— Вера Гориславовна, мы встречаемся с вами на рубеже двух дат: 20 лет со дня памяти и 85 лет со дня рождения Микаэла Таривердиева. Говорят, человек жив, пока живет память о нем. А композитор — это музыка, которая продолжает звучать.
— Музыка Микаэла Леоновича особенная. Она прямого действия, как у Чайковского. Я много раз в этом убеждалась на концертах, куда приходят очень разные зрители, от интеллектуалов до простых людей, для которых Таривердиев начинался с сериала «Семнадцать мгновений весны», а потом становился воротами в мир классической музыки.
Галина Беседина и Сергей Тараненко вспоминали, как в советское время в каком-то медвежьем углу у них был концерт с Микаэлом Леоновичем, и к ним за кулисы пришел какой-то мужик, снял с себя шапку, бросил на пол и сказал: «Буду теперь жить по-другому!» Как говорил Микаэл Леонович: «Моцарт, Моцарты всегда победят».
— А какие музыкальные события подготовлены к юбилею?
— Много всего, и все интересно. Международный фестиваль под названием «Запомни этот миг» открылся концертом в Большом театре, и я чрезвычайно благодарна за этот эксперимент, потому что постановка такого оперного дивертисмента — невероятно сложная задача, решенная Большим театром. А вообще юбилей Микаэла Леоновича с начала года сами стали отмечать многие филармонии. В Париже прошел замечательный органный концерт, в Нью-Йорке, в Ижевске и Томске. В Центральном музее музыкальной культуры имени М.И.Глинки готовится выставка «Микаэл Таривердиев: от первого мгновения до последнего». Я сегодня по телефону инструктировала сотрудников музея, где взять у нас на Икше телескоп и карту звездного неба. Просто не могла их сопровождать — времени не было. А кто же может написать «Маленького принца» («Кто тебя выдумал, звездная страна?»)? Только человек, который изучает в телескоп жизнь звезд, а в микроскоп — жизнь бактерий. Его увлеченность такими вещами меня восхищала.
— Далеко не все знают, что симфония Микаэла Таривердиева для органа «Чернобыль» родилась после поездки композитора на Чернобыльскую АЭС после аварии. Как вы решились на это? Не боялись получить дозу радиации?
— О радиации вообще не думали. Дураки были. Я в то время работала в газете «Советская культура», которая инициировала проведение творческих вечеров в Киеве и в Чернобыле. Откликнулись Николай Афанасьевич Крючков, Элина Авраамовна Быстрицкая. Как я могла отказаться? А Микаэлу Леоновичу было интересно, и он поехал. После аварии прошло всего четыре месяца, саркофаг еще не был достроен. И во время ужина в полевых условиях он сказал: «Обещали же станцию показать!» Его спросили: «Вы правда хотите?» — «Конечно, я для этого приехал!» И нас отвезли к станции. Так Чернобыль стал особой темой, рубежом в жизни Таривердиева. Ровно через год после поездки появилась симфония для органа «Чернобыль».
— Для меня всегда был загадкой процесс сочинения музыки. Читала, что Микаэл Таривердиев записывал только музыку, которую слышал внутри себя. Как это происходило?
— Это у меня всегда вызывало ощущение какого-то трепета. Я просто видела, как появился «Чернобыль». Сидит человек — и вдруг его что-то охватывает. Садится за инструмент и играет симфонию от начала до конца. И записывает себя на пленку, чтобы не упустить острое ощущение пришедшей музыки.
Вот они говорят с Сергеем Юрским о романтизме, присоединяется Юрий Башмет и спрашивает: «Микаэл Леонович, почему бы вам не написать концерт для меня?» Это было в пятницу. В субботу и воскресенье он работал со звукорежиссером — писал музыку к фильму. В перерыве садимся за стол, и вдруг в какой-то момент Микаэл Леонович с потусторонним взглядом уходит в студию. За ним звукорежиссер. Через полчаса они возвращаются и спрашивают: «Хотите послушать концерт для альта и струнных в романтическом стиле?»
А через полгода, в августе, в Ялте, где мы проводим время в потрясающей компании, устраивая в море гонки на надувных матрасах, делая капустник и придумывая розыгрыши, Микаэл Леонович пишет партитуру того трагического Концерта. Когда считываешь убийственно-пронзительный смысл музыки, понимаешь: это прощание.
