Рубашка
Я начал сочинять рассказ. Веселого, естественно, свойства. Если смотреть по сторонам (и на себя) без юмора, можно сойти с ума. Или изойти желчью и скрежетом зубовным. Что со многими соотечественниками и происходит: нетворческие люди демонстрируют сдвиги психики в быту, а творческие — в своих творениях.
Дабы не сбрендить, я предался созидательному процессу. Свой опус начал бодро: «У меня была рубашка. Очень хорошая, удобная, в ней было комфортно — облегала плечи, не сдавливала шею, придерживала брюшко. Я носил ее в хвост и в гриву, она истерлась, истрепалась в районе манжет и воротника. В магазине похожей найти не удалось, поэтому обратился на фабрику: я в восторге от качества вашей продукции, хочу получить ее современный образчик.
Ответ пришел быстро: «Спасибо за высокую оценку нашего труда, мы как раз разрабатываем новую модель, высылайте деньги, а мы — товар».
Напялил я эту усовершенствованную модель: на животе не сходится, ворот — на груди, рукава чересчур длинны и болтаются…
Транспорт
Почувствовал: история с рубашкой не очень смешная. Смахивает на донос. Дескать, плохо работаете! А я не жалобщик. Я — весельчак. То есть в зеркало на себя посмотреть в этой рубашке — можно животики надорвать. Вернее — слеза прошибает. И на бумаге тоже — не обхохочешься. Я понял: рассказ не будет жизнерадостным, если не добавить перчинку. Смешинку. Хохмочку.
Приписал, вспомнив: «От метро до моего дома ходил троллейбус — удобный маршрут. И вот объявили: в целях улучшения качества обслуживания, маршруты наземного транспорта изменены. Теперь езжу до дома на автобусе с двумя пересадками и вкругаля, трачу лишних двадцать минут. Зачем это усовершенствование придумали?».
Накарябав это, я остался доволен. Действительно, по-тарабарски получилось. И в жизни. И в рассказе. Хорошо, что зафиксировал такой абсурдный, нелепый казус.
Улочка
Но все же чего-то в моем смешном рассказе для полноты веселья недоставало. Комизма, если честно, было в обрез. Я понял: это из-за нехватки жизненного оптимистического масштабного материала. После чего привнес в опус дополнение:
«Я живу на уютной улочке. То есть раньше она была уютной. Здесь все было продумано, аккуратно, чистенько. Водосточные трубы и сточные решетки не засорены и работали исправно. И вот взялись ремонтировать дома и менять асфальт. Причем меняли его с криминальным упорством аж раз пять, если не десять. И после ремонта вода с крыш стала лить мимо труб, а водосточные решетки перекосило, на мостовой и тротуарах постоянно лужи. К тому же лифты в отремонтированных домах стало заклинивать, они стали обрываться…»
Но эту тему, ввиду ее несмехотворности, я решил не развивать.
Попутно всплыло: когда в марте повалил снег и замел мостовую, тротуары и газоны, ни одного дворника было не сыскать, люди передвигались по колено в белой пушистой перине. А когда снег стаял, понагнали бездну грузовиков и бульдозеров. Они страшно урчали и сгребали не пойми что в большие кучи. Работали всю ночь и никому не давали спать.
«Были у нас на улочке хорошенькие магазинчики, их позакрывали и открыли супермаркет, где продукты свалены кучей, гниют и продаются втридорога. Кому выгодно загонять людей в сетевые громады? Кому нужно задавливать конкуренцию? Уж не тем ли, кто этими сетями владеет?»
Я позже вычеркнул заключительные строчки, потому что и сам почувствовал: опять получается не то. Не смешно.
«На моей улочке находится больница, — все же спустя сутки продолжил я. — Возле нее был ларек, где пациентам удобно покупать соки, кефиры, сдобные булочки и прочую мелочевку. Киоск снесли. Ковылять до ближайшего магазина больным далеко и трудно.
Почему никто не думает о последствиях того, что творит?»
Рассказ получался грустным. Я решил временно прервать работу над ним.
Вечером
Без примочек веселый рассказ состояться не может. Я посчитал нужным внедрить в произведение любопытный факт: во Франции, если мороз или град побивают грядки салата, власти страны, чтоб рядовые потребители не страдали из-за нехватки любимого продукта, понижают цены на дефицитный салат, доплачивая фермерам финансовую разницу, чем поддерживают в обществе спокойствие. Нервы сограждан и бюджет каждой семьи небезразличны госучреждениям. Там понимают: менять ежедневный привычный рацион — это стресс. Не только для избалованных гурманов, но для всех и каждого. Нельзя нарушать привычный ход вещей!
Эту главку я завершил вопросом: «Почему у нас в тяжелые для населения времена тарифы, наоборот, взвинчивают и перекладывают финансовые тяготы на плечи граждан? Почему в прожиточный минимум французов и список товаров первой необходимости включены услуги парикмахера и косметолога, а потребительская корзина англичан предусматривает покупку билетов в театр и на футбол? Нам что, стричься необязательно?»
И еще я вспомнил: оборванная старушка в очереди к врачу в поликлинике ворчала: «Обобрали народ».
