Павильоны стран разбросаны по всему городу, самые знаковые проекты – разместились в Арсенале и садах Джардини, напоминающие нашу ВДНХ, только без ларьков с чебуреками. Публика стекается к основным площадкам от собора Святого Марка, но достигает цели не так скоро. Путь лежит по набережной, где от архитектуры (как современной, так и мастеров Ренессанса Сансовино, Палладио и Лонгена) отвлекают многочисленные кафе с чашечками капучино и местными коктейлями типа беллини или шприца. Так что многие до биеннале добираются слегка расслабленные.
Идеи Аравены читаются уже при входе в Арсенал. Инсталляция первого зала – «дождь» из 100 тонн строительного мусора от предыдущей выставки – буквально заставляет пригнуться от страха. Развивают тему отходов азиатские страны, собравшие из отходов (в том числе и пищевых) полноценные дома. Венецианцы в восторге от этих проектов, ведь они сами стонут от проблем с мусорм. (У них нет свалок, а пакеты с отходами приходится выставлять за дверь в определенные часы. Если делаешь это до или после назначенного времени – чайки разрывают целлофановые мешки и разбрасывают содержимое по ближайшим мостовым.)
Для основного проекта Аравена из 37 стран отобрал работы 88 архитекторов, причем треть из них не разменяла еще пятый десяток. Лучше всего из них мы знаем Нормана Фостера, чьим грандиозным идеям в России пока не суждено было сбыться. Однако здесь британцу дали разгуляться. Его фонд собрал первый прототип дронопорта – аэропорта беспилотных грузовых самолетов – для Африки, где почти нет дорог. Проект идеально вписывается в тематику биеннале, ведь звездный архитектор занят не небоскребами, а созданием сети, которая поможет населению бедных стран с доставкой предметов первой необходимости.
Модуль дронопорта – с виду очень простой, но красивый: напоминает старую ташкентскую баню в форме купола. По идее автора, такие постройки могут объединяться в цепочки, накрывать большие пространства и принимать множество самолетов. Нам показывают три образца на разных стадиях строительства, которые напрочь развенчивают миф о сложности их концепции. Расчёт идет на то, что любой архитектор возьмет идею на карандаш и реализует ее в любой точке мира. Ведь конструкция весьма универсальна: она может быть использована как для аэропортов, так и рынков, школ и больниц. Ну а первые дронопорты появятся совсем скоро на берегу Конго и Нила в Руанде.
Еще из участников главного проекта сразу два наших соотечественника – мэтр «бумажной архитектуры» Александр Бродский и его младший коллега Борис Бернаскони с футуристической работой Matrex, предназначенной для Сколково. Четырехметровая синяя матрешка со спиралевидными внутренностями музея Гуггенхайма, на которую уйдет не один миллион, смотрится слегка издевательски на фоне копеечных пенопластовых и деревянных макетов других стран. Matrex – это многофункциональное пространство, где офисы соседствуют с музеями, концертными залами, садами и ресторанами. В общем, это разговор не о борьбе с кризисом, дефиците ресурсов и экологической опасности.
Зато об этом говорит любимчик архитекторов и критиков Александр Бродский, чьи работы многие годы нарасхват у иностранных инвесторов. Все дело в его уникальной комбинации художественного и архитектурного мировоззрения, оно и в этот раз не подвело мастера. Подкосившаяся, как ближайшая колокольня, избушка Бродского из реечек и нескольких гвоздей еле держится на берегу залива. Кажется, еще чуть-чуть и черная коробка падет, а вместе с ней развалятся итак наклонившиеся стулья, стол и рассыпающиеся шахматы из бетона. Но всё стоит, как Россия матушка! И если кто не понял: в этом пронзительном образе сошлись все темы русской культуры: бедность, тоска, разрозненность, любовь, война… Бродский выдал шедевр. Совершенно справедливо его уже называют – новым Чёрным квадратом.
Г-н Аравена понял не только это. Взял проекты Бродского и Бернаскони и показал два полюса русской культуры – чудовищную нищету и непомерную власть денег, технологий. В этом вся Россия, где экватора пока что не существует. И видимо надо быть чилийцем, чтобы это понять.
