Коллектив пять лет назад собрала вокалистка Шуня Балашова, выпускница Академии им. Гнесиных и Музыкального колледжа Беркли. За плечами у ребят — выступления на крупных фестивалях (помимо «Усадьбы Jazz» это опен-эйры «Дикая мята», о котором не единожды рассказывала «ЗД», «Коктебель Jazz Party», ColorFest и др.), гастроли и конкурсы, яркие видео- и кросс-проекты с другими музыкантами (например, на проекте, посвященном 60-летию Сергея Курехина «Курехин: NEXT»). Шуня рассказала «ЗД», каково сегодня чувствовать себя независимой экспериментальной командой, почему первые гастроли стали серьезным испытанием и что общего у этнической музыки разных стран.
- Есть мнение, что академическое образование часто сковывает музыкантов, не позволяет им выйти на экспериментальный путь. У тебя не было такого?
- Непосредственно академическую часть образования я получила в детстве, обучаясь по классу фортепиано и скрипки, но оно осталось в качестве первоначальной базы. Моя основная специальность все-таки — эстрадно-джазовый вокал. Мне кажется, в идеале, если есть возможность, музыкант должен пройти профессиональное обучение. Музыка — такая же профессия, как и все остальные. В ней нужно разбираться, ее нужно уметь играть и создавать, знать определенные нюансы. Конечно, есть самородки — прекрасные музыканты, которые нигде не учились и шли своим путем. Но многие из них сами говорят, что в какой-то момент им не хватает знаний, техники, азов, чтобы реализовать какие-то идеи. Именно этому учат в музыкальных школах, колледжах. Как бы тебе ни казалось, что можно двигаться вперед только по наитию, есть вещи, которые нужно изучить. Если говорить именно об академическом направлении, соглашусь с тем, что в нем есть очень много жестких правил. Из нашей команды полное академическое образование получил только клавишник Максим Мещеряков. Он отвечает у нас за гармонию в группе (музыкальную, разумеется), и, признаюсь, часто бывает так, что он критикует те мелодии, которые предлагаю я. Но мы в итоге приходим к какой-то общей точке зрения, потому что очень много слушаем, расширяем свой кругозор. К тому же каждый из членов команды может предлагать свои идеи, мы обсуждаем и аккумулируем их, так что развитие идет. Причем в разных направлениях. Мы не ставим перед собой никаких границ.
- А с какими сложностями пришлось столкнуться, когда вы стали выходить на более широкую аудиторию — из маленьких клубов на большие площадки?
- В последнее время у нас было очень много поездок и разнообразных ситуаций, в которых мы должны долгое время находиться вместе. Психологически это бывает довольно сложно: мы все разные, при этом — все творческие, со своими особенностями характера. Допустим, мы приезжаем в Петербург, проводим там неделю. У нас несколько концертов, эфиры, встречи с коллегами. И все это время мы, по сути, живем в одном пространстве и постоянно находимся бок о бок. Первое время гастроли были серьезным испытанием, но сейчас мы научились мирно сосуществовать (смеется). Вообще, моя группа — это моя семья, как бы банально это ни звучало. Еще одна проверка на прочность — это критика и похвала, причем не со стороны публики или даже экспертов, а внутри коллектива. За несколько минут до того, как мы узнали, что выиграли конкурс фестиваля «Усадьба Jazz», мы почти что разругались. Нам казалось, что выступление получилось неудачным, и ситуация была накаленной. Мы все неравнодушны к проекту, поэтому не всегда чувствуем грань в рабочих ситуациях, когда лучше промолчать и не критиковать друг друга, когда стоит быть жестче или, наоборот, — мягче. Нельзя перехваливать друг друга, чтобы не расслабляться, но нужно и избегать взаимного давления. Знаю по себе: если меня постоянно критикуют, у меня опускаются руки. Думаю, умение грамотно вести себя в разных ситуациях тоже приходит с опытом. Мы учимся. Я поняла одно, что руководить коллективом — очень тонкое умение. Ты должен одновременно быть лидером, мамой, сестрой, психологом.
- Это не мешает спокойно заниматься творчеством и концентрироваться на песнях?
- Зависит от человека. Я знаю людей, которым эта ипостась просто не близка. Они собирают группы, а потом их начинает тяготить, что приходится не только играть и создавать музыку, а решать вопросы, разбираться в сложных ситуациях внутри коллектива, справляться с психологическими трудностями. Я люблю все это делать, это мое. Как и люблю всех участников своего коллектива, поэтому для меня это скорее радость, чем обязанность, в которой я, наоборот, черпаю вдохновение. При этом у меня есть один важный принцип: для меня огромную роль играет человеческий фактор. Были ситуации, когда с нами начинал работать талантливый музыкант, который при этом не был близок нам как человек. В этом случае нам приходилось расставаться с такими исполнителями, потому что нужно беречь комфортную атмосферу внутри коллектива, свое пространство. И если Максим у нас отвечает за музыкальную гармонию в группе, то я — за душевную.
- Каково чувствовать себя независимой командой на современной сцене? Ведь сегодня не так легко достучаться до пресыщенной публики, найти рупоры продвижения, не затеряться среди огромного количества молодых групп…
- Нам повезло в том, что у нас как раз есть возможность развиваться. Ее, скорее, не было в 1960-е годы, когда все ходили по лезвию ножа. Недавно мы выступали на дне рождения одного музыкального портала, где собралось огромное количество артистов, которые хотят и могут выйти на площадку и сыграть свои песни. Существует огромное количество фестивалей, Интернет с социальными сетями — возможность быть услышанным, и с этим всем можно работать. Мы не играем поп, у нас специфическая, для кого-то, может быть, сложная музыка, но большое счастье — иметь возможность выразить свою творческую идею именно в той форме, в которой тебе хочется это делать. И если ты все делаешь правильно, так или иначе возникает резонанс. Мы понимаем, что вряд ли будем выступать на стадионах, но у нас есть своя целевая аудитория, она расширяется, и мы довольны этой динамикой.
- Ощущаете конкуренцию?
- Она, скорее, существует в роке. А мы работаем с таким стилем музыки, в котором есть очень большое поле для экспериментов, поэтому артисты, выбирающие этот путь, — разные и самобытные. В глобальном смысле это — world music.
- Кстати, этника и world music долгое время ассоциировались у массовой публики в России исключительно с разукрашенными девушками в кокошниках. Сейчас восприятие изменилось?
- Да, публика развивается. Я заметила, что как раз за пять лет, которые мы существуем, произошел кардинальный перелом в сознании слушателей, и с того момента, как мы начинали, их вкусы сильно изменились. Например, тогда был всплеск интереса к российским группам, поющим на английском, и все поголовно пели на английском. Сейчас это вызывает у многих отторжение, и на самом деле молодых отечественных команд, которые поют на родном языке, — не так много, и предпочтение отдается им. К тому же, кто бы что ни говорил о пропасти между поп-миром и музыкой альтернативных жанров, рок-, джазовые и инди-фестивали собирают огромное количество людей. Это сообщество постоянно расширяется, что не может не радовать.
- В чем ваша основная концепция?
- Однажды один музыкант назвал наши опусы экомузыкой — такое забавное определение. Мы называем то, что делаем, «абсолютный соул», потому что концепция всеобъемлюща. Изначально наша задача была в том, чтобы показать, что этническая музыка разных стран — и африканская, и восточная, и другая — очень гармонично сочетаются вместе, и эти сочетания звучат свежо и необычно. Наверное, самая глобальная цель — показать, что весь мир может быть единым. И то, как он может «звучать» при этом, отражается в наших песнях.