Прогулка
На этом сочинение окончательно застопорилось. Продолжение не клеилось. Да и нерадостно было думать о продолжении. Оптимизма у меня — в связи с тем что видел вокруг и над чем собирался шутить — заметно поубавилось.
Отложив испещренные буквами листочки, я вышел во двор. Хотелось свежего воздуха. Но воздух не был свеж. Дворники рассыпали антигололедные гранулы, хотя зима давно кончилась. Люди (в униформе озеленителей) пилили деревья, хотя тополя и клены не были похожи на засохший сухостой. На спиленных веточках зеленели проклюнувшиеся листочки. Висели успокаивающие плакаты: «Вместо спиленных будут посажены другие деревья».
Я задался вопросом: кто инициатор такого улучшения? И почувствовал: новелла плавно перетекает в реальную повседневность. В негодующий памфлет. Произведение явно не соответствовало поставленным перед ним веселым задачам.
Возле метро экскаваторы все еще сносили павильоны. Этот процесс сильно затянулся. Новострой, было время, меня раздражал, поскольку возник на месте газонов и скверов. Потом я притерпелся. Теперь похорошевшие торговые ряды уничтожали. Зияющие дыры бывших фундаментов заштопывали асфальтом. Я подумал: уж если затеяли мутотень, то вернули бы деревья. Использовали бы те, которые собираются сажать вместо спиленных и которым предстоит зачахнуть в пропитанной антигололедным веществом почве.
Хлынул дождь. По мостовой мчали машины, обдавая пешеходов грязными брызгами. Мысли текли: «Нам далеко до французской обходительности. И английской изысканности». Цены на китайский салат в сетевом маркете зашкаливали. Дома я опять сел за письменный стол. Для продвижения работы над художественным полотном требовались новые озарения. Я придвинул чистый листок и накарябал: «Телевизор»…
Телевизор
«У меня неплохо работал телевизор. Включались программы, которые вполне меня устраивали.
И вот в один миг, без моего согласия и без предупреждения, каналы поменяли место прежней приписки и дислокации, перебазировались на другие кнопки, а некоторые были заменены рекламно-торговыми нон-стоп-трансляциями. Чего только мне теперь не пытаются с экрана всучить, впарить, навязать — через телеаукционы — и безразмерные рейтузы, и бриллианты (недорого), и меха, и кофемолки… А если я не хочу покупать? Если хочу смотреть фильмы, вбирать новости об улучшающейся жизни, наблюдать политические ток-шоу? Почему без моего ведома и не спросив меня, навязывают то, что кому-то выгодно впарить и сбыть?»
Вопросы
Надо было как-то завершить мою веселую эскападу. Я обратился за помощью к знакомому чиновнику. Обычно чиновники могут ответить на любой вопрос, но мой знакомый на мое обращение обиделся:
— Если наша работа не устраивает, мы и капитальный ремонт в домах-развалюхах тоже делать не будем! И отапливать дома не будем. Что их топить, если они щелястые и аварийные? Если наша работа не устраивает, мы и на международном уровне прекратим вести дела! Все равно денег в бюджете не осталось, пилить, кроме деревьев, нечего, а задарма вкалывать аморально. Пусть тебя захватят в плен соседние государства, и ты попадешь в рабство. Возможно, даже в сексуальное. И под игом завоевателей не так запоешь.
Завоевание
Действительно, вскоре весь огромный чиновничий аппарат прекратил трудиться.
Я стал названивать обидевшемуся знакомому и его коллегам. Я кричал в трубку:
— Вы не так поняли! Я не хотел огульно очернять и отменять ваши заслуги и усилия. Я лишь хотел сочинить веселый рассказ. И чтобы вы объяснили логику. Имеется она или нет? Почему нельзя, прежде чем что-либо делать, маленько подумать? Почему нельзя взять за правило решать: что нужно в первую очередь, а чего вообще не нужно? Сами ведь говорите: в бюджете дыра. Тогда зачем закапывать продукты в землю? Зачем клепать лифты, которые обрываются? Зачем пихать в молочку и хлеб пальмовое масло? Оно разве сродни пшенице и творогу? Для чего хорошее менять на сомнительное?
На мои воззвания никто не отвечал.
Но выяснилось поразительное: жизнь не остановилась, не заглохла, не зачахла. Более того — начала помаленьку распрямляться и искриться. Ненужного никто не делал и никому его не навязывал. Даже через торговые телеканалы. А тем, кто делал нужное дело, никто не мешал. Перестали, например, бухтеть об импортозамещении — потому что разворованные миллионы рублей, отпущенные на это мероприятие, хоть и не попали к фермерам, но людям позволили работать и продавать свою продукцию. Можете представить — им позволили продавать свою продукцию и ничего с них за это не брали, не вымогали, не закрывали рынки, не рушили ларьки! Малые предприятия перестали мучить финансовыми проверками. И противопожарными рейдами. Цены на салат пошли вниз.
Страна глубоко вздохнула и преобразилась в лучшую сторону. А когда нас завоевали соседние государства, то и с медицинским обслуживанием наладилось. Старушки и старички без очереди стали попадать на прием к врачам.
Так весело завершился мой веселый рассказ.
