-па...
- Поклонники отмечают схожесть, но есть законы музыки. Мелодия идет в запевной части. В припеве идет — развитие темы. А развитие очень часто аналогично. Эту секвенцию (играет) можно продолжать до бесконечности, господи, да у симфонистов сколько угодно таких случаев встречается. А в попсе — вообще сплошь и рядом. Такие вещи автоматом лезут в голову.
Вот Таривердиева, когда он якобы заимствовал у Франсиса Лея, обвиняли серьезнее — речь тогда шла о мелодии, а не о припевной части, привязались к схожести первых звуков и дальнейшему романтическому развитию... О чем это все говорит в случае с Киркоровым? Мелодический ресурс жанра стоит на нуле. И они толкутся в одном и том же интонационном болоте. Это болото не рождает новых видов мелодического озарения. Всё это — инерционное письмо. Вот идет по инерции тривиальный секвенционный ход — и повторяется он до бесконечности.
— Но слушатель воспринимает припев как мелодию, вот в чем проблема...
— И это неправильно, потому что мелодия — это нечто целостное, это как свой дом не перепутаешь с домом соседа. Настоящая мелодия возникает очень редко, даже такая как Besame Mucho, — и черта с два ты сделаешь заимствования из нее, настолько она самоцельная, в любом плагиате все равно обозначит свое лицо. А в случае Маруани—Киркоров никакого лица нет. Просто нет.
— Но а в случае с Таривердиевым, с его «Песней о далекой родине» и шлягером Лея?
- Ну никакого там не было плагиата, конечно. Можно тут не сомневаться. Микаэл, допустим, находился под влиянием французской шансонной романтической мелодики, но он настолько яркий сам по себе мелодист, что везде ощущается его собственное лицо.
А в нашем случае — это такая пустышка, которая промелькнула и ушла. Такие скандалы рождаются из ничего. Потому что слово «композитор» сейчас — примерно то же самое, что и слово «таксист». Вот ты кого-то подвез — и сразу возомнил себя таксистом, написал песню — ты уже гордо носишь имя композитора. Но это же неправильно.
Композитор — человек, который строит форму. Как Шуберт в маленькой песне Ave Maria выстраивает божественную форму... но таких композиторов можно перечесть, взяв лишь несколько комплектов рук. Это чрезвычайно редкостный товар. Но потом из этого товара делается секонд-хэнд, перешивание под себя. С чем мы и имеем дело. А само понятие сэконд-хэнда отрицает понятия как плагиата, так и авторства.
Читайте материал «Маски-шоу Киркорова и Маруани: от русских Европе сплошные психотравмы»