— Он был верующим человеком?
— Это очевидно. У него были страстные взаимоотношения с Господом. (Смеется.) Мог обидеться на Бога, крикнуть что-то в сердцах. Однажды даже крест с себя сорвал в такой момент. Потом мы его вместе искали.
— Как к нему приходила тема музыки для фильма?
— Он мог сказать: «Мне приснилась тема! Фильм есть!» Иногда спичку достаточно было поднести, чтобы он загорелся. Так происходило, когда они работали с Михаилом Каликом — классиком мирового кинематографа, человеком необычайной судьбы, над картиной «До свидания, мальчики». Да и над всеми картинами. Так было с Высоцким, когда Владимир Семенович писал тексты песен к фильму «Последний жулик», а Микаэл Леонович сразу подхватывал. Или фильм Александра Прошкина «Ольга Сергеевна». Значительная часть этого саундтрека — импровизации. Микаэл Леонович сам сидел за роялем, клавесином, челестой. У него много импровизаций с клавесином, он первый ввел тембр этого инструмента в отечественное кино.
— А про музыку к сериалу «Семнадцать мгновений весны» не рассказывал?
— Рассказывал, конечно. Он же не сразу согласился. Потому что уже работал с Вениамином Дорманом над «Судьбой резидента» и отказался делать музыку к «Мертвому сезону», хотя Савва Кулиш — близкий человек и товарищ. Слишком много шпионских картин. А потом Микаэл Леонович нашел собственную тему для «Семнадцати мгновений», которую можно условно назвать темой далекой родины. Не в буквальном смысле слова, конечно. А в том смысле, в котором философ Мераб Мамардашвили ее определяет: каждый художник — шпион неизвестной родины. То есть он на все смотрит через призму какой-то другой реальности.
Режиссеры часто ревниво относятся к композиторам, но надо отдать должное Татьяне Лиозновой: она использовала музыку на полную катушку во благо фильма. Музыка не только яркая, запоминающаяся — но именно она делает драматургию картины.
— А Юлиану Семенову музыка понравилась?
— Ну, конечно. А кому она не нравилась? Все были в восторге. Они подружились на этой почве, зато в отношениях Таривердиева с Лиозновой кошка пробежала. Она хотела быть соавтором сценария, а Семенов был против, и Микаэл Леонович встал на его сторону. Татьяна Михайловна обиделась, и он даже не попал в число выдвинутых на Госпремию. Первую Госпремию он получил за «Иронию судьбы», и только потому, что Эльдар Александрович сказал: «Либо мы выдвигаемся вместе с Таривердиевым, либо нам не нужна эта премия!»
— Музыка волшебная, но потом возникла эта дикая история с Френсисом Леем, когда Микаэла Таривердиева обвинили в плагиате.
— Это шутка Богословского, абсолютно в его стиле. Однажды Никита Владимирович пригласил гостей. На столе были только картошка и рюмки с водкой, а сам хозяин вышел в тренировочном костюме и вскоре вообще удалился. Все в шоке обсуждали его поведение, не подозревая, что идет запись. Потом Никита Владимирович растворил двери другой комнаты, появившись в бабочке, и стол там уже ломился. И тут он включил запись, кто что о нем говорил.
— И все-таки довольно злая получилась шутка.
— Да, мягко говоря. Стали запрещать музыку Таривердиева на радио и на телевидении, не было ни одного концерта, на котором ему не задали бы вопрос: «А правда, что вы украли музыку?» Поэтому Микаэл Леонович инициировал расследование этого вопроса. Было доказано, что телеграмма фальшивая, послана с Главпочтамта и к Френсису Лею не имела никакого отношения.
— После премьеры «Иронии судьбы» романсы на стихи Марины Цветаевой и Беллы Ахмадулиной зазвучали везде. Высокая поэзия пошла в народ на шлейфе прекрасной музыки. Кстати, стихи «Если у вас нету тети» написал прекрасный поэт Александр Аронов, он был журналистом «МК».
— Да, тогда впервые на советском телевидении прозвучали Борис Пастернак и Марина Цветаева. Микаэл Леонович к этой поэзии обращался и прежде, у него есть цикл на стихи Цветаевой конца 60-х и вокальный цикл на стихи Беллы Ахмадулиной 63-го года. Рассказывал, как после премьеры поехал к своей названой сестре Мире Салганик, и когда выходил от нее, в подворотне пели «Мне нравится, что вы больны не мной». Тогда он понял, что это успех.
