За кулисами. За двадцать минут до спектакля.
— Я ничего не придумал. Действительно, год назад мне позвонил Женя (Гришковец) и сказал, что сидит в баре, голодный, — рассказывает мне Иосиф Райхельгауз. — Подошел официант, спросил, что он будет есть. Он ответил, что пока ничего не придумал. «Вот подумайте, пока наливается пиво». Какое прекрасное название! Так все и началось.
Промелькнул Гришковец — белая рубашка, кожаный фартук на ходу застегивает. Хотя за кулисами у Райхельгауза никакого театрального флера — ни костюмов тебе, ни напряженной тишины. Что за театр такой? Как в жизни тут. Ну, посмотрим.
Зал, сцена, на которой декорация... при полном отсутствии как таковой. И тоже как в жизни — типа барной стойки и как положено с посудой, бутылками и пивом, что наливают из краников. У стойки люди ходят, стаканы моют и впроброс болтают. Пианист Левон Оганезов заглянул (аплодисменты) и перебросился парой слов с парнем, который расчехляет саксофон (Владимир Остриков).
Входит Гришковец — естественно, аплодисменты любимцу столичной публики. Талант. Харизматик. Репутация не запятнана никакими глупостями, игрой в политику, в современное искусство и в претензию на лидерство в нем. Зачем играть, если то, что он делает, по-настоящему современно.
Гришковец: Ненавижу в воскресенье работать. Странные люди сюда приходят по воскресеньям. Об этом ли я мечтал в жизни?
Официантка Анжелика: Кашки хочешь?
Гришковец: Нет. Дай мне лучше чая.
Анжелика: Черного? Зеленого?
Гришковец: Черного. От зеленого тоска зеленая будет.
Софит высвечивает черный тюль по заднику, а там, этажом выше, обнаруживается Левон Оганезов с саксофонистом. Легкий джаз. А еще выше — узкая полоска экрана с черно-белой трансляцией того, что в данный момент, пока Гришковец разливает пиво, происходит в переулках Тишинки, а потом в Париже, в Нью-Йорке. Пиво пенится, и пока выпивается, к кому-то мчится «скорая», где-то полицейские дубасят протестантов и от взрывов террористов рушатся дома.
Здесь все настоящее — пиво, виски, чай, вода. Съемка с камер. Живая, а не фанерная музыка. Настоящий испуг, который публика испытает лишь на миг в финале. Это не спектакль, а импровизация на тему нашей действительности. Да, Райхельгауз опять вступил на скользкий путь импровизационного театра, сколь притягательного для художника, столь же и опасного. «Пиво» — это такой джаз, где основную тему ведет бармен Гришковец, а остальные его тему развивают, дополняют своими мини-импровизациями. А любители джаза знают, что хорошая импровизация достигается репетициями и знанием возможностей партнера.
Не знаю, сколько было репетиций, но на премьере все шло как по нотам. Или почти все. Вот бармен Женя, у которого есть ученик Кирилл (Кирилл Емельянов), делится опытом с младшим товарищем:
— И науку запомни. То, что там посуду быстро мыть, смешивать весело — это не самое главное. Самое главное, запомни: люди в баре несчастные все, поэтому интересные. Если он пришел в бар, обязательно несчастный. А чего он иначе пришел? Если он не поехал домой, а пришел в бар, значит, ему дома плохо, дома ему не нальют. Если человек в баре, он бездомный человек. У него, может, хороший дом, где-то там, за городом, квартира, но в данный момент ему плохо, вот он сюда и притащился.
Притащился Владимир Кочан, то есть его герой, завязавший и поэтому заказывающий «Кровавую Мэри» без водки, а кофе без кофеина. Читает газету. «Правду», между прочим: «На повестке дня у нас (дословно) нулевое чтение наших политических амбиций».
Бармен: Да у тебя газета за май. Ты чего?
— А что изменилось?
Потом придет пара русских эмигрантов — Елена Санаева и Алексей Петренко, аферист-разводила Александра Овчинникова, потом гостья солнечной Молдавии, подцепившая москвича (Циренина и Цой), тройка друзей (Евсеев, Гнилицкий, Голубев), две безвредные блондинки, ржущие без остановки по поводу и без (Директоренко и Селицка). Все под своими, невымышленными именами, и к каждому по очереди будет приставать Качан: «Извините, а вы сегодня голосовали?»
Десять монологов Гришковца — о баре, барменах, разумеется, не в узкопрофессиональном смысле. Мастер повести разговор о чем-то привычном или даже незначительном, он неуверенным тоном, но с юмором выводит зрителя на философские обобщения. С острейшим чувством происходящего здесь и сейчас. С ним одним и сразу со всеми.
— Здесь демократия. Человек приходит в бар, потому что он здесь не виноват. Мы — ночные люди. Еще таксисты, проститутки, бармены — ночные люди. И все идут ненадолго, одним глазком — кредит отдать. А ночь-то не отпускает. Это ж как игла. Знаешь, на чем сидят ночные люди? Легкие деньги. А на самом деле они не легкие, а кажутся легкими. Потому что каждое утро можно посчитать… Я наливаю пиво, и я тот, какой я есть. А они пьют его долго. И пока наливается пиво...
И тут крики: «Включите свет, всем оставаться на своих местах!».
По залу бегут люди в камуфляже, с автоматами, и становится совсем неуютно. Нет, страшно становится. «Норд-Ост»? Опять? А ребята с автоматами заняли авансцену, глазами точно простреливают зал.
— Без лишних движений. Остановите мероприятие. Мобильные телефоны не достаем. Быстрее! Внимание: наши сотрудники эвакуируют вас из этого зала. Выдвигаться будем только по моей команде. Соблюдайте спокойствие.
По растерянным лицам актеров понимаю, что вроде не шутка. Но Гришковец вносит в смятенные ряды ясность: «Это не артисты театра, а действующие сотрудники группы «Альфа». Спектаклем назвать это язык не поворачивается.
Режиссер задумал финал, чтобы мы с вами почувствовали, что мы все в безопасности. Что эти прекрасные люди обеспечат безопасность. И от безопасности, собственно, нам никуда не деться».
После спектакля. За кулисами. Иосиф Райхельгауз.
— Это были настоящие бойцы группы «Альфа». Сверхзадача очень простая — наступило время ОМОНа, и ничего другого. Где можно почувствовать себя свободно, скрыться от жизни? В баре, где можно даже остановить время. Вот об этом монолог Гришковца.
Политический подтекст очевиден.
— И я этому очень рад, потому что Женю воспринимают как такого шутника легкого, что ли. Но даже для него это такая глубокая вещь.
