— Я эпиграмму ему написал в свое время, - говорит Валентин Гафт.
Ты путь прошел большой и яркий,
Учитель танцев - что, Бог с ним.
Ты так любил свою свинарку,
Как дай ей Бог любимой быть другим.
Но это все ерунда. Есть у меня ему посвященное другое стихотворение:
Рождаться каждый день умеет он на свет,
То шут, то ангел на волшебной тризне.
В нем все есть, только возраста в нем нет,
Как не бывает возраста у жизни.
— Валентин Иосифович, вам приходилось работать с Владимиром Михайловичем?
— Не работали. Ни разу. Но общались. Конечно, когда он был моложе. Мы тут с ним как-то вспоминали, как вместе были в Сочи, и он меня поразил своей фигурой, своим плаванием и как он взбегал в буфет на 16-й этаж. Или на 14-й, не помню. Мы еще в лифте ехали, а он уже сидел в буфете, нас ждал, пил свой чай. Он бегал, в лифте не ездил.
— Легкий был человек? Такое впечатление оставлял.
Он был красивый, с мягкими манерами, с особой интонацией в голосе, приветливый. Но мог быть и дерзким человеком, особенно когда он защищал кого-то. Тогда у него повышался голос и глаз становился свирепым. Он добрый, как ребенок.
Борис Морозов, главный режиссер театра Российской армии:
— Можно ли сказать, что служба в театре продлила жизнь Владимиру Зельдину?
— Конечно, и все это благодаря его стремлению к творчеству, любви к профессии. Когда он отметил уже свое 100-летие, отметил свой 101 год, он все равно преображался, когда выходил на сцену. Хотя шел, подчас, очень неторопливо к сцене. Но когда переступал эту линию, разделяющую кулисы и сцену, что-то вдруг происходило в нем, какое-то чудо!
— И правда, что он был предельно скромен в быту?
— Очень скромно жил. Наверное, это последний романтик в чистом виде, в чистом понимании этого слова, этого смысла. Романтик театра. И он дарил людям свое искусство — светлое, солнечное, справедливое, правдивое, а главное — помогающее зрителю жить. И за это его все так и любили. Он был поистине народным. Ведь театр много ездил — и он ездил с нами в дальние гарнизоны, в маленькие городки... и когда звучала фамилия «Зельдин», в зале что-то происходило, какое-то волшебство. И он говорил постоянно — «Я должен работать. Должен трудиться. Должен быть на сцене. Это дает мне жизнь, дает силы». И путь его прекрасен.
— А когда прощание?
— Ориентировочно 3 ноября в 11 утра в театре. Сейчас уточняем.
* * *
Людмила Чурсина: «Владимир Михайлович Зельдин был раритетом нашего театра, он прожил долгую, достойную, яркую и интересную жизнь. Был любим, почитаем и уважаем. Светлая ему память. Спасибо».
Виктор Сухоруков: «Для меня он — актер эпохи, и образец для подражания. Второго нет такого. Другое дело, проживешь ты 50 или 100 лет, значения не имеет, самое главное, что ты оставишь после себя. «Мои года — мое богатство», — это только в песне так поется. К сожалению, человека помнят не за возраст, а за деяния. Но Зельдин прожил красивую, эпохальную жизнь, достойную своей страны. Мне не дожить до такого возраста...»
Валентина Асланова: «Он мой крестный отец, фактически. Потому привел меня в Театр армии на роль Флорены в «Учителе танцев». Его невероятная доброжелательность и вера помогли мне стать такой, какой я стала.
Маленькая деталь: когда он писал свою книжку, позвонил и спросил — «Валюша, дорогая, ты не будешь против, если я твое стихотворение, мне посвященное, помещу?». — «Владимир Михайлович, да я только счастлива буду». Деликатен во всем.
Я же пришла совсем юная, да, у меня за плечами была школа, но Флорену играть непросто — ладно она должна быть красивой, но должна еще и прекрасно двигаться. А это был год его 60-летия. И, конечно, можно было пригласить другого режиссера, который бы меня подготовил к роли. Так он никому не разрешил, репетировал со мной сам. И когда мы доходили до этих танцев, а их много, я просила — «Владимир Михайлович, да я сама все пройду!» — «Нет, только вместе!». Это внимание к обыкновенной молодой артистке.
И я плачу сейчас. Плачу от слов костюмера, сказавшего: «Умер мой господин». И когда иной человек уходит, кто-то делает многоточие... Но здесь нельзя сделать многоточие. Потому что душа его была прекрасна. Как Фоменко поставил спектакль, где наша с ним сцена заканчивалась словами — «Душа моя, душа моя...». И сейчас — это память радости о Зельдине. Во всех вещах веховых и во всех мелочах. Например, он сладкое любил. Хотелось его как-то порадовать — то чаем хорошим, то конфетами... Или приносил пирог — вкуснота невозможная, сам сделал.
— Он очень красиво, благородно старел... что редкость для мужчин-актеров.
—Король. Всегда замечательно со вкусом одет. Мой муж, известный журналист, вел телемосты с Америкой. И ему нужно было ехать в Монако на кинофестиваль. А премии там вручались в обществе принца Альберта. В те времена нельзя было у нас купить галстук-бабочку. И я обратилась к Зельдину, зная, что у него есть... «Да, конечно, я принесу, о чем разговор!». Моментально. Чепуха, но какое внимание с его стороны. С годами-то люди становятся, в основном, неприятными, с менторским тоном, все время апеллируют к своему прошлому — мол, в наше время... А он сам шел в ногу со временем, его невозможно было не любить. Красивый. В здравом уме. Люди, мне кажется, только сегодня узнали, что в «Сказании о земле сибирской» он сам играет на рояле. И скромный удивительно. Судьба его хранила».
Читайте материал «Владимир Зельдин жил в квартире в 28 квадратных метров»