— А песню «На Тихорецкую состав отправится…» вообще считали народной.
— Даже Эльдар Александрович так думал и был очень удивлен, узнав, что у песни есть автор.
— Романсы в картине исполнила Алла Пугачева, но впоследствии Микаэл Таривердиев запретил ей их исполнять…
— Это была их не первая совместная работа. Она замечательно исполнила партию Анджелы в картине «Король-олень». А в «Иронии судьбы» Микаэл Леонович как бы сам создавал ее манеру, можно сказать, что он пел ее голосом. Чтобы записать некоторые романсы, делалось по 33 дубля. Он был перфекционист и добивался идеального звучания. Пока картина лежала на полке, дожидаясь Нового года, Алла Борисовна победила на конкурсе в Сопоте с песней «Арлекино» — и у нее пошла совершенно другая манера исполнения.
— В последние годы он работал в своей студии. С чем это было связано?
— Он говорил: «Надоели дирижеры, оркестры, хочу быть независимым!» Собрать студию было сложно. На один восьмиканальный магнитофон ушел весь гонорар от трансляции симфонии для органа «Чернобыль» в Западном Берлине. Синтезатор по его просьбе привез пианист Сергей Доренский, это стоило как полмашины. Микаэл Леонович продал свой «Мерседес» и фотоаппараты «Никон», которые он очень любил.
Львиную долю зарубежных гонораров забирало государство. Денег, которые он получил за «Семнадцать мгновений весны», хватило на обустройство квартиры. Пластинки с его музыкой выходили миллионными тиражами, а авторский гонорар составлял 80 рублей! Когда Микаэл Леонович стал народным артистом, добавили еще 40 рублей.
— Важно ли ему было ваше мнение о новой музыке?
— Он всегда показывал сразу. Но на самом деле ему важно было собственное ощущение. А для меня все, что он делал, было прекрасно во всех смыслах: и в музыке, и в жизни. Таких людей я больше не встречала. Он человек удивительных поступков и кодекса чести. Например, когда вышел фильм «Человек идет за солнцем», Михаила Калика и его пригласили на фестиваль в Париж. Всю делегацию, которая должна была ехать на фестиваль, собрали у «Метрополя», откуда должны были автобусом доставить в аэропорт. Всем выдали билеты и загранпаспорта, кроме режиссера Михаила Калика. Его не пропустил КГБ за то, что он сидел в лагере при Сталине. Микаэл Леонович сказал: «Тогда я тоже не поеду!» Иван Пырьев, который возглавлял делегацию, предупредил: «Ты рискуешь, у тебя будут неприятности!» Он 12 лет был невыездным.
Или другой случай, который лег в основу сюжета фильма «Вокзал для двоих». Микаэл Леонович взял вину на себя, хотя за рулем сидела женщина. Там никто не был виноват, потому что пьяный человек неожиданно выбежал на Ленинградский проспект. Два года судебных разбирательств. От срока спасла амнистия. Но он долго не мог прийти в себя, даже ноги отнимались. А в анкете приходилось писать «был судим».
— Знаю, что его единственный сын воевал в Афганистане.
— Карен два года назад ушел из жизни… Когда его командировали в Афганистан, многие удивлялись, что отец его не остановил. На что он ответил: «Я должен был сказать: мой сын лучше, чем сын уборщицы?» Карен был лейтенант со знанием фарси — куда еще его могли послать в то время? После ранения он мог туда не возвращаться, но поехал уже сам. Тогда Микаэл Леонович пытался его отговорить. На что Карен ответил, что он ответственен за тех солдат, которые там остались.
— Он помогал людям решать какие-то бытовые проблемы?
— Постоянно. Он же отвечал за социальные вопросы в Союзе кинематографистов. Многим помог получить квартиру, телефон и т.д. Шел в кабинеты, и все знали, что если Таривердиев пойдет, то все дадут. Он часто повторял слова матери, которую боготворил: «Стыдно жить хорошо, когда другим плохо». Это было его жизненным принципом. Ему было пять лет, когда мама застала его в компании ребят во дворе, когда они поджаривали жука. Она взяла его палец, засунула в огонь и сказала: «Запомни, жуку так же больно!»