А вот ответ российского павильона на заданную тему биеннале вышел неожиданным. Наше здание, построенное Щусевым еще в царские времена и напоминающее его Казанский вокзал, посвятили ВДНХ. Сложность проекта заключалась в необъятности феномена выставочного пространства: надо было показать архитектурно-ландшафтный ансамбль и его драматическую историю, сегодняшнее перерождение и перспективы. Начинается экспозиция с видеоряда про историю фактов и фигур под «Праздничную увертюру» Шестоковича. Напротив экрана – лайтбокс, воссоздающий горельеф Вучетича «Слава советского народа», обнаруженный за деревянной стеной при реставрации центрального павильона ВДНХ два года назад. Дальше – темнота, откуда светятся белоснежные копии статуй: «Рабочий и колхозница», быки с «Животноводства» и девушки с фонтана «Дружбы народов».
Из метафорического прошлого в настоящее поднимаемся по винтовой лестнице, и тут нас окружает закольцованная видеопанорама с сегодняшней ВДНХ. Мамочки с колясками бродят вдоль павильонов, дети едят мороженое, летают птицы, цветет сирень... А в зале рядом наши и иностранные студенты проектируют чудеса – от летающих модулей до разгуливающих по павильонам диких зверей –, которые в абстрактном будущем заполонят комплекс. Ну и в заключительной комнате – «Кабинете исследователя» – предъявляют научные изыскания. Особенно впечатляют 48 специально изданных книг и альбомов с редкими фото и документами про выставочное пространство.
Все хорошо, да только наша экспозиция оказалась в стороне от общего тренда. Хотя куратор российского павильона, главный архитектор Москвы Сергей Кузнецов считает, что проект все же отвечает на запрос биеннале про «репортаж с линии фронта».
– Во время подготовки казалось, что отвоевывание культуры со знаком «плюс» у культуры со знаком «минус» является той линией фронта, которая сейчас проходит в архитектуре, по крайней мере в российской, – говорит Сергей Кузнецов. – Биеннале продемонстрировала, что есть некая противофаза взглядов продвинутой европейской общественности и взглядов внутри России. Когда у нас была гонка за дешевым, массовым жильём, строились «хрущевки» и появлялись спальные районы, вся Европа была озабочена улучшением качества жизни. Сейчас, когда мы сделали ставку на комфортабельность, благоустраиваем такие культурно-развлекательные проекты как ВДНХ, в других национальных павильонах представлены идеи вроде коммунального общежития и сборных домов. Уверен, если бы сегодня выставились наши архитекторы с проектами 60-х годов, здесь был бы настоящий фурор. Максимально упрощенные районы вроде Новых Черемушек у нас уже построены, мы в них живем и вовсе не считаем привлекательными, это пройденный этап. Европу в таком масштабе это не коснулось, поэтому они готовы искать прелесть в пустырях и городских окраинах.
Тема доступности жилья на биеннале – животрепещущая. Испанцы, экспозицию которых жюри признало лучшей среди национальных павильонов, предлагают варианты освоения долгостроев и объясняют, как заставить служить повседневным нуждам совершенно не приспособленные для этого пространства. Тем временем, по словам кураторов павильона Великобритании, жилищный кризис в их стране достиг таких масштабов, что архитекторы просят людей переехать в надувные дома в форме шаров или деревянные ячейки, которыми можно заполнить большие площади. Нигерийцы вообще агитируют жить и учиться в доме на воде, который им удалось доставить из Макао. А в Антарктическом павильоне представили проекты башен из органических материалов, которые со временем способны сами исчезать без ущерба для экологии.
Людей на биеннале полно, в том числе в русском павильоне, он входит в тройку самых посещаемых. Те, кто не доедут до Италии, смогут увидеть наш проект в Москве, правда не раньше 2017 года. Хотя приехать сюда стоит еще и для того, чтобы помянуть блестящего архитектора Заху Хадид, монументальную выставку которой запустили в Венеции параллельно с биеннале.
