Персональную экспозицию книжной графики Кабакова представляет ART4, который с завидной регулярностью (почти каждый месяц) дает выставки молодых художников и мэтров. Вот, например, сейчас посреди комнаты с работами концептуалиста — стол для настольного тенниса. Посетители смотрят-играют, играют-смотрят, и дистанция с искусством сокращается. Начинаешь лучше его понимать, а с непростым Кабаковым это только на руку.
Кстати, сам художник играл в теннис два раза: с концептуалистом младшего поколения Павлом Пепперштейном и философом Борисом Гройсом, который изобрел термин «московский романтический концептуализм». Но до его возникновения, с середины 50-х, Илья Иосифович увлекался книжной графикой. Оформил более 70 детских изданий, среди которых познавательная книга о технике «А Б В...» и журнал «Мурзилка». Для них выполнены выставочные работы, где малыши познают мир техники, а свет изучают, живя в лампочках. Причем здесь Кабаков прост: его образы читаются и максимально адаптированы для детского восприятия.
А дело в том, что когда он рисовал иллюстрации на незнакомую тему — скажем, эскимосский чум или какое-нибудь тракторное производство, — то представлял, что смотрит на предмет сверху, как будто из космоса. Затем спускался в своем воображении ниже — и тогда рассматривал и зарисовывал детали. Привычка смотреть на все с точки зрения верховного существа осталась у Кабакова надолго. Так, знаменитый «Табурет» 2001 года, стоящий в соседней комнате, сделан именно с этой позиции. Под сидушкой между ножками парит ангел, прикрепленный едва заметной ниткой к лампочке. Свет горит и озаряет русские просторы под Божьим посланцем: реку, поля, деревни…
— Кабаков — великий мыслитель, недаром его чтят среди первых художников мира, — объясняет эксперт по творчеству художника Ирина Филатова. — Но его работы оторваны от нашей культуры: сначала они были запрещены, и видели их только его друзья, вроде меня, у него в мастерской. А когда все стало можно, он уехал на Запад и начал там делать важные проекты — настоящие праздники искусства. Несколько лет назад тоже был бум на Кабакова: три выставки показал «Винзавод» и по одной — «Гараж» и ГМИИ им. Пушкина. Там я с огорчением заметила, что даже в нашей профессиональной среде люди не очень понимали, что они видят. Но это преодолимо, ведь его не перестают показывать в России.
Да, и следующая наша точка — «Новый Манеж», куда привезли четыре рисунка мастера из нью-йоркской галереи «АБА» Анатолия и Майи Беккерман. (Чета известна тем, что возвращает в Россию уникальные шедевры отечественного искусства, в первую очередь — произведения русского авангарда, вывезенные из страны во время первых волн эмиграции или застрявшие в США после советских выставок 1920-х годов.) Работы Кабакова 70-х годов здесь небольшие (18 на 25 см), но очень показательные. Никаких картинок, а только записанные аккуратным почерком фразы. Игра с языком — это уже действительно чистый концептуализм, такой, каким он был в это время и на Западе. Но кабаковская работа тесно связана с окружавшей его советской культурой. Это пародия на эстетику объявлений, таблиц и расписаний.
Похожие работы висят в ЦДХ из собрания Германа Титова, издателя «Библиотеки московского концептуализма». Но кроме произведений 70-х годов тут есть парочка созданных с начала 90-х. Тогда к надписям Кабакова уже вовсю прибавляются изображения. Самое остроумное из них — блондинка, загорающая у озера. Причем половина рисунка делится четко на девичьей пояснице, которая остается не разукрашенной. Поэтому героиня вопрошает: «Художник! Почему ты не нарисовал мою красивую заднюю часть? Не было времени?» Ей ответ: «Да, не было».