— С гением, как известно, жить трудно. Он ведь небожитель.
— Я знаю людей, которые, будучи одаренными, возвышенными и не от мира сего, при этом абсолютно реально и трезво видят объекты этой жизни. Микаэл Леонович умел вбить гвоздь, он любил инструменты.
— А готовить ему нравилось?
— Нет, конечно. Когда он хотел что-то сам сделать, покупались свиные отбивные на Ленинградском рынке, и он их жарил. У нас была замечательная помощница по хозяйству Евгения Семеновна, которая приходила раз в неделю, делала уборку, относила белье в прачечную, платила по счетам, покупала лампочки.
— У вас был открытый дом?
— Сказать, что он был открытым, нельзя. У него был достаточно узкий круг друзей. Микаэл Леонович не любил, чтобы приходило больше шести человек, потому что за столом комфортно помещалось не более восьми гостей. Однажды заглянул Чингиз Айтматов. Я ему обещала сделать манты. Он спросил: «Можно я с немецкой съемочной группой приду?» И привел 13 человек. Пришлось всех рассаживать.
— Я давно поняла, что характер человека ярче всего проявляется за рулем. Каким водителем был композитор Таривердиев?
— Он водил очень элегантно. Он ведь был членом сборной по авторалли. Когда Юлиан Семенов достал ему и Вячеславу Тихонову удостоверения, подписанные Андроповым, с которыми можно было останавливаться где угодно, он решил проверить — заехал на своей «Волге» прямо на Красную площадь. Подбежали милиционеры, увидели удостоверение и отдали честь. Но документ быстро потерялся….
— Он давал советы по поводу вашей одежды и манеры одеваться?
— Конечно. У него были свои предпочтения. Ему нравилось, когда женщина на каблуках. Экстравагантную одежду не принимал. Ему нравился стиль школьной учительницы. А сам всегда ходил в галстуке.
— В этом облегающем открытом платье вы совсем не похожи на школьную учительницу!
— Тогда у меня была другая прическа. Я носила хвост. И потом школьная учительница может быть на каникулах. (Смеется.)
— Скажите, Вера, Микаэл Леонович дарил вам драгоценности?
— Когда мы стали жить вместе, он привез мне из Индии жемчужную нитку, серьги с жемчугом и кольцо. Я их никогда не снимала. И на сороковой день у меня жемчуг выпал. Относила в мастерскую: его вставляют, приклеивают, а он выпадает. Мистика. И я перестала их носить.
— Он ведь перенес операцию на сердце — замену клапана. Берег себя как-то?
— Эта операция подарила нам 6 лет жизни. Он никогда себя не берег, жил на полную катушку. За год до ухода ходил на виндсерфинге.
Ему нельзя было поднимать тяжести, и для поездок я специально купила два чемодана: большой и маленький, который набивала тяжелыми вещами. А Микаэл Леонович был по-детски наивный и ни о чем не догадывался. Хватал большой чемодан, куда я кидала почти невесомые рубашки, и удивлялся его легкости. Это единственное, в чем я его обманывала.
— Как он чувствовал себя в последний год. Был ли уход ожидаемым?
— Это не ожидается никогда. Год был тяжелый. Он болел, не спал 8 месяцев вообще, и многие мне даже в упрек ставили поездку в Сочи. Мол, не надо было ехать в таком состоянии. Но отговорить его от поездки на «Кинотавр» было невозможно. Он хотел на море, и он имел на это право. У нас на этот день были задолго куплены билеты. Этим же рейсом мы полетели домой…
— Вы говорили, что он не посвящал вам свою музыку, но осталось потрясающее признание: «Впервые я был не одинок. И впервые у меня появилось ощущение страха. Я никогда ничего не боялся. Так хотелось продлить ощущение радости и полета…»
— Все эти посвящения стихов или музыки — абсолютная условность. Когда человек тебе посвящает жизнь, о чем еще можно говорить? Он ушел, но все продолжается. И ощущение радости, и чувство полета. Он подарил мне смысл жизни…
— В вашей квартире все осталось, как тогда. Словно человек вышел на секунду.
— Я отношусь к этому очень болезненно и ничего не хочу менять. После смерти Евгении Семеновны у нас уже третья домработница. Все они приходят в дом и говорят: «Здравствуйте, Микаэл Леонович!»
